Сибирская газета, № 1. от 7—13 января 1991 г.

ЗАПАДНОСИБИРСКОЕ КРЕСТЬЯНСКОЕ ВОССТАНИЕ 1921 ГОДА ПОД АНТИКОММУНИСТИЧЕСКИМИ ЛОЗУНГАМИ
ПРЕДИСЛОВИЕ:
Исследование омского историке Владимире ШУЛДЯКОВА, пришедшее в редакцию «самотеком», стало для мена открытием. А ведь я историк. Конечно, публицистика последних пяти лет дала мне больше, чем пять лет университета, но все-таки — как бы выразиться поточнее — я и раньше подозревала о том, что узнала о Сталине и «строительстве социализма». А об этом восстании, или, лучше сказать, крестьянской войне, я и не слышала. Помню, в лекции об «исторической необходимости» перехода к нэпу упоминался «западносибирский кулацко-эсеровский мятеж», но так, где-то рядом с антоновщиной и кронштадтским мятежом.

При этом о восстании крестьян в Тамбовской губернии (антоновщине) речь шла в таких тонах: «Антоновщина показала изменение в формах и методах борьбы МЕЖДУНАРОДНОГО ИМПЕРИАЛИЗМА против советской власти после провала вооруженной интервенции... Международный империализм и внутренняя контрреволюция... рассчитывали использовать колебания мелкобуржуазных слоев, противопоставить крестьянство рабочему классу и свергнуть диктатуру пролетариата... ГЛАВАРЬ мятежа А. С. Антонов в 1905—1907 гг. участвовал в эсеровских экспроприациях, 8 лет отбывал ссылку... КУЛАЦКО-ЭСЕРОВСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ умышленно раздували недовольство крестьянства системой продразверстки, отсутствием промтоваров, случаями нарушений революционной законности со стороны ОТДЕЛЬНЫХ продагентов и т. п.... Губернская организация РКП(б) была ослаблена и не сумела дать надлежащий отпор ПРОИСКАМ КЛАССОВЫХ ВРАГОВ...

В январе 1921 г. численность мятежников составляла 50 ТЫС. ЧЕЛОВЕК (из них 2,5—3 тыс. человек имели огнестрельное оружие)... В октябре 20 г. В. И. ЛЕНИН поручил Ф. ДЗЕРЖИНСКОМУ, Э. СКЛЯНСКОМУ и В. КОРНЕВУ., ускорить разгром антоновщины... В Тамбовскую губернию была направлена ПОЛНОМОЧНАЯ комиссия ВЦИК во главе с В. А. АНТОНОВЫМ-ОВСЕЕНКО. Была резко увеличена численность войск Красной Армии в Тамбовской губернии (32,5 тыс. ШТЫКОВ, 8 тыс. САБЕЛЬ, 463 ПУЛЕМЕТА, 63 ОРУДИЯ)... ЦК РКП(б) и Советское правительство направили на борьбу с антоновщиной М. ТУХАЧЕВСКОГО, И. УБОРЕВИЧА. М. КАПУРИНА, И. ФЕДЬКО, И. ТЮЛЕНЕВА, Г. КОТОВСКОГО и др. с заданием в месячный срок ПОКОНЧИТЬ С БАНДАМИ...

Завершающие бои осуществляла ГРУППА ВОЙСК под командованием УБОРЕВИЧА. С 28 мая по 26 июля 21 г. мятежники потеряли 11 ТЫС. ЧЕЛОВЕК УБИТЫМИ... В августе мятеж был подавлен» (см. ст. И. Я. Трифонова в БСЭ, изд. 3, т. 2, стр. 96).

Меня всегда удивляло, как наш вечный российский бюрократизм смог так быстро и кардинально развернуться в 21-м году (всего через год после окончания войны и через 3—4 года от начала политики военного коммунизма), ввести нэп, стабилизировать рубль, задействовать тот самый рынок (который уже шестой год не можем ввести мы, сегодняшние), наполнив его товарами, и накормить страну. Теперь мне ясно, что заставило его шевелиться.

Читайте, сибиряки. И пусть нам всем будет стыдно, что мы смогли забыть эти реки отцовской крови, похоронить их в народной памяти. Как и хотели большевики.

Валентина ДОБРЫНИНА.

1. ЗАБЫТЫЙ МЯТЕЖ

Удивительно, но до сих пор читающая публика почти ничего не знает об этом восстании. А ведь оно, если не по значению, то по размаху и потерям гораздо масштабнее той же антоновщины.

Вспыхнув в начале февраля, оно во второй половине этого месяца охватило огромную территорию от Камышлова и Шадринска на западе до Тары и Исилькуля на востоке и от низовьев Иртыша, на севере до Акмолинска (Целинограда) на юге. А к апрелю докатилось до Обдорска (Салехарда) и до китайской границы...

Повстанцами были взяты Тобольск, Петропавловск, Кокчетав, Сургут, Березов, Обдорск, осаждены Курган, Ишим, Ялуторовск, Атбасар...

Численность восставших крестьян — около ста тысяч...

Захватив такие станции, как Голышманово, Макушино, Петухово, Мамлютка, Исилькуль и другие, восставшие перерезали железнодорожные линии Омск — Тюмень и Омск — Челябинск и на три недели прервали транспортное сообщение Сибири с Россией. Телеграфная связь с центром поддерживалась через Алма-Ату и Ташкент...

И только после двухмесячной упорной и кровопролитной войны многотысячной группировке Красной Армии, вооруженной бронепоездами, артиллерией и пулеметами, удалось сломить и уничтожить очаги сопротивления своего народа. Мелкие же партизанские отряды были ликвидированы лишь к концу 1921 года.

ИЗ ВОЗЗВАНИЯ ТОБОЛЬСКИХ ПОВСТАНЦЕВ
К КРАСНОГВАРДЕЙЦАМ:

Мы, крестьяне сел и деревень Сибири, восставшие против невозможного гнета коммунистов, обращаемся к вам с горячим призывом не поднимать оружия против своих братьев и отцов. Коммунисты говорят вам, что восстали не крестьяне с мозолистыми руками, а остатки колчаковской банды... Не верьте им... Мы говорим открыто и честно, что жить так, как заставляют нас коммунисты, дальше нельзя...

Мы хотим восстановить Рабоче-Крестьянскую Советскую власть из честных и любящих свою опозоренную, оплеванную, многострадальную родину... Разве мы не можем выбрать в Советы беспартийных, тех, которые всегда были с народом воедино и страдали за него? Что нам дали коммунисты? Они обещали нам чуть ли не райскую жизнь, обещали свободу во всех отношениях, но, взяв в руки власть, они дали нам тюрьмы и казни, издевались над нами, а мы молча гнули спины. Но всякому терпению бывает конец!..

Да здравствует народная Советская власть!

Долой коммунистов!!!

Да здравствует полная свобода народа!!!

Народные представители от 22 волостей — от имени народа.

2. НАКАНУНЕ

О системе военного коммунизма в последнее время написано немало критического. Она абсолютно не соответствовала представлениям крестьянства о свободе деятельности на земле, из-за которой оно и перешло на сторону красных в гражданской братоубийственной войне. Поэтому на анализе политики военного коммунизма мы не будем останавливаться, отметим лишь, что она была вынужденной и могла быть только краткосрочной, чрезвычайной, на период войны.

Но окончание войны показало, что коммунисты и не собираются от нее отказываться. Продразверстка, изымая у крестьян товарный продукт, толкала к свертыванию хозяйства. Хлеба производилось все меньше, а правительство упорно продолжало бороться с проявлениями, а не причинами разрухи. Партия продолжала цепляться за вульгарно понятые и насажденные коммунистические порядки. Сибирякам, четыре века жившим свободными и без голода, пришлось столкнуться сразу после колчаковщины не только с неотмирающей, но с развивающейся вширь и вглубь системой военного коммунизма. Как иначе можно оценивать установку, к примеру, Тюменского губкома РКП(б) на реорганизацию частного хозяйства в коллективное, на создание таких условий, «при которых мелкому хозяину некуда будет деться, как только войти в социалистическую форму народного хозяйства». Естественное сопротивление деревни раздражало коммунистов, все чаще звучали призывы пройти по ней «каленым железом».

В 20-м году коммунисты устояли потому, что смогли выкачать хлеб из только что «освобожденной» от Колчака крестьянской Сибири, которая еще не успела опробовать на себе все «прелести» продразверстки. Но уже и тогда волна восстаний на Алтае показала, что этот путь исчерпан.

Тем не менее из-за засухи 20-го года в России центр тяжести продкампании 20—21 гг. лег на Сибирь. По особому декрету Совнаркома с 20 июля 1920 г. по 1 марта 1921 г. шесть губерний, подчинявшихся Сибревкому — Омская, Томская, Семипалатинская, Алтайская, Енисейская и Иркутская (нынешние Новосибирская и Кемеровская области,Томской губерний), — должны были сдать 110 млн. пудов хлеба. Треть общегосударственного задания! Еще 6,5 млн. пудов полагалось собрать Тюменской губернии.

Размеры продразверстки были так велики, что ее никак нельзя было выполнить за счет излишков хлеба, за счет кулаков. Острие продкампании поворачивалось против середняка (бедняков в Сибири почти и не было: единицы в каждой деревне). Изъятие необходимого продукта обрекало основную массу крестьян на такой голод, которого в Сибири никогда не видывали! Это и предопределило восстание.

Томской губерний), — должны были сдать 110 млн. пудов хлеба. Треть общегосударственного задания! Еще 6,5 млн. пудов полагалось собрать Тюменской губернии.

Размеры продразверстки были так велики, что ее никак нельзя было выполнить за счет излишков хлеба, за счет кулаков. Острие продкампании поворачивалось против середняка (бедняков в Сибири почти и не было: единицы в каждой деревне). Изъятие необходимого продукта обрекало основную массу крестьян на такой голод, которого в Сибири никогда не видывали! Это и предопределило восстание.

Широкое применение при взимании разверстки арестов и конфискаций. непомерное привлечение крестьян к трудовой повинности (лесозаготовки, гужевые перевозки и пр.), для чего их объединяли в ненавистные «пятерки» и «десятки», грубость продотрядников, бюрократический характер власти — все это довело государственное насилие до уровня беспредела. Крестьянство почувствовало себя отчужденным от власти и угнетаемым ею сверх всякой приемлемой меры (судя по антоновщине, это стало ясно даже для забитого российского крестьянина, не говоря уж о свободном сибиряке).
Особенно отличились коммунисты Тюменской губернии. Единственные из всех, они к 1 января 1921 г. дали 102% плана разверстки (другие губернии Сибири к этому времени не выполнили и 50% плана).

ИЗ ДИРЕКТИВЫ М. Я. ЛАУРИСА, ОТВЕТСТВЕННОГО ТЮМЕНСКОГО ПРОДРАБОТНИКА, СВОИМ ПОДЧИНЕННЫМ: Необходимо сделать решительный удар... Больше церемониться нечего, надо быть чрезвычайно твердым и жестоким и изъять хлеб) Вы должны твердо помнить, что разверстка должна быть выполнена, не считаясь с последствиями, вплоть до конфискации всего хлеба деревни...

(Подробнее читайте в статье К. Лагунова «Двадцать первый» в журнале «Урал», 1989, №№ 5, 6).

Наиболее впечатляют два примера из деятельности тюменских профработников.

В счет мясной разверстки был произведен массовый забой стельных коров — до 85%! На обском Севере коровьи туши несколько месяцев — до открытия навигации весной — оставались в местах заготовки, на глазах крестьян, умолявших коммунистов подождать отела.

Чтобы выполнить разверстку по шерсти, власти заставили крестьян остричь не только овец к 1 января, после чего они дохли от холода, но и тулупы и полушубки! По деревням пополз слух, похожий на правду: скоро-де станут для выполнения плана брить головы, бороды и половые органы...

Неудивительно, что восстание залолыхало именно с Тюменской губернии. Сибирская деревня страшно поправела.

Никакой политической организации у крестьянского восстания не было. Созданный эсерами и энесами Сибирский крестьянский союз так и остался инициативной группой и не смог возглавить крестьянское сопротивление. Интересна программа этого союза.

ИЗ ПРОГРАММЫ СИБИРСКОГО КРЕСТЬЯНСКОГО СОЮЗА: ...Волею организованного крестьянства прекратить вооруженную гражданскую борьбу классов, являющихся меньшинством населения (рабочих и буржуазии), восстановить государственный правопорядок, дав возможность свободно выявить волю народную... Прекратить бессмысленный террор, уничтожающий живые силы страны и попирающий достоинство личности...

Крестьянство не нуждается в установлении диктаторской формы власти. Диктатура есть власть меньшинства. Организованное крестьянство... будет бороться как с диктатурой генералов, так и с диктатурой пролетариата...

С уничтожением диктатуры должны быть восстановлены гражданские свободы — устного и печатного слова, собраний, неприкосновенности личности и жилищ, передвижения. Ограждая свободу совести, Крестьянский союз не допустит глумления над верою и религией...

В переживаемую эпоху Крестьянский союз считает, что... национализация фабрик и заводов в корне разрушает хозяйственную жизнь страны. Поэтому Крестьянский союз, оставляя государству, коллективам часть предприятий, с которыми им справиться под силу, в остальной отрасли промышленности считает необходимым допустить частный капитал...

Но лучше всяких подпольщиков из Сибирского крестьянского союза против коммунистов агитировали... сами коммунисты. Тысячу раз прав К. Лагунов: «Если бы собрать воедино все их преступные деяния, назвать цифры невинно расстрелянных, арестованных, изнасилованных, обобранных, униженных и оскорбленных ими, получился бы оглушительной силы обвинительный документ».

Надо сказать, что ревтрибунал Сибири в феврале 21-го года приговорил группу продработников Иркутского уезда к рас-

стрелу, но казнить успели одного Лауриса: остальных взял под защиту Тюменский губком РКП(б) и лично губпродкомиссар Инденбаум. (Когда западносибирское восстание будет уже разгромлено, группа уцелевших повстанцев захватит Инденбаума и отомстит ему со свойственной  времени и бунту жестокостью: ему распорют живот, удалят внутренности, насыплют зерно и зашьют; из кожи вырежут ремни. Дико. Но виноваты в таком исходе и палачи, и жертва).

Продорганы сплотили основную массу крестьян, превратив ее страх перед голодом в ненависть к коммунистам. Именно они спровоцировали восстание, а предстоящая голодная смерть придана ему характер ожесточенной борьбы до конца, на уничтожение или самоуничтожение,

3. «ЗА СОВЕТЫ БЕЗ КОММУНИСТОВ»

Начали женщины. В конце 20-го по тюменским селам прокатилась волна женских бунтов под лозунгами: «Долой продразверстку!». «Спасай своих детей от голодной смерти!». Били коммунистов. Растаскивали отобранный хлеб. Посланные красноармейские отряды натыкались при въезде в села на толпы женщин и детей. Красноармейцев и коммунистов еще не убивали, мужики еще не вооружались. Женщины, выставляя вперед детей, кричали: «Расстреляйте сначала нас, а потом берите хлеб!».

Деревня забурлила. Сходы выступали против продразверстки. Наиболее недовольные из  отчаянных и зажиточных группировались и вооружались. То там, то здесь проходили полунелегапьные съезды.

И в этих условиях коммунисты не придумали ничего лучше, как начать реквизировать... семенной фонд деревни! Это означало голод не только в 21-м, но и в 22-м году. Огромной силы стихийный взрыв произошел почти одновременно в Ишимском, Тобольском, Туринском и Ялуторовском уездах Тюменской губернии и Тарском уезде Омской в начале февраля 21-го года. Он стал сразу приобретать форму вооруженного восстания. Села вспыхивали, как порох, излучая свою энергию на близлежащие пункты. Сходы начали формировать Народную армию, а если рядом были красные — открывать «фронты». Людская молва донесла вести о восстании в России. Стали присоединяться колеблющиеся из менее пострадавших.

К 8-му февраля весь район между железными дорогами Омск — Тюмень и Омск — Челябинск и реками Ишим и Тобол был во власти восставших. 7 февраля осадили Ялуторовск; 10 февраля полторы тысячи человек совершили налет на Ишим и захватили полгорода. Отряды восставших подступили к Тюмени, Тобольску, Кургану. В ночь на 14 февраля взяли Петропавловск.

К русским крестьянам присоединились станицы бывшего Сибирского казачьего войска, немецкие колонии, подходили отряды сибирских татар и казахов.

За что выступили крестьяне? Как всякое крестьянское восстание, оно имело размытую идеологию, не очень представляло будущее политическое устройство. В цепом оно было аполитичным, не приняв политического руководства ни Крестьянского союза, ни эсеров (хотя по многим документам фонда 1818 госархива Омской области чувствуется и их грамотная рука, и вполне ясная голова). Анализируя многочисленные документы и призывы, можно обобщенно сформулировать цели восстания:

Советы без коммунистов.

Отмена продразверстки.

Свобода торговли.

Сохранение земельных завоеваний революции.

Встречались и монархические предложения, и вера лично в

Ленина и иудофобские мотивы

Поначалу разбросанные небольшими отрядами на охране дорог и продработе части Красной Армии растерялись, а некоторые (вплоть до батальонов и артдивизионов) сдавались своему народу без сопротивления. Войска стали ненадежны (правда, ненадолго: до того, как только они поняли, что восстание проиграет..). Войну открыла СибЧК. 7—12 февраля накануне вооруженных выступлений горожан, организованных Сибирским крестьянским союзом, чекисты разгромили организации союза. Городских восстаний, на которые так надеялись крестьяне, не получилось.

ИЗ ЛИСТОВКИ-ОБРАЩЕНИЯ ПОВСТАНЦЕВ К ТОБОЛЬСКИМ РАБОЧИМ:

...Пресловутая диктатура пролетариата вылилась в комиссародержавие кучки лиц без совести и чести. Рабочий класс придавлен и закабален. Обещанный 8-часовой рабочий день обставлен субботниками, воскресниками, красными месячниками... Отстаиваемая во все времена рабочим классом свобода стачек и собраний пресечена в корне... Профессиональные союзы были превращены в послушное орудие угнетения и закабаления рабочих масс... Они говорили, что при рабоче-крестьянской власти рабочим не от кого защищаться... Наглая ложь... Власть осталась властью, да оказалась еще худшей, ибо в руках коммунистической власти оказались и капитал, и все материальные ценности, и сила правительственного принуждения...
В середине февраля восстание поразило все уезды Тюменской губернии, Тарский, Тюкалинский, Омский уезды Омской губернии, Кокчетавский, Петропавловский, Акмолинский и Атбасарский уезды Акмолинской губернии, Курганский уезд Челябинской губернии, Камышловский и Шадринский уезды Екатеринбургской губернии — огромную территорию с населением в 3,4 млн. чел. По данным участника событий Т. Д. Корушина, численность восставших только в Ишимском округе достигала шестидесяти тысяч. Если эти данные достоверны, то общее число участников восстания, оцениваемое в сто тысяч, следует считать сильно заниженным.

Восстали не отдельные люди — восстал народ.

4. ОСТЕРВЕНЕНИЕ

Для руководства ликвидацией восстания 12 февраля была создана полномочная тройка (пред. Сибревкома И. Н. Смирнов, помглавкома по Сибири В. И. Шорин, пред. Сибирской ЧК  И.П. Павлуновский).

С запада и с востока начали прибывать крупные подразделения доблестной Красной Армии. (4 стрелковых дивизии. несколько кавалерийских и пехотных полков. 4 бронепоезда, войска ЧОН — частей особого назначения). С бронепоездами во главе и восстанавливая повреждения железнодорожных путей, они продвигались навстречу друг другу. К 24-му февраля линия Омск — Тюмень и к 4 марта линия Омск — Челябинск были соединены. Сибирский хлеб потек в голодающую «Расею». Территория восстания была рассечена. Подавление крестьянского восстания оставалось делом времени и крови

Но на севере и юге оно еще неудержимо расширялось. 21 февраля восставшие без боя взяли Тобольск и Кокчетав. Повинуясь инстинкту самосохранения, начали переходить к созданию полурегулярной армии. Крестьянская стихия пыталась самоорганизоваться. На станции Петухово возник главный штаб Сибирского фронта во главе с учителем, бывшим поручиком русской армии В. А. Родиным. Дисциплина была усилена до расстрела дезертиров. Кое-где (в Тобольске, Кокчетаве) были избраны новые Советы без коммунистов. Созывались крестьянские съезды. Повсеместно встал во весь рост лозунг «Победа или смерть».

По всему пространству Западной Сибири заметались озверевшие люди, уничтожавшие созданное собственным трудом, в преддверии неминуемой смерти утратившие всякие границы, — и убивали, убивали, убивали... Одни — защищая себя, семьи, другие — вывозя хлеб для еще более голодных — частично в Поволжье, а больше — в набухавшие недовольством Москву и Питер, восстание в которых смело бы большевиков.

И у тех, и у других — своя правда. И все-таки, все-таки — вторые довели первых до этого остервенения.

Восстание было направлено против коммунистов, хотя следует учитывать, что многие сельские коммунисты, сотни коммунистов, были убиты на стороне повстанцев и посмертно исключены из РКП(б). Всего от рук восставших погибло около пяти тысяч коммунистов. Многие — «под горячую руку», на месте, самосудом. Антикоммунистический террор был жутким, леденящим кровь: забивали палками и пиками, раздробляли черепа, рубили топорами руки, ноги, головы, волочили раздетыми по снегу за санями, спускали «пачками» в проруби...

Крестьянские съезды пытались пресечь самосуды, создавали «следственные комиссии», которые могли и оправдать «безвредного» партийца. Но признанных виновными передавали в руки командиров отрядов, а уж здесь их ждали и пытки, и мучительные казни. Выкалывали глаза, отрезали уши, нос, половые органы, обливали раздетых водой и оставляли на морозе, перепиливали пилами, вгоняли в рот колья, пересекали жилы у ног и отворачивали щипцами пятки, распарывали животы, сыпали соль на раны...

Красные так не мучили, но лили кровь рекой. Народная память все-таки сохранила воспоминание о том, как в  Тюменской губернии пленных повстанцев сгоняли в «лагеря» — заснеженные поля за колючей проволокой, — где день и ночь трибунал вершил скорый суд, а к ночи пьяные от водки, самогона, страха и собственного палачества бойцы из конного отряда ЧК выводили партии «кончать». И, не желая поднимать шум стрельбой, лихо рубили связанных шашками, разваливая до пояса, снося на скаку головы...

И теми, и другими повсеместно использовались заложники.

ИЗ ПРИКАЗА ИШИМСКОГО УЕЗДНОГО ИСПОЛКОМА ОТ 9 ФЕВРАЛЯ 1921 г.

§ 1. Возложить ответственность за целостность и сохрану железнодорожного участка Голышманово — Мас-лянка на волости Карасульскую, Безруковскую, Игликовскую, Бобровскую, Маслянскую и Рождественскую... Перечисленные волости к 12 часам дня 10 февраля обязаны представить а Ишимское политбюро заложников из наиболее зажиточной части крестьянства, каковые в случае порчи путей будут расстреляны. За непредоставление заложников к указанному сроку деревни, прилегающие к линии железной дороги, будут обстреляны артиллерийским огнем...

§ 3. За произведение убийства коммунистов и советских работников... за каждого одного расстреливать 10 человек местных крестьян...

И расстреливали — по всей территории восстания. Повстанцы отвечали тем же.

ИЗ ПРИКАЗА № 405 ПО ЮЖНОЙ НАРОДНОЙ АРМИИ (ИШИМСКИЙ УЕЗД):

В то время, когда все сибирское крестьянство восстало против ига коммунистов, в это время некоторые граждане Сладковской волости и отчасти Усовской еще ждут коммунистов, а посему ставлю в известность, что врагам народа пощады не будет. Лиц, замеченных в противодействии Народной армии, уничтожать на месте, а (из) семей забирать заложников. И в случае измены уничтожать...

И уничтожали. В селе Красноярском (между Ишимом и Петропавловском) убили 200 «не своих» крестьян — и взрослых, и детей...

Вот он, знаменитый русский бунт, бессмысленный и беспощадный... Беспощадный, но разве бессмысленный?

5. ПОДАВЛЕНИЕ

Для западносибирского восстания были характерны все отрицательные черты любого крестьянского вооруженного движения. У него не было единого руководящего центра. Это было, собственно, не одно, а множество стихийных слившихся восстаний. Строившиеся по территориально — милиционному принципу повстанческие отрады проявляли «неудержимое тяготение» к домам.

Героизм восставших был обычным явлением, но он разбивался о мощную военную машину. Впасть решила в целом действовать   «по-простому»: упор на грубую силу, удары в лоб, широкие военные и карательные операции. Артиллерия, пулеметы, военное положение. Море крови.

Основным оружием восставших были пики, дробовики, вилы, палки и т. п. Винтовок было крайне мало. Во время боя 11 февраля у станицы Новониколаевской на тысячу повстанцев было около пятидесяти винтовок! 20 февраля 2-й Медведевский полк Народной армии на шесть сотен человек имел 11 винтовок! Вместо пулеметов красных устрашали... трещотки.
И при этом история восстания знает немало упорнейших, с рукопашными схватками боев, когда села до 13 раз переходили из рук в руки! А ведь пулеметы красных работали в упор. На каждого убитого красноармейца приходилось положить по 10—15 народармейцев. В трехдневном бою за станицу Лобановскую полегло  около девяти сотен казаков-повстанцев.

Подавление восстания было самым настоящим избиением крестьян. От артогня гибли женщины и дети. Обе стороны использовали их и в виде живого прикрытия, и для увеличения своих цепей, Многие сами шли на смерть. Выгорали целые деревни.

5 марта части Красной Армии взяли Кокчетав. К тому же времени была сломлена Ишимская народная армия — «лучшая боевая сила всего восстания». Двадцать тысяч народармейцев были блокированы в южноишимском кольце, из которого вырвались не многие; соединившись с остатками кокчетавских и петропавловских казаков, они разгромили Каркаралинск и ушли в Китай, Тобольск был взят только 8 апреля, а Обдорск — 2 июня

Этому периоду восстания были присущи все черты агонизирующего крестьянского движения: истощения моральных и физических сил и материальных ресурсов, острые конфликты внутри крестьянской массы с убийствами или выдачей вождей (так был убит Родин), мужество непримиримого и обреченного ядра повстанцев, расход по домам и сдача в плен сотнями и тысячами...

К лету остались лишь осколки восстания — партизанские отряды, иногда по нескольку сот человек. Начались крестьянские работы, был объявлен переход к продналогу, проводились «двух»- и «трехнедельки», во время которых можно было сдаться с гарантией жизни; погибли наиболее сопротивлявшиеся, были убиты вожаки — всё это рассеяло восстание.

К зиме оно замерло.

РАЗМЫШЛЕНИЯ АВТОРА

Вечный вопрос — кто виноват? Первый ответ: конечно, коммунисты, вбившие в свои головы идею человеческой вивисекции, не понимавшие, что голод насилием не ликвидировать.

Но можно ли считать абсолютно правыми озверевших крестьян? Понимаю, что нельзя подменять причины следствиями, что не надо подходить к истории с нравственной точки зрения, но все же.. Насколько неразличима грань между жестокостью справедливой и несправедливой, как быстро совесть, допускающая насилие, превращается в бесчеловечность!

Но может быть, крестьянам надо было  потерпеть и дождаться  нэпа? А наступил бы он, этот нэп, без этого страшного бунта, не случайно в наибольшей степени замалчиваемого? Ведь X съезд, принявший решение о продналоге, собрался во время его подавления, в марте... И есть же какая-то мера приемлемого насилия, после превышения которой людям становится наплевать и на свою собственную смерть, и на смерть даже своих детей.

Лучше умереть стоя или жить «серой скотиной» на коленях?

Западносибирское крестьянское восстание, подавленное большой кровью, заставило компартию стать своим «душеприказчиком» и осуществить свои экономические требования — отменить продразверстку, объявить свободу торговли, ограничить ее изыманием продналога, с сохранением «земельных завоеваний революции» (пойти на «Советы без коммунистов» она, конечно, никак не могла. В этом СМЫСЛ восстания.

За почти восьмилетнюю передышку до следующего коммунистического «приступа», полученную российским крестьянством, повстанцы заплатили имуществом, свободой, кровью, жизнью; не они воспользовались плодами нэпа.

И в этом особый трагизм западносибирского крестьянско-казачьего восстания весной 1921 года.

Владимир ШУЛДЯКОВ,

Омск.

Гравюры В. МЕДВЕДЕВА.

"Вечерний Новосибирск" 1993 г.
К 100-летию НОВОСИБИРСКА
ПОТЕРЯННАЯ ПАМЯТЬ
Сейчас, когда создаются и начинают действовать новые общественные организации, интересно и полезно вспомнить о подобных формированиях, существовавших ранее. Они часть нашей истории, а между тем даже названия многих из них неизвестны людям молодым.
В 1921 году было создано Всероссийское общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. В нашем городе оно объединило немало людей, преследовавшихся при царизме за революционную деятельность. Через шесть лет было создано Сибирское краевое отделение, объединившее все отделения и группы (менее пятнадцати человек) в городах Сибири. Назову наиболее старейших и известных членов общества.
Анна Васильевна Якимова-Диковская родилась в 1856 году, ветеран «Народной воли» — член ее исполнительного комитета, организатор покушения на Александра II. Активный участник подготовки документов и воспоминаний о деятельности организации «Народная воля». Скончалась в 1942 году 86 лет, похоронена на Заельцовском кладбище.
Вениамин Давыдович Вегман — корреспондент «Искры», стоявший у истоков нашей партии и работавший под непосредственным руководством В. И. Ленина. В 1920 году Сибревком назначил его заведующим Сибархивом и Сибистпартом. Он один из организаторов журнала «Сибирские огни» и трехтомного издания «Сибирской Советской Энциклопедии». Репрессирован в 1937 году. Время и место смерти неизвестны.
Вячеслав Максимович Федоров — член Петербургского комитета РСДРП от Невского района, был хранителем архива ЦК и ПК РСДРП (из донесения Петербургского градоначальника в департамент полиции). При Колчаке — секретарь Главного штаба Шиткинского партизанского фронта в Восточной Сибири под кличкой «Илья Невский». Скончался в 1974 году 89 лет, похоронен на Заельцовском кладбище.
Иван Акимович Некрасов был приговорен царским судом к каторжным работам за покушение на Столыпина и Великого князя Николая Николаевича. Репрессирован в 1937 году. Время и место смерти неизвестны.
Из новосибирцев в общество политкаторжан вошли члены бывшей подпольной Обской группы РСДРП. Среди них Зинаида Валериановна Печоркина, печатница подпольной типографии РСДРП, осужденная на поселение. Репрессирована в 1937 году, вскоре освобождена из-за тяжелой болезни, скончалась в том же году. Это также Николай Ильич Кундашкин, рабочий депо станции Новониколаевск, осужденный за принадлежность к РСДРП, умер в Новониколаевске в 1940 году. Это и рабочий — жестянщик железнодорожного дело Дмитрий Афанасьевич Шамшурин, осужден на поселение также за принадлежность к РСДРП, погиб под Сталинградом в 1942 году. Было много других. незаслуженно забытых имен.
Члены общества прекрасно понимали, насколько важно знать историю, видеть ее в лицах и судьбах, насколько важно сохранить все, что связано с борьбой против царизма. Это не только воспоминания, но и личные дела бывших политкаторжан, дела судопроизводства и донесения гласного и негласного полицейского надзора и многое другое. Поэтому одним из главных стал вопрос организации музея.
Отделение общества в нашем городе не имело своего помещения. Этому должен был служить мемориальный «Музей каторги и ссылки» Сибири, решение о строительстве которого в Новосибирске было принято Центральным советом общества. Предусматривалось сооружение комплекса, состоящего из здания музея с библиотекой и актовым залом и нескольких жилых и служебных домов. Была отведена площадка в квартале, ограниченном Красным проспектом и улицами Фрунзе, Мичурина, Журинской. Строительство здания музея началось в 1930 году.
В связи с финансовыми затруднениями в августе 1934 года по договору с краевой конторой МОПР этому обществу предоставлялся на началах совладения, участия и права кооперативной собственности четвертый этаж корпуса музея в крыле по улице Фрунзе с выходом на Красный проспект. МОПР же внес безвозмездную ссуду на строительство — 150 тысяч рублей.
Надо подчеркнуть, что большинство членов общества политкаторжан не имело постоянной жилой площади, а некоторые даже жили в землянках или в полуподвальных помещениях, а то и просто в коридорах. Это и заставило совет Новосибирского отделения задуматься о строительстве жилого дома. В мае 1929 года возник в нашем городе жилищно — строительный кооператив «Политкаторжанин». По договору между ним и Новосибирским коммунальным управлением место для строительства 60-квартирного дома отвели на улице Фрунзе, включив его в жилую часть комплекса «Музея каторги и ссылки». Немалую помощь в материалах, предоставлении денежной ссуды оказало общество политкаторжан. И все же в значительной части строительство велось на средства самих членов кооператива. Недостаток в рабочей силе компенсировался личным трудовым участием. Работали и взрослые, и дети. Через два года упорного труда отпраздновали в зиму 1932-33 года новоселье. С каждым годом дом и усадьба вокруг него хорошели усилиями жильцов.
...Наступали черные дни — постановлением Президиума ВЦИК в июне 1935 года общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев было ликвидировано. Главное здание музея осталось незавершенным, экспонаты же и библиотека хранились в подвале жилого дома кооператива «Политкаторжанин». Постановлением Запсибкрайисполкома от 2 августа 1935 года в здании музея разместился мединститут. И все же президиум крайисполкома обязал горсовет сохранить все льготы; экспонаты передать краевому музею, архивные дела — краевому архивному управлению, а библиотеку и весь инвентарь совета — крайсобесу. Дом переименовали в общежитие «Политкаторжанин». В 1939 году и оно было ликвидировано, и здание перешло в ведение горжилуправления.
Годы сталинской репрессии выкосили большую часть политкаторжан и их детей. Эти люди оказались дважды репрессированы и царским судом, и судом сталинизма.
Когда началась Великая Отечественная война, все мужское население дома, способное носить оружие, ушло на защиту Отечества, и в основном добровольцами — сказалось воспитание, пример жизни отцов. После войны молодежь из осиротевших семей повыходила замуж, поженилась и вылетела из родительских гнезд. Старшее поколение постепенно уходило из жизни.
Вот такова кратко история общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев в нашем городе. Члены его разделили полной мерой судьбу страны. О них написаны книги. У них бывали краеведы — историки и журналисты, занимающиеся
изучением революционного движения в России и гражданской войны в Сибири. А дом, где жили эти люди, — это память о них. Но на нем даже нет мемориальной доски, которую он заслужил. Этот дом заслуживает особого внимания ещё и потому, что он является памятником жертвам репрессий сталинского режима.
Семьи оставшихся в живых с 1977 года пытались добиться решения городских властей об установлении мемориальной доски. Еще в июне 1987 г. управление культуры подготовило проект решения, но его нет и до сих пор.
И ещё интересная деталь.
На одном из совещаний в областном отделении ВООПИК по вопросу об установке на доме мемориальной доски известный архитектор Сергей Николаевич Баландин (автор книги «Новосибирск — история градостроительства») заявил, что этот дом представляет с конструктивной точки зрения интерес как объект строительства начала 30-х годов, и в тексте должно быть отмечено — «Историко — архитектурный памятник». Оптимальным был бы текст следующего содержания; «Здание кооператива «Политкаторжанин». Жилая часть возводимого в 1930—1935 гг. мемориально — музейного комплекса «Каторга и ссылка Сибири», построенная в 1933 г. при трудовом участии семей политкаторжан. Многие из них в 1937 г. репрессированы. Как историко-архитектурный памятник жертвам сталинских репрессий охраняется государством». В левом верхнем углу поместить изображение нагрудного знака общества.
Хотелось бы быть уверенным. что дом явится одним из памятных монументальных экспонатов города. Возле него гостей, да и самих горожан, ознакомят с созданием Всесоюзного общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, расскажут о строительстве музея. И. наконец, о том. что строители и первозаселенцы дома, бывшие жертвы царизма, подверглись новой массовой репрессии — сталинизма.
Главная беда в том, что многолетняя бесплодная борьба за память о честном имени борцов революции, за установку памятной доски подорвала всякую веру в справедливость. Еще в 1977 году в семьях было желание открыть в одной из квартир или в подвале дома музей памяти политкаторжан.
Еще можно было найти ценные материалы. Сейчас их уже нет. В этом страшная заслуга сторонников сталинских запретов. Цель: чем меньше останется изобличающих фактов, тем лучше. Многое погибло безвозвратно, но еще где-нибудь что-то и осталось. Поэтому убедительная просьба ко всем жителям Новосибирска и области: если вы имеете или знаете, у кого есть какие-либо материалы — документы, фотографии, письма, словом, все, что связано с жизнью бывших политкаторжан и других репрессированных лиц сталинского произвола, сообщите секретарю общества «Мемориал» А. С. Жолобову по телефону 46-86-73.
С. НЕВСКИЙ, ветеран труда.

СИБИРЬ:страницы истории
КОРНИ ИЛИ ЩЕПКИ?
Газета "Вечерний Новосибирск" 1993 г.
Около десяти лет назад одной из наиболее нашумевших на Западе книг стало произведение дотоле неизвестного американца Алекса Хейли (однофамильца маститого автора известных «производственных романов» А. Хейли) под названием «Корни». Это была историческая публицистика. Негритянский интеллигент стал властителем дум, блестяще реализовав идею, до безумного простую: скрупулезно изучив семейную родословную, он сумел показать в ретроспективе благодаря описанию жизни и быта нескольких поколений своих предков судьбу целого этноса, трагически переброшенного с одного континента на другой.
Пример приводится не для упрека нашей отечественной исторической публицистике. Для нас важнее другое — в осознании того, что противоестественно деление истории на «большую» и «малую», на официальную и неофициальную, на профессиональную и любительскую. Хейли стал профессионалом, изучая первичную общественную клеточку — семью — последовательно, от кроны до корневой системы, прекрасно показав, что вне сцепления «большой» истории с «малой» нет нормально развивающегося культурно-исторического дерева.
На протяжении XX века по нашему отечественному дереву неоднократно били войны всеобщие и конфликты локальные. Однако есть удары и удары. Мы скрупулезно учитываем потери от одних и намеренно замалчиваем другие. Но ничего не проходит бесследно. Там, где коллективная память молчит, эту клеточку заполняет ложь или полуправда.
Вот уже сколько лет в тени гласности остается трагедия «великого перелома», жертв и лишений, в огромной степени нелепых и бессмысленных, понесенных основной массой населения страны в тридцатые годы, в первую очередь крестьянством. К тому же сотни тысяч очевидцев и участников раскулачиваний, страшного голода 1932-33 гг. сами не склонны были, как бы сказали социологи, «транслировать» пережитое своим потомкам.
Действительно, одно дело — рассказывать о соучастии в героическом (война), другое — о том, что имело печать общественного позора, клейма, жизнь попавших в категорию «лишенцев», «спецпереселенцев», отверженных России второй четверти XX века. Замалчивание масштабов и глубины
этой общенациональной беды, вполне понятное со стороны тогдашних верхов, не могло бы просуществовать до наших дней почти в первозданной «чистоте» уже полвека, если бы не находило подпитки, поддержки молчанием снизу.
И даже на фоне стремительно развивающегося исторического ликбеза о сталинизме, когда через публицистику, мемуары и исследования начинают проступать страшные контуры 1937-го, 1933-го и некоторых других годов, остаются еще зоны молчания.
Официальная история, отразившая эпопею классовой борьбы в деревне периода коллективизации, не сбалансирована, и это видно даже невооруженным глазом. И если пролог, предыстория борьбы против кулачества в доколхозной деревне прорисована достаточно рельефно и красочно, то эпилог этого явления — судьба попавших в категорию раскулаченных — неестественно краток и залакирован. В лучшем случае иллюстрируется дежурный тезис о том, что Советское государство успешно решило «беспримерную в истории социальную задачу: перевоспитывало в труде бывших эксплуататоров-кулаков». Для наглядности скажем, что, если о коллективизации в Сибири написан добрый десяток книг, сотни статей, то о судьбе спецпереселенцев есть не более 2—3 статей историков Финарова и Шуклецова. К тому же с момента выхода их в свет прошла... четверть века. Вероятно, бесперспективной с научной точки зрения посчитал эту тему последний из названных авторов, коль скоро перешел на изучение судеб сибирского крестьянства в более героический период — гражданскую войну, где снискал себе имя. Кто возьмется осудить исследователя за то, что он был реалистом и представлял «непроходимость» публикаций о «смутных» сторонах «обострения классовой борьбы в деревне» начала 30-х гг.??
Что же, совершим короткий экскурс в историю с географией сами, с помощью очевидцев событий тех лет, вооружившись новейшей по времени выхода книгой новосибирских историков Н. Я. Гущина и В. А. Ильиных «Классовая борьба в сибирской деревне. 1920-е — середина 1930-х гг.» (Новосибирск, «Наука», 1987), где в разделе из 12 страниц представлены важные данные о судьбе многих тысяч спецпереселенцев (что же касается оценочных суждений, то в ряде случаев возникает желание их оспорить).
Конкретно речь пойдет о судьбе заброшенных в Нарымский край в течение 1930—31 гг. примерно двухсот тысяч человек. Для сравнения: «свое» население края на момент начала «великого» переселения туда народа насчитывало около ста тысяч жителей. Власти торопились: районом массового расселения было определено среднее течение р. Оби, где на ее притоках, реках Васюгане, Кети, Парабели и др., по прикидкам «радетелей», имелось более 2-х млн. га удобной для освоения земли, на которой могло разместиться около 100 тыс. хозяйств, а «климатические условия всех выделяемых участков позволяют не только заниматься сельским хозяйством, и в частности, полеводством, но и вести крупное хозяйство в масштабе совхозов» (цитата из заключения специальной комиссии Западно-Сибирского крайкома и крайисполкома). Возможное не совпало с действительностью примерно наполовину — «трудоустроили» примерно 47 тысяч семей (отсюда цифра двести тысяч, из расчета 5 чел. на хозяйство).
Выбор места не случаен, так как Нарымский край издавна являлся местом царской ссылки, особенно получившим печальную славу после 1905 года. В годы первой мировой войны в недрах репрессивного аппарата вызревал план создания в районе гиблых нарымских и васюганских болот гигантских концентрационных лагерей. Не успелось... Однако не прошло и двух десятилетий, как хорошо отлаженный и крепнущий репрессивный аппарат СИБЛАГА показал полную осуществимость подобного насилия над народом в масштабах, которые не снились, видимо, самым горячим головам раньше: за два года нарымская земля увидела слез и крови больше, чем почти за два предыдущих века.
Нарымский край имел на протяжении 30-х гг. развитую систему карательно-принудительного характера по отношению к двум третям населения. Это еще не лагерь, но его «предполье». Сеть из десятка с лишним комендатур, покрывшая нарымскую землю, не могла предотвратить побеги, они были (процент беглых колебался порой до одной четверти). Но они были жестами отчаяния и безнадежного протеста: крепче любых цепей держали многодетные семьи... Приплюсовать к этому следует трудности «нулевого цикла» выживания а таежных болотистых зонах, хроническую нехватку продовольствия в первые годы, эпидемические заболевания, высокую детскую смертность... Иначе говоря, «генеральная репетиция» будущего всенародного бедствия — голода и эпидемий 1932—33 гг. состоялась уже раньше, в 1930-31 гг., в районах массового выселения, и Нарымский край стал одним из «полигонов».
Впрочем, предоставим слово очевидцу. Николай Семенович Гук, житель с. Нарыма Парабельского района, специалист в области лесного хозяйства, многие годы работал секретарем парткома местного леспромхоза, ныне пенсионер. Весной 1931 г. в Малоирменском сельсовете Ордынского района Новосибирской области стало меньше на 80 семей, зато ровно из такого количества семей был составлен не зафиксированный на картах «Поселок № 5 Парабельской комендатуры» (казенное название), или поселок Болотное (название неофициальное). Как гроздья, в тайге возникали поселки с названиями Сосновка, Березовка, Песчановка, был даже свой «Смольный» и т. д. (Часть из них и поныне «украшает» ландшафт нарымской тайги).
Итак, 80 семей из одного сельсовета ехали, вернее, их повезли, как поет В. Высоцкий, «из Сибири в Сибирь», и это уложилось не в несколько дней — счет шел на недели: до Коченево на лошадях, затем по железной дороге (почему-то боялись отправки на Соловки и даже облегченно вздохнули, поняв, что останутся в Сибири), затем на барже вниз по Оби буксир довез до Парабели.
На некоторое время их оставили, как и многих других, прибывших из различных мест, в точке сосредоточения — острове напротив села Пара-бели, о котором народная молва в этих местах иначе как без содрогания говорить не может. В этом созданном природой накопителе-распределителе весной 1931 г. в пору разлива, когда не требовалось особых усилий по охране и где сгрудились, скучились в землянках и палатках из тряпья тысячи людей, в неустроенности и болезней умирали сотнями Прибывавшая вода подтопила палатки, смывала незатейливые шалаши, уносила жизни и здоровье... И этот парабельский остоов-«пересыльник» был не единственным.
Дальше путь бывших малоирменцев лежал по р. Парабели до пос. Соиспаево, а от него еще пешком около 8 км. Шли налегке, ибо нести практически было нечего — на всех, без малого полтысячи человек —1 только пила и топор. Спасая себя, лихорадочно построили за летнее время времянки которые трудно назвать жилищами. В землю вбивались колья, которые оплетались прутьями. Таких плетней делалось два — один больше, внутри меньше а пространство между ними набивалось мхом, дерном и т. д. Перекрытие, тоже чаще всего из пластов дерна, держали два вкопанных столба. Это уже затем в поселке № 5 стали появляться ,первые срубы. Но и тогда приходилось прибегать к крестьянской смекалке, позволявшей обойтись без отсутствовавшего на первых порах пилочного материала и кирпича. А вот современные исследования, где говорится, что в комендатурах были развернуты большие строительные работы, построено столько-то изб, складов, мастерских и т д.: «Жильем поселенцев обеспечили полностью». Вряд ли стоило в такой завуалированной форме сообщать простой факт того, что жильем и прочими постройками спецпереселенцы обеспечили себя сами.
А теперь немного цифр и фактов, сообщенных Н. С. Гуком, которые воссоздают иную, нежели официальные источники, картину. Из 80-ти семей перед войной в номерном поселке осталось (выжило) 28 семей. Наиболее тяжелой и страшной была зима 1931/32 гг., когда спаслись те, кому удалось в момент выселения хоть что-то сохранить и организовать отправку багажом, что позволило затем менять вещи на продукты. Сделать же это было возможно только рискуя, тайно пробираться в села к местному населению, что тогда весьма жестоко пресекалось.
Ветеран вспоминает, как мать ради спасения пятерых детей — от полугода до 13-ти лет — зимой 18 (!) раз пробиралась в Парабель — почти за 50 км от поселка. Хроническое недоедание усугублялось произволом, царившим в деле нормирования продовольствия в госорганах, которое зависело, в свою очередь, от местных «отцов» — комендантов. Норма выдачи муки — на одного работающего 16 кг и на иждивенца 8 кг в месяц (1931 —1932 гг.) могла быть пересмотрена с банальным «простодушием». Всесильный комендант Сюсюкалов, увидев ненароком, как хлестанул лошадь, везшую сено, один из «лишенцев», заявил: «Я тебя за лошадь заморю». И сделал просто: урезал в 2 раза норму муки, а через полгода тот дошел до того, что еле держал топор в руках и осенью исчез — его нашли весной, умер в лесу на раскорчевке.
Спутник и соучастник недоедания — болезнь. Вспыхивали инфекционные заболевания, в 1932 г. буквально всех давила «куриная слепота», год спустя пришла ей на смену трахома. Медицинская помощь не всегда была на высоте, если мягко выражаться. Да и медработники, в большинстве из ЛАГовской системы, часто не внушали доверия: так, один из фельдшеров, лечивший дочь, сжег ей глаза купоросом.
А вот что мы можем прочесть у историков сегодня: «Большое внимание уделялось строительству жилищ, культурных и медицинских учреждений... К началу 1932 г. в округе были построено 40 больниц и поликлиник, 25 других лечебных учреждений. В них работали 32 врача и свыше 100 других подготовленных медицинских работников». По нашему мнению, здесь читателю преподносится типичная полуправда, ибо здесь нет правды о высокой смертности первых лет (1930—31 гг.), когда упомянутых медучреждений не было и в помине. Кроме того, предоставляем читателям произвести самим нехитрые подсчеты того, сколько медицинских точек и работавших в них приходилось на 200-тысячную массу переселенцев. Эти цифры вернут нас в ситуацию XIX века... Я разговаривал с десятками нарымчан и могу заверить, что не встречал семьи, которая бы в первые страшные годы «врастания» в нарымскую землю не понесла потерь: первыми умирали грудные и маленькие дети.
«Трудовое перевоспитание» сводилось к формуле: если не работают трудоспособные взрослые члены семьи, не выживают другие — старики и дети. Поэтому труд был в прямом смысле источником жизни, и в него втягивались детьми уже фактически со школьного возраста (10— 12 лет). В 1932 г. на базе поселка № 5 была создана неуставная сельхозартель — колхоз «Красная звезда»; пришлый начальник «сверху» было довел его до ручки, но там же, «наверху», спохватились, и председателем затем стал свой, из спецпереселенцев, Воложнин. В 1938 г., в урожайный год, хлеба получили по 8 кг на трудодень, 5 пошло государству, а по 3 кг выдали на руки. Это запомнилось. И еще. Когда началась война, то в первый год спецпереселенцев на фронт не брали, но с 1942 года пошли и они: из семьи бывшего «лишенца» Задворнова ушли пятеро сыновей, живыми вернулись двое.
Я связан с Нарымским краем местом рождения и воспитанием. Мне сейчас почти сорок лет. В этом возрасте моя бабушка по матери, Фекла Васильевна Левыкина, наряду с другими родственниками большой семьи мужа была выслана из-под Новосибирска (Завьялово). О «зажиточности» семьи говорит уже то. что годом ранее мой дед, был не в состоянии прокормить семью (5 детей), махнул в Новосибирск,где работал на строительстве барж и детей повзрослее даже забрал к себе. Потом семья воссоединилась в одном из номерных поселков Парабельской комендатуры. Семья потеряла двоих детей. Мама рано пошла «в няньки», работала и училась, сама стала учительницей. За войну получила медаль «За доблестный труд». Работала, как все... При встречах рано или поздно всплывает тема о том, что же произошло с двумя поколениями — нашими дедами и бабушками, отцами и матерями в те. 30-е годы. Кто они — «сталинские щепки», как пелось в лагерной песне того периода, и только? Я же думаю, что мы сегодня должны искать ответ на этот вопрос вместе. Мы, историки-профессионалы, и они. Мы задолжали многое, но здесь — особенно остро и мучительно. Уже хотя бы потому, что годы уносят людей, время «вымывает» — поколение за поколением — очевидцев и участников трагической эпопеи освоения нарымской земли. И надо успеть задать оставшимся непростые вопросы.
С. КРАСИЛЬНИКОВ. Кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории, филологии и философии СО АН СССР.