ГЛАВА VI."Послѣ преступленія“.

— Ладно. Знаю,—буркнулъ Филька.

— Осторожнѣй по двору идите: какъ-бы кто не замѣтилъ,—испуганнымъ шепотомъ произнесла Оля.

Къ счастью для нашихъ героевъ, на дворѣ въ этотъ поздній часъ ночи не было никого, и имъ удалось благополучно вывести свою жертву за ворота.

Ночь была темная, беззвёздная.

Небо было покрыто черными грозовыми тучами.

— Выходи, товарищъ, на средину улицы. По тротуарамъ итти неудобно,—прошепталъ Филькѣ Сергѣй, поддерживая безсильно распустившагося Мельникова.

Жидкая грязь захлюпала подъ ихъ ногами.

— Куда мы его потащимъ?—односложно спросилъ Филька.

— Надо его отвезти подальше. Хорошо, ежели бы извозчикъ попался. За дорогу то онъ руки оттянетъ. Глядѣть,—такой хилый, а какъ напился, такъ отяжелѣлъ.

Филька равнодушно сплюнулъ въ сторону.

— Несподручно его подъ мышки волочь. Вотъ, какъ бы на плечо взвалить, тогда плевое дѣло!

— Что ты, чудакъ, говоришь? Какъ можно, вѣдь, чай, мы не въ лѣсу, а въ городѣ! — досадливо отзывался Сергѣй.

Обмѣниваясь такими замѣчаніями, они подошли къ Ушайкѣ и поднялись на мостки.

— Вотъ перейдемъ на ту сторону,—вслухъ ободрялъ себя Сергѣй.—тогда пойдемъ по берегу. Задами пройдемъ...

— Спустить бы его въ воду. Чего eщё канителиться?—угрюмо пробасилъ Филька.

— Зачѣмъ человѣческую душу губить? И безъ этого обойдемся,—возразилъ Сергѣй.

Они пошли по тинистому отлогому берегу.

Справа шумѣла рѣка, сильно поднявшаяся отъ грозового ливня.

Слѣва чернѣли огороды и зады живыхъ построекъ.

Тамъ тянулась улица, сплошь застроенная домами терпимости.

Вѣтеръ донесъ до слуха нашихъ героевъ смѣшанные звуки нестройныхъ женскихъ голосовъ.

Пѣли какую то веселую, разухабистую пѣсню.

— Оставимъ его здѣсь, снимемъ пальто и пиджакъ. Карманы у брюкъ вывернемъ. Проснется утромъ, подумаетъ, что въ весёломъ мѣстѣ гдѣ-нибудь обобрали...

Должно быть, холодный ночной воздухъ подѣйствовалъ освѣжающимъ образомъ на Мыльникова.

Когда его опустили на землю, и Филька началъ стягивать съ него пальто, онъ вдругъ совершенно неожиданно заоралъ пьянымъ, дикимъ крикомъ

Сергѣй даже вздрогнулъ отъ неожиданности.

— Что ты, что ты, землякъ. Что ты кричишь? Аль не узналъ?

Мыльниковъ барахтался въ грязи, пытаясь подняться на ноги.

— Отцы мои, благодѣтели! Пустите душу на покаяніе,—жалобно причиталъ онъ.

— Будетъ, дурная голова, уймись. Чего визжишь, какъ поросенокъ подъ ножомъ?— ругался Сергѣй, не зная, что ему теперь предпринять.

Кривой верзила, не говоря ни слова, подошелъ къ Мыльникову и злобно ткнулъ его ногой.

Тотъ съежился отъ удара и тонкимъ, пронзительнымъ голоскомъ завизжалъ.

Въ сердцѣ Сергѣя проснулась слѣпая злоба.

Онъ подскочилъ къ Мыльникову и началъ трясти его за плечи.

— Молчи, тебѣ говорятъ, молчи. Хуже будетъ.

Гдѣ то вдалекѣ, на той сторонѣ Ушайки, послышался тревожный полицейскій свистокъ.

— „Засыплемся" мы съ нимъ,—энергично выругался Филька.—Слышишь, соловьи запѣли, какъ разъ накроютъ.

Свистокъ повторился уже ближе.

Нельзя было терять ни минуты.

Филька обхватилъ своими мускулистыми руками шею Мыльникова.

— Что ты дѣлаешь?—съ испугомъ вскрикнулъ Сергѣй.

Но было уже поздно.

Шейные позвонки несчастной жертвы уже трещали подъ желѣзными пальцами Фильки.

Раздался слабый заглушенный стонъ.

Больше ни одинъ звукъ не прорѣзалъ ночной тишины.

Сергѣй дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ.

Теперь, когда было все кончено, онъ понялъ, какъ глупо и безразсудно они погубили человѣка. Въ умѣ выплывала пугающая мысль о неизбѣжной отвѣтственности.

Филька, между тѣмъ, проворно раздѣлъ трупъ, завернулъ платье въ узелъ, сунулъ его подъ мышку и подошелъ вплотную къ Сергѣю.

— Ну, теперича мы въ разныя стороны пойдемъ. Гляди въ оба, какъ бы не попасться. Ежели и "засыплешься" самъ, то, смотри, не вздумай товарищей выдавать!

Въ тонѣ послѣднихъ словъ слышалась угроза.

Шаги Фильки смолкли въ отдаленіи. На берегу было тихо и жутко.

Смутнымъ бѣлесоватымъ пятномъ выдѣлялся во мракѣ обнаженный трупъ.

— Что мнѣ теперь дѣлать? Куда пойти?— спрашивалъ себя растерявшійся Сергѣй.— Связала меня нелегкая съ этимъ чертомъ одноглазымъ! Домой надо... домой... Утромъ поднимутъ трупъ, начнутся розыски... Загубилъ я свою голову!

Часа два блуждалъ онъ по соннымъ улицамъ города, не рѣшаясь направиться прямо домой.

Съ вечера, обдумывая, какимъ путемъ можно поживиться около Мыльникова, Сергѣй даже и не подозрѣвалъ, что дѣло кончится такой трагической развязкой.

Все это произошло быстро и неожиданно.

Калитка дома, въ которомъ квартировалъ Сергѣй, всю ночь стояла открытой.

Онъ вернулся къ себѣ не замѣченный никѣмъ.

Осторожно прошелъ по коридору. Тихо постучалъ въ дверь.

Ольга, ожидая его прихода, не раздѣвалась и не гасила огня.

— Проводили?—тихо спросила она.

Сергѣй ничего не отвѣтилъ.

Онъ молча опустился на диванъ и тревожно оглядѣлся вокругъ.

— А гдѣ та? Ушла?

— Кто, Катя? Давно ушла... Да что это съ тобой, Сергѣй? На тебѣ лица нѣтъ, Поблѣднѣлъ, какъ известка. Въ грязи весь...

— Тише... говори тише. Погаси лампу... Стой... Осталось у насъ что нибудь выпить?

— Водка есть... Раздѣнься. сними штиблеты. У тебя, навѣрное, промокли ноги?

Оставь. Дай мнѣ вина!

Молодая женщина поспѣшила исполнить это приказаніе.

Сергѣй дрожащей рукой налилъ себѣ стаканъ водки и жадно, затѣмъ, осушилъ его. Лицо его было пасмурно и блѣдно.

— Напрасно ты, Сережа, затѣялъ эту исторію,—робко обратилась къ нему Оля.

— Да... Напрасно,—устало вымолвилъ, онь.—Теперь поздно, дѣла не поправишь!

— Тонъ его словъ встревожилъ молодую женщину.

— Да что такое случилось? Говори. Развѣ вы его...

Она не докончила и посмотрѣла на Сергѣя широко открытыми глазами, въ которыхъ отразился ужасъ.

Онъ молча кивнулъ головой.

Оля залилась слезами.

— Зачѣмъ, зачѣмъ ты это сдѣлалъ? Погубилъ ты свою жизнь!

— Молчи. Тише... Насъ могутъ подслушать... Дай мнѣ еще водки.

Порядочная доза алкоголя вернула ему на время бодрость и находчивость. Онъ обратился въ Ольгѣ рѣшительнымъ тономъ.

— Слушай. Я обязательно долженъ уѣхать изъ города. Сегодня же ночью. Здѣсь оставаться нельзя. Я не хочу впутывать тебя въ это дѣло. Хочешь поѣдемъ со мной; не хочешь, оставайся тутъ!

— Сережа милый мой, да развѣ я тебя покину. Куда ты, туда и я...

— Коли такъ,—ладно! Собирай, что поцѣннѣе изъ вещей. Подушку, одѣяло захвати. На наше съ тобой счастье, сегодня, въ пять часовъ утра, отваливаетъ одинъ пароходъ, съ нимъ мы и поѣдемъ.

Молодая женщина торопливо принялась собирать вещи. Сергѣй помогалъ ей въ этомъ.

Минуты переживаемой опасности сближали его со своей подругой. Онъ съ особенной странной нѣжностью смотрѣлъ на молодую женщину, мысленно давая слово никогда не разлучаться съ ней.

Раннимъ утромъ въ каютѣ третьяго класса парохода, только что отошедшаго отъ городской пристава, въ числѣ пассажировъ находились Сергѣй и его любовница.

Легкомысленному любителю приключеній не удалось, однако, избѣжать законной кары. Онъ былъ задержанъ въ Ново-Николаевскѣ.

Трупъ Мыльникова, найденный на слѣдующій же день послѣ убійства, поднялъ на ноги полицію.

Слѣдствіе обнаружило виновныхъ.

Филька Кривой и Сергѣй были присуждены къ каторгѣ на разные сроки.

Только Катѣ удалось избѣжать наказанія. Она скрылась изъ города, точно въ воду канула.

Всѣ розыски ея были безуспѣшны.

Катя исчезла..

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА VIII.„Подъ кровомъ врага“.

Въ небѣ показались первыя серебристыя звѣздочки, когда разбойники, предводительствуемые Человѣкомъ въ маскѣ, достигли полянки, на которой лежалъ раненый Козырь.

Онъ былъ въ глубокомъ забытьѣ.

Собака, все время караулившая его, встрѣтила пребывшихъ радостнымъ лаемъ.

— Зажгите фонарь!—распорядился Человѣкъ въ маскѣ.—Давайте сюда носилки. Посвяти-ка, Иванъ, поближе!

Человѣкъ въ маскѣ наклонился надъ Козыремъ и пощупалъ пульсъ.

Раненаго осторожно положили на носилки.

— Шагайте, ребята, въ ногу! Ты съ фонаремъ иди впередъ.

Разбойники молча исполняли приказанія атамана, недоумѣвая, зачѣмъ это ему понадобилось возиться съ раненымъ.

— Завтра утромъ, чуть свѣтъ, возвратитесь сюда и оттащите въ болото трупы! — приказалъ атаманъ, показывая на кучу хвороста.

Козыря перенесли на заимку и положили въ одной изъ комнатъ верхняго этажа.

— Слушай. Ѳёдоръ!—заговорилъ Человѣкъ въ маскѣ, обращаясь къ старому слугѣ,—поручаю этого человѣка твоимъ попеченіямъ. Лѣчи его, заботься о немъ со всей тщательностью. Завтра утромъ я уѣзжаю. Пробуду въ отсутствіи, можетъ быть, нѣсколько недѣль. Если къ этому времени раненый поправится, то слѣди за тѣмъ, чтобы онъ не могъ завязать сношенія съ кѣмъ нибудь изъ нашихъ. Наблюдай за нимъ неусыпно. Помни, что ты отвѣчаешь мнѣ за
него головой. Если онъ будетъ что нибудь у тебя спрашивать, отвѣчай незнаніемъ...

Ѳедоръ молча кивнулъ головой. Онъ не любилъ лишнихъ разговоровъ.

Первые дни Козырь лежалъ въ безпамятствѣ.

Въ концѣ концовъ молодость и крѣпкая натура взяла свое.

Онъ сталъ поправляться.

Надо отдать справедливость Ѳедору: онъ самымъ добросовѣстнымъ образомъ выполнялъ инструкцію атамана. Приложилъ къ дѣлу всѣ свои медицинскія познанія.

Ухаживалъ за раненымъ, какъ образцовая сестра милосердія. Одно время онъ опасался осложненія со стороны мозга. Опасеніе это оказалось преждевременнымъ: рана на головѣ натянулась благополучно.

Прошло нѣсколько сутокъ, прежде чѣмъ Козырь пришелъ въ себя.

Его первымъ сознательнымъ побужденіемъ было желаніе убѣдиться, гдѣ онъ находится

Незнакомая обстановка комнаты, чистая постель, на которой онъ лежалъ, искусно наложенныя перевязки, всё это очень удивило Козыря.

Онъ закрылъ глава, силясь возстановитъ въ памяти связь между настоящимъ и тѣмъ моментомъ, когда онъ лежалъ на лѣсной полянѣ, борясь со смертью.

— Кто это подобралъ меня?—неодумѣвалъ Ковырь.—Въ чьемъ домѣ я нахожусь? Ну, да ладно, нечего голову ломать. Поживемъ, увидимъ...

До его слуха донесся легкій шорохъ шаговъ.

Желтое безусое лицо наклонилось надъ кроватью.

— Ну, какъ, парень, очнулся?—сухимъ скрипящимъ голосомъ спросилъ Ѳедоръ.

Козырь долго молча смотрѣлъ на него, стараясь припомнить, не встрѣчалъ-ли онъ этого человѣка ранѣе и, наконецъ, въ свою очередь задалъ вопросъ.

— Гдѣ я? Кто поднялъ меня?

— Лежи смирно, не говори! Ты у своихъ, здѣсь тебѣ худо не будетъ. На-ко, вотъ, выпей лѣкарство.
Козырь послушно проглотилъ поданную жидкость и опять закрылъ глаза.

Ослабѣвшій организмъ требовалъ отдыха.

... Выздоровленіе шло своимъ путемъ.

По мѣрѣ того, какъ крѣпло тѣло, возвращалась память.

Козырь припомнилъ, что первую помощь въ лѣсу ему оказалъ никто иной, какъ Человѣкъ въ маскѣ.

Послѣдній, думая, что Семенъ не замѣтилъ его во время нападенія, жестоко ошибался.

Козырь въ разгарѣ схватки слышалъ знакомый властный голосъ и замѣтилъ въ отблескѣ молніи фигуру атамана.

— Какъ-же это такъ, не могу я взять въ толкъ?—раздумывалъ парень въ долгіе часы одиночества. —Что ему за охота пришла? То убить меня хотѣлъ, а теперь лѣчить приказалъ... Что за чертовщина, не понимаю! Посмотримъ: кто кого перехитритъ. Хотѣлъ онъ, видно, отъ меня отдѣлаться, да не удалось... Нѣтъ, атаманъ, такъ не гоже— своихъ товарищей подъ обухъ подводить. Этого я тебѣ не прошу... Вылѣчишь ты меня на свою голову...

Онъ рѣшилъ до поры до времени не открывать своихъ настоящихъ чувствъ.

Сознаніе того, что онъ и сейчасъ находится во власти таинственнаго предводителя шайки Мертвой головы, заставляло быть осторожнымъ.

... Козыря особенно безпокоила мысль о томъ, что сдѣлалось съ Тоней.

— Загубили её не иначе... Эхъ! жалко барина Сергѣя Николаича... Чай, убивается теперь по своей зазнобѣ.

... Въ долгіе тихіе ночи, когда въ домѣ царила мертвая тишина, до слуха Козыря долетали какія-то странные звуки, похожіе на отдаленное женское пѣніе.

Онъ терялся въ догадкахъ, кто-бы это могъ пѣть.

... Однажды утромъ на порогѣ комнаты, вмѣсто знакомой фигуры Ѳедора, показалась женщина.

Лицо ея было закутано въ легкую прозрачную кисею.

Выстрой, граціозной походкой подошла она къ постели и наклонилась надъ раненымъ.
Ароматъ тонкихъ нѣжныхъ духовъ обвѣялъ лицо Козыря.

— Я принесла тебѣ бульонъ,—заговорила женщина.

— Спасибо. А гдѣ-же этотъ старикъ?

— Онъ заболѣлъ, лежитъ. Теперь я буду ухаживать за тобой... Хорошо?

Гибкій, звучный голосъ женщины коснулся до слуха нашего героя, какъ дивная музыка.

— Какъ тебя зовутъ? —тихо прошепталъ онъ.

— Зара... Пей бульонъ.

Она подала ему чашку съ дымящейся жидкостью.

Сѣла около него на кровать и слегка прикоснулась до забинтованной руки.

— Что очень было больно тебѣ?—спросила она, принимая пустую чашку.

Козырь слабо улыбнулся.

— Изрѣшетили меня всего... Да плохи ваши ребята.—По настоящему убивать не умѣютъ!

— Наши ребята, говоришь ты? Я не понимаю!

— Такъ вѣдь ты, чай, тоже изъ ихней шайки?

Зара разсмѣялась сдержаннымъ серебристымъ смѣхомъ.

— Нѣтъ! Ты не угадалъ. Лежи пока! Спи... Я приду.

Она быстро выпорхнула изъ комнаты, оставивъ въ душѣ Козыря чувство неудовлетворённаго любопытства и непонятнаго сожалѣнія.

Черезъ нѣсколько дней они подружились.

Уступая настойчивымъ просьбамъ Козыря, Зара перестала кутаться въ кисею.

Когда онъ въ первый разъ увидѣлъ ея лицо, то не могъ сдержать возгласа восхищенія.

— Какая ты красавица! Много я по бѣлу свѣту бродилъ, много людей видалъ, а красоты такой, какъ твоя, не доводилось встрѣчать.

Она разсмѣялась, обнаруживая зубы жемчужной бѣлизны.

— Ты самъ красивый... У тебя взглядъ, какъ у сокола... Глядя на тебя, я вспоминаю свою родину.

— А откуда ты родомъ?

— Къ чему тебѣ знать... Мнѣ нельзя говорить, кто я и откуда...

— Почему нельзя?

— Онъ запретилъ мнѣ...

— Кто онъ? Атаманъ, который въ маскѣ?

Она вмѣсто отвѣта наклонила голову.

— Здѣсь страшный домъ... Когда ты вернешь свои силы, то уходи скорѣе отсюда.

«Здѣсь кровь... всюду кровь...

— Зара! скажи мнѣ, не утаи, можетъ ты знаешь, привозилъ сюда атаманъ барышню одну изъ города? Бѣленькая такая, худенькая... Вмѣстѣ мы съ ней ѣхали... Напалъ онъ на насъ со своей шайкой. Меня изранили, а её, думать надо, съ собой онъ захватилъ. Ты вотъ здѣсь живешь, можетъ, и знаешь что? Скажи всю правду. Не томи мое сердце. Измучился я о ней.

— Ты любишь ее?

— Нѣтъ! не въ томъ причина. А клятву я страшную давалъ беречь ее, какъ сестру родную... Гдѣ она и что съ ней сталось—не вѣдаю.

Поклянись же и теперь,—прошептала Зара, хватая Козыря за руку,—поклянись, что ты будешь молчать...

— Клянусь!

— Охъ, соколъ мой! много въ этомъ домѣ страшнаго. Не одинъ еще чужой человѣкъ не уходилъ отсюда живымъ... Нѣту той дѣвушки давно и не найти тебѣ ее во вѣкъ...

— Стой! убилъ онъ её? Убилъ? Да говори же!

— Да...

— Будь же онъ трижды проклятъ анафѳ-ма!—гнѣвно вскрикнулъ Козырь. Ни за что погубилъ безвинную. Что она ему сдѣлала? Какая ему отъ этого корысть?

— Тише, тише, не волнуйся такъ,—испуганнымъ шепотомъ заговорила Зара.

— Будь онъ проклятъ! Отомщу я ему. Узнаемъ онъ Сеньку Козыря...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА X. "Сѣти закинуты.“

Дорога пошла подъ уклонъ.

Впереди изъ темной зелени кедровника показались постройки Басандайскихъ дачъ.

Черезъ четверть часа наши герои подъѣхали къ недавно отстроенному двух-этажному дому, окружённому густой рощей кедровника.

На верандѣ нижняго этажа Загорскаго и Берковича встрѣтила горничная.

— Дома барыня?—обратился къ ней Загорскій.

— Барыня вышла до купальни. Надо быть скоро вернутся.

— Не пройдемся ли мы ей навстрѣчу?— предложилъ Берковичъ.

— Ничего не имѣю противъ.

Загорскій перегнулся черезъ перила веранды и крикнулъ кучеру.

— Иванъ! Достань изъ пролетки корзину. Oбращаясь къ горничной, Сергѣй Николаевичъ добавилъ:

— Тамъ въ корзинѣ вино. Вынесите его въ погребъ нa лёдъ... Идёмте Самуилъ Аароновичъ! Я знаю ближайшій путь къ рѣкѣ,— говорилъ Загорскій, выводя своего спутника на узенькую тропинку,—Панна Ядвига навѣрное ходитъ этимъ путемъ. Мы ее, по всей вѣроятности, встрѣтимъ.

Послѣдніе лучи заходящаго солнца горѣли красноватымъ отблескомъ на верхушкахъ лѣса.

Вечеръ былъ тихій и теплый.

Смолистый ароматъ хвои былъ разлитъ в воздухѣ...

Они встрѣтили панну Ядвигу на полъ-пути.

Молодая женщина была одѣта въ изящный лѣтній пеньюаръ.
Волосы ея, влажные отъ недавняго купанія, были прикрыты кисейнымъ шарфомъ.

— Какъ это мило, господа, что вы навѣстили мени въ моемъ одиночествѣ!— весело выговорила полька, здороваясь съ гостями.

— Надѣюсь, наше посѣщеніе не является непріятной неожиданностію?—галантно освѣдомился Загорскій, цѣлуя руку польки

— Богъ мой! И онъ еще спрашиваетъ!? Но, однако, идемте господа. Я страшно хочу чаю... Что новаго у васъ въ Томскѣ? Мнѣ кажется, что я цѣлую вѣчность не была въ городѣ. Какъ поживаете вы, панъ Берковичъ? Жуируете по обыкновенію, да?

— Какъ вы хороши сегодня!—съ неподдѣльнымъ восторгомъ произнесъ Самуилъ Аароновичъ,—слѣдя жадными глазами за ножками панны Ядвиги.

— Я сравнилъ-бы сейчасъ Ядвигу Казимировну съ Венерой, вышедшей изъ волнъ... Томи,—пошутилъ Загорскiй.

Разговаривая такимъ образомъ,—они подошли къ дачѣ.

— Вы меня простите, господа, я пройду въ свою комнату. Мнѣ нужно переодѣться! —обратилась панна Ядвига къ гостямъ.

— О, пожалуйста, не безпокойтесь. Мы въ ваше отсутствіе посидимъ, поболтаемъ, покуримъ...

0ставшмсь наединѣ съ Берковичемъ, Загорскій выразительно кивнулъ головой по направленію къ спальнѣ хозяйки и вполголоса спросилъ:

— Итакъ, значитъ, пари принято? Ну, Самуилъ Аароновичъ, не зѣвайте.

Берковичъ натянуто улыбнулся:

— Я начинаю васъ подозрѣвать въ недобрыхъ намѣреніяхъ.

— То есть? Въ чемъ дѣло?—спросилъ Загорскій.

— Я начинаю думать, что вы не спроста хлопочете объ этомъ дѣлѣ. Мнѣ кажется, вы прослѣдуете извѣстную цѣль.

— Какую же именно?

— Надѣетесь на уступчивость панны Ядвиги, большую чѣмъ теперь, въ томъ случаѣ, если она будетъ моей любовницей.

Загорскій безпечно расхохотался.

— Какъ вы дальновидны, однако. Впрочемъ, что же дѣлать. Быть рано или поздно обманутыми—такова участь всѣхъ покупающихъ любовь за деньги. Вы не составите исключенія.

Берковичъ недовольно поморщился в хотѣлъ что-то возразить Загорскому, но въ это время появилась панна Ядвига.

Она сдѣлала свой вечерній туалетъ по дачному.

Легкая ажурная кофточка съ большимъ вырѣзомъ для шеи, англійская юбка, скромная прическа въ двѣ косы.

— Ну, вотъ, я и готова! Надѣюсь, не заставила себя долго ждать? Сейчасъ будемъ пить чай. Я полагаю, лучше всего на верандѣ, не правда ли, господа?

— Разумѣется, на свѣжемъ воздухѣ лучше,— поспѣшилъ согласиться Берковичъ.

Лѣтнія сумерки сгущались.

Изъ-за тёмной рощи медленно поднималась луна.

Со стороны рѣчки, прятавшейся въ густыхъ кустарникахъ, тянуло прохладой.

За чаемъ разговоръ, главнымъ образомъ поддерживалъ Загорскій.

Онъ разсказывалъ о своихъ впечатлѣніяхъ, вынесенныхъ изъ поѣздки на Алтай. Берковичъ плохо слушалъ его разсказъ. Онъ лѣниво помѣшивалъ ложечкой въ стаканѣ и молча любовался панной Ядвигой.

— Неужели Загорскій правъ, утверждая, что эта полька охотно согласится быть моей любовницей?—въ сотый разъ спрашивалъ себя Берковичъ. Отчего-бы мнѣ и на самомъ дѣлѣ не попробовать счастья.

Точно угадывая его мысли. Загорскій круто измѣнилъ разговоръ.

— Какая сегодня дивная ночь. Не пройтись ли намъ, господа, на берегъ?—предложилъ онъ.

— Въ самомъ дѣлѣ, пройдемтесь. Одну минутку, господа, я пойду сдѣлаю распоряженіе объ ужинѣ.

— О! ночь волшебная, полная нѣги и страсти,—тихо напѣвалъ Загорскій, сходя съ веранды.

— Да, великолѣпная ночь, теплая, лунная...—въ тонъ ему отозвался Берковичъ.

На дворѣ къ Загорскому подошелъ его кучеръ и вполголоса доложилъ:

— А у насъ, баринъ, съ пристяжкой что-то неладно.

— Что такое?

— Да захромала. Перековать надо-бы.

— Отчего же ты не сказалъ раньше? Здѣсь въ сосѣдней деревнѣ есть, навѣрное, кузница.

Кучеръ почесалъ въ затылкѣ.

— Да ѣздилъ я туда ужъ баринъ. Кузница-то есть, это вѣрно, а вотъ кузнеца то я не нашелъ. Сосѣди говорятъ, что въ городъ уѣхалъ.

— Ахъ, чертъ побери! Какъ же теперь быть?

— Такъ что, осмѣлюсь доложить, переночевать надоть. Ежели не перековавши поѣхать, въ конецъ изведешь лошадь.

Въ это время къ нимъ подошла Ядвига Казимировна.

Загорскій передалъ ей обстоятельства дѣла.

— Такъ о чемъ же тутъ толковать? Переночуйте у меня. Вы меня этимъ насколько не стѣсните.

— Да, но удобно-ли это будетъ?—нерѣшительно возразилъ Загорскій?—Что скажутъ ваши добрые сосѣди?

— Эго меня ничуть не безпокоитъ. Я не привыкла считаться съ мнѣніемъ общества.

— Въ такомъ случаѣ, намъ остаётся только поблагодарить васъ. Впрочемъ я долженъ извиниться передъ своимъ спутникомъ. Можетъ быть, вамъ, Самуилъ Аароновичъ, необходимо сегодня же вернуться въ городъ?

Берковичъ поспѣшилъ выразить свою полную готовность примириться съ обстоятельствами.

Пошли къ берегу.

Загорскій нѣсколько задержался, чѣмъ Самуилъ Аароновичъ не преминулъ воспользоваться.

Онъ предложилъ паннѣ Ядвигѣ руку.

... Но росистому лугу стлался легкій серебристый туманъ.

Въ воздухѣ ощущалось ночная свѣжесть.

Съ обрыва надъ Томью открывался великолѣпный видъ.

И рѣка о противоположный берегъ,— всё тонуло въ прозрачной голубоватой дымкѣ.
Откуда-то издалека по неподвижному воздуху ночи доносились звуки протяжной хоровой пѣсни.

Очевидно, какая-то компанія молодежи каталась на лодкѣ...

— Знаете, господа, что я придумалъ?— нарушилъ молчаніе Загорскій.—У меня есть на эту ночь великолѣпный планъ!

— А именно? Посвятите насъ въ ваши намѣренія,—спросила Ядвига Казимировна.

— У меня здѣсь есть одинъ знакомый рыбакъ. Послѣ ужина я отправлюсь къ нему. Мы поѣдемъ за рѣку, проведемъ ночь въ полѣ, а утромъ, чуть свѣтъ, возьмемся за удочки... И я ручаюсь, что къ завтраку привезу вамъ цѣлую корзину свѣжей рыбы.

— Благословляю васъ на этотъ подвигъ! —звонко расхохоталась панна Ядвига,—Не думаю, что вы весело проведете время...

... На обратномъ пути, очаровательная полька кокетничала съ Берковичемъ самимъ недвусмысленнымъ образомъ.

Сластолюбивый еврей окончательно растаялъ отъ многозначительныхъ фразъ в краснорѣчивыхъ улыбокъ панны Ядвиги.

Выпитое за ужиномъ шампанское значительно приподняло настроеніе собесѣдниковъ.      Послѣ ухода Загорскаго полька обратилась къ Самуилу Аароновичу, лукаво щуря свои голубые глава.

— Панъ еще не хочетъ спать?

— О, конечно, нѣтъ. Я готовъ просидѣть съ вами всю ночь!

—Боюсь,—это будетъ не особенно пріятное времяпровожденіе,— задумчиво произнесла она, откидываясь на спинку кресла.

Ея маленькія изящныя ножки въ черныхъ ажурныхъ чулкахъ давно уже притягивали взгляды Берковича.

Онъ сидѣлъ, какъ на иголкахъ, не зная съ чего начать.

Панна Ядвига улыбалась странной манящей улыбкой, не сводя глазъ съ Берковича...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XII.„Недолгое счастье".

Убѣдившись, что отъ стараго скопца нельзя ожидать откровенности, Козырь махнулъ рукой и пересталъ съ нимъ разговаривать.

Дни потянулась одинъ за другимъ съ утомительными однообразіемъ.

... Стоялъ конецъ іюля.

Въ душныя темныя ночи на небѣ играли далекія зарницы.

Съ вечера Козырь подолгу не могъ заснуть.

Онъ ложился на подоконникъ открытаго окна, стараясь освѣжить разгоряченную голову ночнымъ воздухомъ.

Но это ему не удавалось: ночь дышала въ лицо зноемъ и истомой. Изъ сада струился ароматъ цвѣтущихъ травъ. Онъ кружилъ голову и наполнялъ сердце какимъ-то сладкимъ непонятнымъ томленіемъ.

Въ одну изъ такихъ ночей Козырю особенно не поспалось. Онъ долго ворочался съ боку на бокъ, силясь заснуть, и, наконецъ, не вытерпѣлъ: рѣшилъ пробраться въ садъ и протеста остатокъ ночи на воздухѣ.

Для того, чтобы выполнять это намѣреніе, нужно было спуститься черезъ окно, такъ какъ Ѳёдоръ предусмотрительно запиралъ на мочь дверь комнаты.
Козыря не испугало такое маленькое акробатическое упражненіе, тѣмъ болѣе, что онъ чувствовалъ себя совершенно окрѣпшимъ .

Перевязка съ руки была снята нѣсколько дней тому назадъ.

Къ вящему удобству одно изъ оконъ комнаты было расположено какъ разъ надъ террасой.

Спустившись въ садъ, Козырь даже упрекнулъ себя, какъ это онъ раньше не догадался воспользоваться такимъ прямымъ и легкимъ путёмъ .

Осторожно двигаясь по высокой травѣ, онъ отошелъ отъ дома и свернулъ на дорожку, которая вела къ рѣчкѣ, омывавшей часть сада.

Вдругъ, неожиданно для себя, онъ услышалъ чьи то легкіе шаги.

Кто то шелъ ему навстрѣчу въ темнотѣ сада.

Семенъ остановился.

Въ ту же минусу его слухъ уловилъ сдержанный серебристый смѣхъ.

— Неужели это она — Зара?—подумалъ парень, всматриваясь въ темноту.

Предчувствіе не обмануло его.

Мягкіе очертанія женской фигуры выплыли изъ ночного полумрака.

Знакомой нѣсколько гортанный голосъ прошепталъ.

— Какъ ты попалъ сюда въ садъ?

Теплыя женскія рука опустились на плечи Козыря.

Онъ вздрогнулъ точно отъ электрическаго тока.

— Вотъ ужъ не чаялъ, не гадалъ встрѣтиться съ тобой. Недаромъ у меня сердце чуяло, а ужъ я думалъ, уѣхала ты куда! — заговорилъ онъ, привлекая къ себѣ молодую женщину.

— Куда я могу уѣхать?—съ легкимъ оттѣнкомъ грусти отозвалась она.

— Отсюда по доброй волѣ нѣтъ дороги...

— Что же тебя не видно было? сколько дёнъ я по саду брожу, ни одной живой души не встрѣчаю; похоже, что вымерли всѣ.

Живому человѣку здѣсь страшно, здѣсь мы всѣ мертвые, задумчиво произнесла цыганка.

Въ тонѣ ея словъ было что-то странное и загадочное.

— Полно радость моя! Зачѣмъ себя такими мыслями печалить? Что о смерти толковать...

— Я умерла давно—съ непонятной настойчивостью повторила она.

— Что ты толкуешь: развѣ такія мертвыя бываютъ?—шутливо возразилъ Козырь.— Смотри, какія у тебя горячія руки. Кровь такъ ходуномъ и ходитъ!

Съ первыхъ дней встрѣчи съ Зарой Козырь почувствовалъ къ ней невольное влеченіе.

Постепенно чувство это заняло всѣ его помыслы.

Теперь, обнимая молодую женщину, Козырь окончательно потерялъ голову.

Зара не сопротивлялась.

Тёплая, душная ночь дышала истомой.

Не было мѣста словамъ, да они и не нужны были.

Долго потомъ помнилъ Козырь эти счастливыя минуты.

Эта горячія ласки, эти поцѣлуи, отъ которыхъ кружилась голова и кровь загоралась огнями.

Они сидѣли въ густой, смятой травѣ.

— Милый мой, соколъ мой ясный,—шептала цыганка, обнимая Козыря, —никто еще не цѣловалъ меня такъ.

— Уйдемъ отсюда! Возьми меня съ собой Я забуду про всё, забуду его. Уйдемъ изъ этого проклятаго гнѣзда!

— Такъ мы и сдѣлаемъ, потерпи немного. Нужно мнѣ съ своимъ атаманомъ разсчитаться  А послѣ того—мы съ тобой вольныя птицы! Свѣтъ великъ, найдемъ свою долю. Тебя я, зоренька моя ясная, не брошу. Вѣрь моему слову.

Счастливые дни настали для Козыря, но недолго продолжались они.

Вернулся Человѣкъ въ маскѣ.

Пріѣхалъ онъ неожиданно, рано утромъ, когда на заимкѣ всѣ ещё спали.

Козырь вернулся въ свою комнату изъ сада на разсвѣтѣ, утомленный ласками послѣдней любовной ночи, и спалъ крѣпкимъ сномъ.

Стукъ дверей, топотъ ногъ, суматоха, поднявшаяся въ нижнемъ этажѣ при пріѣздѣ хозяина, —не разбудили Козыря.

Атаманъ пріѣхалъ верхомъ.

Ему долго не отворяли воротъ. — Раздраженный этимъ обстоятельствомъ, онъ сердито закричалъ на Федора, когда тотъ съ низкими поклонами распахнулъ передъ нимъ дверь дома.

— Что это вы спите такъ, точно пьяные? достучаться нельзя! И караульный, мерзавецъ, дрыхнуль. Забыли мои порядки?! Всё ли у васъ благополучно?

Старый слуга поспѣшилъ отдать атаману подробный отчетъ о всѣхъ событіяхъ, происшедшихъ въ его отсутствіи,

... Переодѣвшись и позавтракавъ, Человѣкъ въ маскѣ приказалъ позвать Семена.

Когда Федоръ разбудилъ Козыря и передалъ ему о пріѣздѣ атамана, парень съ досадой подумалъ.

— Кончилась теперь наша исторій! Не придется больше съ любой своей встрѣчаться...

Человѣкъ въ маскѣ встрѣтилъ Козыря довольно привѣтливо.

—Ну, какъ, брать, оправился? Вижу,—молодецъ молодцомъ выглядишь. Очень радъ за тебя.

— Спасибо, атаманъ, на ласковомъ словѣ. Безъ вашей милости пришлось бы съ чертями въ чехарду играть...

— Ладно, не благодари. На дѣлѣ постарайся заслужить. Былъ ты у меня въ шайкѣ первымъ человѣкомъ, да сплоховалъ не много. Ну, да быль молодцу не въ укоръ. Хочу я поручить тебѣ новое важное дѣло. Сегодня же ты долженъ поѣхать въ городъ. Направиться тамъ къ своему старому барину Гудовичу. Живетъ онъ на прежней же квартирѣ. Вотъ тебѣ паспортъ, подъ которымъ ты жилъ у него прошлой зимой. Поступишь опять къ нему. Дѣло, видишь ли, вотъ въ чемъ: Загорскій и Гудовичъ. опять начали обхаживать того самаго золотопромышленника, за которымъ такъ неудачно охотился ты, вмѣстѣ со своимъ пріятелемъ Филькой Кривымъ. Чтобы быть всегда въ курсѣ ихъ намѣреній, я рѣшилъ установить за ними надзоръ... Помни, Семенъ, дѣло очень важное, большой кушъ заработать можно. Собирайся въ дорогу. Всѣ дальнѣйшіе приказанія будешь получать отъ меня письменно. Да, смотри, не вздумай меня предать. Со мной, знаешь, шутки плохи! Со дна моря достану. А сумѣешь выполнить дѣло какъ слѣдуетъ,—награжу по-царски!.. Ну, ступай!..

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій

ГЛАВА XIV.„Важная новость“.

— Отъ души желаю успѣха!—воскликнулъ Берковичъ, чокаясь съ Раменскимъ.—Собственно говоря, вѣдь, и я нѣсколько заинтересованъ въ этомъ дѣлѣ: у меня есть акціи Сибирско-Британской компаніи...

— Господа, ваши разговоры о дѣлахъ слишкомъ скучны!—вмѣшалась панна Ядвига.—Выберите болѣе весёлую тему.

— Ядвига Казимировна права,—съ предупредительной вѣжливостью согласился Раменскій. Здѣсь не время и не мѣсто говорить о вещахъ, которыми наши дамы совсѣмъ не интересуются!

— Положимъ, панъ Раменскій ошибается, — возразила полька, развѣ вы не знаете, что я тоже пайщикъ компаніи. Было бы, разумѣется, хорошо,если-бы ваши акціи поднялись.

Шанкевичъ, успѣвшій уже опрокинуть нѣсколько рюмокъ, тономъ, не допускающимъ возраженія, заявилъ:

— Дѣло пойдетъ, безусловно! Результаты послѣднихъ развѣдокъ даютъ право надѣяться на это.

Разговоръ прервался, такъ какъ въ это время поднялся занавѣсъ открытой сцены.

Началось первой отдѣленіе, Ядвига Казимировна подошла къ барьеру дожи и окинула разсѣяннымъ взглядомъ столики, занятые публикой, и сцену.

— Все одно и то же. Ничего новаго!—недовольнымъ тономъ произнесла она, отвернувшись со скучающимъ видомъ.

... Къ концу ужина, когда было подано шампанское, настроеніе у всѣхъ замѣтно приподнялось.

Завязалась оживленная бесѣда.

Посыпались шутки.

Одна панна Ядвига не принимала участія въ общемъ весельѣ.

Она улыбалась, слушая комплименты окружавшихъ её мужчинъ, пила не отставая отъ другихъ, но внимательный наблюдатель замѣтилъ-бы въ главахъ панны Ядвиги отраженіе душевной боли.

Она въ сотый разъ спрашивала себя, что бы могло задержать Загорскаго.

Вотъ уже недѣля, какъ она не говорила съ нимъ съ глазу на глазъ.

Этотъ Берковичъ отнимаетъ у ней все время.

Совершенно лишилъ её свободы.

... Со стороны сцены по ночному, замѣтно похолодѣвшему воздуху плыла красивая мелодія моднаго вальса изъ "Веселой  вдовы".

Плавно и тихо двигались качели, убранныя гирляндами равноцвѣтныхъ электрическихъ лампочекъ.

Цѣлый цвѣтникъ женскихъ улыбающихся головокъ то высоко взлеталъ надъ рампой, то удалялся въ глубь сцены, по мѣрѣ движенія качелей.

— Какое красивое эффектное зрѣлище!— съ преувеличенной живостью воскликнула жена Раменскаго, наводя маленькій бинокль въ перламутровой оправѣ.

— Да... это вещь занятная,—кивнулъ головою Шанкевичъ.

— Выдумка конца вѣка. Здѣсь вы одновременно получаете удовольствіе и для зрѣнія и для слуха... Ловко придумано, нечего говорить!

—Во дни чарующей весны..,—началъ подпѣвать Берковичъ, сильно фальшивя.

— Обратите ваше вниманіе на брюнетку въ розовомъ корсажѣ... Вторая слѣва,—шепталъ Раменскому Шанкевичъ, указывая на сцену.

— Сюжетецъ не вредный! Надо будетъ съ ней познакомиться.

— А вы при деньгахъ?—безцеремонно спросилъ Раменскій, скользнувъ насмѣшливымъ взглядомъ по засаленной поддёвкѣ Шанкевича.

— Есть немного,—самодовольно отвѣтилъ тотъ.—Вчера въ клубѣ выигралъ рублей триста.

— Да, вотъ какъІ Значитъ, вы чувствуете себя теперь настоящимъ Крезомъ.

— Э, какое... пустяки!

— Господа, прошу вниманія!—возвысилъ голосъ нѣсколько подгулявшій Раменскій.— Нашъ уважаемый другъ выигралъ вчера цѣлое состояніе. И представьте, какой злодѣй: не проронилъ ни слова!

Глаза присутствовавшихъ обратились въ сторону Шанкевича.

— Какъ хотите, господа,—продолжалъ Раменскій,—мы должны потребовать отъ счастливаго игрока, чтобы онъ угостилъ насъ шампанскимъ. Нужно вспрыснуть его удачу!

Бѣдняга Шанкевичъ смущенно улыбнулся.

— Вотъ дернулъ меня чертъ проболтаться!—подумалъ онъ, невольнымъ движеніемъ ощупывая карманъ, въ которомъ, кромѣ неоплаченныхъ счетовъ, ничего не было.—Совралъ на свою голову!

Къ счастью для Шанкевича, въ этотъ моментъ появился Загорскій.

Вниманіе собесѣдниковъ было обращено на него.

Шанкевича оставили въ покоѣ.

— Сергѣй Николаевичъ, наконецъ-то!— воскликнулъ Берковичъ, протягивая руку.

— Отчего вы такъ поздно? Мы уже успѣли поужинать.

— Лучше поздно, чѣмъ никогда!—шутливо отозвался Загорскій, здороваясь съ присутствующими. — Угадайте причину моего опозданія? Причина весьма уважительная.

— А именно? Что такое?—посыпались вопросы.

— Нашъ общій знакомый, счастливый обладатель золотого эльдорадо,—Савелій Петровичъ Безшумныхъ, сегодня съ вечернимъ поѣздомъ пріѣхалъ въ Томскъ...

— Вы видѣлись съ нимъ? — живо спросилъ Раменскій.

— Видѣлся ли я съ нимъ? Скажу больше: онъ и сейчасъ сюда въ ресторанъ со мной пріѣхалъ.

— Гдѣ же онъ?

— Я оставилъ его внизу. Счелъ нужнымъ прежде всего узнать, можно ли ввести его въ ваше общество.

Говоря это, Загорскій выразительно посмотрѣлъ на панну Ядвигу.

Та поняла.

— Разумѣется, можно! Что еще за церемоніи? Панъ Савелій добрый пріятель моего брата. Славный, веселый собесѣдникъ! Ведите его сюда, панъ Загорскій!

— Но позвольте,—вмѣшался Берковичъ, —можетъ быть, господинъ Безшумныхъ... уже въ порядочныхъ градусахъ? Удобно ли это будетъ? Наши ламы...

— Что касается меня,— перебила полька, —то а буду очень рада видѣть этого „таежнаго волка“, какъ онъ самъ себя называетъ. Онъ, по крайней мѣрѣ, умѣетъ веселиться и не сидитъ такимъ кисляемъ, какъ вы господа!

— Вотъ и видно, что вы, Самуилъ Аароновичъ, не имѣете представленія о Безшумныхъ. Онъ пьетъ, какъ губка, очень экспансивенъ, любитъ широкій кутежъ, но за всѣмъ тѣмъ въ обществѣ женщинъ держитъ себя прилично. Съ этой стороны опасаться нечего. Къ тому же онъ сейчасъ далеко не пьянъ.

— Въ такомъ случаѣ, зовите вашего друга. Мнѣ самому интересно познакомиться съ этимъ типомъ. Огневъ много разсказывалъ мнѣ про него...

— Постойте, — вмѣшался Раменскій,—вы знаете, продалъ онъ свое открытіе?

— Продалъ и задатокъ получилъ и, кажется, успѣлъ уже добрую половину задатка спустить!—на ходу бросилъ Загорскій.

— Вѣдь, бываетъ же людямъ такое дикое счастье,—меланхоличнымъ тономъ замѣтилъ Шанкевичъ, покачивая головой.

— Да, если открытіе это дѣйствительно таково, какъ намъ передавалъ Огневъ, то этотъ Безшумныхъ по праву можетъ назвать себя королемъ золота!—согласился Берковичъ.

— Сомнѣніямъ не можетъ быть мѣста,— подтвердилъ Раменскій,—Всѣ мы видѣли собственными глазами образчики руды, привезенные имъ. Неслыханное богатство!

— Какъ жаль, что богатство это попадетъ въ руки иностранныхъ капиталистовъ. Грустно, очень грустно!

— Увы, это обычное явленіе...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскiй,

ГЛАВА XVI."Ночной кутежъ".

— Правильно сказано!—согласился Савелій Петровичъ.—Именно такъ: прежде всего выпить. А вотъ о женскомъ то сословіи пусть Сергѣй Николаевичъ распорядится. Ему и книга въ руки. Я, вѣдь, здѣсь, какъ въ лѣсу—никого не знаю.

— Чего добраго, за этимъ цѣло не станетъ,—отозвался Загорскій.

Онъ кивнулъ головой лакею, стоявшему неподалеку.

— Послушай, братецъ, проведи насъ въ кабинетъ...

Лакей сорвался съ мѣста, взмахнулъ салфеткой и заcyетился.

— Пожалуйте-сь! Угловой кабинетикъ свободенъ, который съ пiаниной. Или, можетъ, Господамъ попросторнѣе требуется?

— Хорошо, веди въ угловой.

Они поднялись и двинулись къ выходу.

— Знаете, господа,—говорилъ Безшумныхъ, разсѣянно посматривая вокругъ,— давеча я замѣтилъ здѣсь одну изъ своихъ старыхъ знакомыхъ... Вы, вѣроятно, знаете её? Маленькая брюнеточка. 3овутъ ее Розой Ихъ двѣ сестры. Меня прошлой зимой Гудовичъ съ ними познакомилъ. Что, если намъ пригласить ее?

— Я знаю этихъ евреечекъ. Старшей сестры Мины нѣтъ теперь въ Томскѣ. Она уѣхала, кажется, въ Иркутскъ, Сь этой же младшей сестрой я не совѣтую вамъ возобновлять знакомства,—вполголоса произнесъ Шанкевичъ.

— А что такое?

— Придется возиться съ врачами спеціалистами.—Вы понимаете?

— Что вы, неужели?

—  Увѣряю васъ, какъ честный человѣкъ!

— Въ такомъ разѣ, ну её къ черту!

Лакей предупредительно распахнулъ передъ ними дверь кабинета и зажегъ электричество.

— Вотъ что, любезный,—распорядился Савелій Петровичъ,—дай намъ кофе, бенедиктину и коньяку.

— Принеси также мелкаго льду и соломинки,—добавилъ Загорскій.

— Къ чему вамъ ледъ?—сиросилъ Безшумныхъ, когда лакей вышелъ.

— Будемъ пить коньякъ по новому способу.

— Идетъ. Я на все согласенъ.

— Убійственная вещь получится,—глубокомысленно изрекъ Шанкевичъ, покачавъ головой.

Вскорѣ все заказанное появилось на столѣ, и ваши герои приступили къ выполненію первой части программы, намѣченной Шанкевичемъ.

Загорскій набилъ свой стаканъ льдомъ, долилъ его коньякомъ и медленно тянулъ черевъ соломинку холодную темно-золотистую жидкость.

Его примѣру послѣдовалъ и Безшумныхъ. Шанкевичъ остановилъ свой выборъ на кофе съ ликеромъ.

Послѣ нѣкотораго молчаніи Савелій Петровичъ высказалъ вслухъ занимавшее его предположеніе.

— А что, господа, говоря между нами, кажется, Ядвига Казимирова особенно благоволитъ къ этому Берковичу? Я сразу замѣтилъ.

Загорскій усмѣхнулся.

— Вещь возможная. Берковичъ богатый человѣкъ, а блескъ золота всегда импонируетъ такамъ женщинамъ, какъ панна Ядвига.

— Не скажу, чтобы мнѣ было пріятно слышать эго. Ядвига Казимировна писанная красавица, такая, какихъ я и въ столицѣ не видалъ. Эхъ, кабы сбросить съ плечъ лѣтъ десятокъ, пріударилъ бы и я за ней!—откровенно вырвалось у Савелія Петровича.

— Полноте, да вы и сейчасъ молодецъ молодцомъ,—возразилъ Загорскій.—Стоитъ вамъ только захотѣть,—и вы оттѣсните Берковича на задній планъ.

— Въ этомъ и сомнѣваться нельзя!—поддакнулъ Шанкевичъ.
Безшумныхъ неопредѣленно улыбнулся.

Образъ красивой польки не выходилъ у него изъ головы и дразнилъ воображеніе, подогрѣтое винными парами.

Въ глубинѣ души онъ лелѣялъ мысль рано или поздно обладать этой женщиной.

Замѣченное имъ сегодня за ужиномъ интимное отношеніе польки къ Берковичу подлило только масла въ огонь. Возможность обладаніи становилась желательнѣе и ближе.

— Чтобы не терять попусту время—пойду и приглашу женщинъ,—сказалъ Загорскій, поднимаясь съ дивана.

— Резонно. Съ бабами веселѣе будетъ,— одобрилъ это намѣреніе Савелій Петровичъ.

Загорскій вышелъ и вскорѣ вернулся, ведя подъ руки двухъ хористокъ.

— Знакомтесь, господа, и угощайте дамъ, —весело воскликнулъ онъ.

Одна изъ хористовъ, высокая стройная шатенка, съ красивымъ выразительнымъ лицомъ южнаго типа, шумя длиннымъ трэдомъ шелковаго платья, непринужденно опустилась на диванъ рядомъ съ Савеліемъ Петровичемъ и протянула дѣланно небрежнымъ тономъ:

— Что это вы пьёте? Коньякъ. Богъ мой, это ужасно!

— А вы что желаете выпить, барышня?— вѣжливо освѣдомился Савелій Петровичъ, слегка прикасаясь въ маленькой выхоленной ручкѣ, унизанной перстнями.

— Право, не знаю... Я не отказалась бы выпить шампанскаго.

— Что же, можно. Шанкевичъ, будь добръ, позвони! Какъ васъ звать, величать, барышня?

— Меня зовутъ Любой,—уже ласковѣе отвѣтила хористка.

Ея опытный глазъ успѣлъ опредѣлить въ Савеліи Петровичѣ человѣка съ толстымъ бумажникомъ.

— Славное имячко!—Для любовнаго разговора самое подходящее,—сострилъ Безшумныхъ, принимаясь за коньякъ.

... Когда было принесено шампанское въ серебряномъ холодильникѣ и ваза съ красиво разложенными фруктами, въ кабинетѣ сразу стало какъ будто свѣтлѣе и просторнѣе.

Такое впечатлѣніе получалось отъ этихъ атрибутовъ кутежа на широкую ногу,  отъ
ласковыхъ заискивающихъ улыбокъ женщинъ, и отъ того, съ какимъ серьезнымъ и почтительнымъ видомъ служилъ лакей.

Другая хористка, очень молоденькая еще дѣвушка, красивая, задумчивая блондинка, съ длинными лучистыми рѣсницами, бросавшими загадочную тѣнь на ея слегка напудренное лицо, войдя въ кабинетъ, опустилась въ кресло.

Замѣтно было, что она тяготится этой компаніей и охотно пошла бы къ себѣ спать, если бы это было можно.

Въ высокихъ бокалахъ съ узенькими горлышками заискрился замороженный редереръ.

Пили много и шумно.

Окончательно охмѣлѣвшаго Шанкевича уложили въ углу кабинета, на диванъ.

Бѣлая скатерть стола была уже вся залита виномъ, на подоконникѣ возвышался цѣлый рядъ пустыхъ бутылокъ, когда Люба упросила, наконецъ, Савелія Петровича позвать хоръ.

... Въ кабинетъ одна за другой входили хористки съ помятыми утомленными лицами, обильно засыпанными пудрой.

За піанино усѣлся таперъ, юркій еврейчикъ въ червой бархатной тужуркѣ, грудь которой была украшена какими-то фантастическими жетонами.

Онъ съ шумомъ открылъ крышку инструмента, откашлялся и привычнымъ жестомъ ударилъ по клавишамъ.

И сразу, точно спѣша выполнить непріятную  обязанность, запѣлъ хоръ.

Женщины смотрѣли равнодушными привычными глазами и вяло, какъ будто исполняя давно надоѣвшее дѣло, потрясали маленькими тамбуринами.

Спѣли нѣсколько номеровъ.

Безшумныхъ угостилъ хоръ коньякомъ съ лимонадомъ.

— Милый мой, славвый,—шептала ему Люба, кокетливо прищуривая подведенные глава,—возьми для пѣвицъ винограда... Ну, что тебѣ стоитъ?

Вмѣшался Загорскій.

— Довольно на сегодня пѣсенъ... Получайте и проваливайте!—безцеремонно крикнулъ онъ, выбрасывая два четвертныхъ билета.

Онъ подошелъ къ окну и приподнялъ штору:

На улицѣ стоялъ бѣлый день.

Лицо Загорскаго было пасмурно и хмуро, какъ у человѣка, утомившагося взятой на себя ролью.

— Пора ѣхать. Я заплачу по счету. Послѣ вы отдадите свою часть.—повернулся онъ къ Безшумныхъ.

— Ѣхать, такъ ѣхать,—мотнулъ головой готъ.—А можетъ—еще выпьемъ?

— Утро уже... Довольно пили.

— Ну, ладно... Одѣвайся, Люба, поѣдемъ ко мнѣ.

— Куда къ вамъ?

— Въ Центральные номера. Я тамъ остановился.

... Заплативъ по счету и простившись съ Савеліемъ Петровичемъ, Загорскій вышелъ изъ ресторана.

Онъ направился домой пѣшкомъ, съ цѣлью освѣжить себя прогулкой по утреннему воздуху.

Улицы были еще пустынны.

Городъ спалъ.

Если бы въ этотъ ранній часъ утра кто нибудь изъ знакомыхъ Загорскаго встрѣтилъ его одиноко идущимъ по безлюдной улицѣ, то, навѣрное, удивился бы странной перемѣнѣ въ его внѣшности.

Точно за истекшую ночь прошелъ цѣлый десятокъ лѣтъ: такъ осунулось, постарѣло лицо Загорскаго.

Было ли это слѣдствіемъ бурно проведенной ночи, или же отъ какой другой причины, но, во всякомъ случаѣ, перемѣна замѣчалась рѣзкая...

Вернувшись домой, Загорскій спросилъ Панфилыча, отворившаго ему дверь:

— Пріѣхали?

— Около полночи пріѣхала.

— Что она, спитъ?

— Уснула... Въ угловую комнату я ее помѣстилъ. Двери заперъ на замокъ.

— Хорошо. Не нужно её будить...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій

ГЛАВА XVIII."Таинственная квартира“

Женщина подъ черной вуалью сдѣлала предостерегающій жестъ.

— Опасность сторожитъ насъ на каждомъ шагу...

— Я удивляюсь, почему вы избрали такое неподходящее время для личныхъ переговоровъ. Вы могли бы прідти ко мнѣ, разъ знаете мой адресъ.

Она отрицательно покачала головой.

— Такъ нужно, можете довѣриться мнѣ вполнѣ; я желаю вамъ только добра...

Савелій Петровичъ съ нескрываемымъ любопытствомъ присматривался къ своей собесѣдницѣ.

Въ глубинѣ души онъ подозрѣвалъ, что вся эта исторія съ таинственнымъ письмомъ есть не болѣе, какъ мошенническая мистификація.

— Можетъ быть, она хочетъ заманить меня въ ловушку? Надо на всякій случай быть насторожѣ,— думалъ таежникъ, уже умудрённый опытомъ городской жизни.

— Идемте за мной!—произнесла незнакомка, поднимаясь со скамейки.

— Идти съ вами, но куда же?

— Поѣдемте въ мою квартиру. У воротъ сада меня ожидаетъ экипажъ.

— Зачѣмъ ѣхать? Можете объясниться и здѣсь,—недоумѣвающе пожалъ плечами Безшумныхъ.

— Я не понимаю вашихъ колебаній! — воскликнула она съ оттѣнкомъ нетерпѣнія. — Или вы не довѣряете мнѣ?!

— Э, была не была, мысленно махнулъ рукой Савелій Петровичъ,—чего, въ самомъ дѣлѣ, мнѣ бабы бояться. Поѣду, пожалуй, посмотрю, чего она отъ меня хочетъ!

Онъ рѣшительнымъ движеніемъ поднялся и отбросилъ окурокъ папиросы.

— Ну, будь по вашему,—поѣдемъ!

Они направились къ садовой калиткѣ.

Незнакомка шла быстрыми шагами, бросая по временамъ тревожные взгляды.

Самый опытный глазъ не замѣтилъ бы въ ней и тѣни притворства. Казалось, что она дѣйствительно опасается тайнаго преслѣдованія.

Ея настроеніе передавалось невольно и Савелію Петровичу.

Онъ поминутно оглядывался назадъ и ускорялъ шаги.

За садовой рѣшеткой виднѣлся крытый извозчичій экипажъ.

— Скорѣе, ради Бога, скорѣе!—торопила незнакомка Савелія Петровича.

Она быстро заскочила въ пролетку и посторонилась, чтобы дать мѣсто спутнику.

— Закройте фартукъ; вотъ такъ, благодарю васъ...

Савелій Петровичъ, застегнувъ кожаную полость, обернулся къ своей спутницѣ.

— Ну, теперь, мнѣ кажется, вы можете поднять вуаль, здѣсь вамъ некого опасаться.

— Вы всё равно не знаете меня, вы никогда не встрѣчались со мной раньше.

— Нѣтъ, право, къ чему теперь скрываться? Долженъ же я узнать, что представляетъ собой моя доброжелательница, предупредившая меня о грозящей опасности.

Она засмѣялась легкимъ сдержаннымъ смѣхомъ.

— Вы такъ настойчиво просите, что я не могу отказать...

Маленькая женская ручка, затянутая въ лайковую первую перчатку, быстрымъ движеніемъ отбросила вуаль.

Красивое смуглое лицо незнакомки ласково улыбалось.

— Смотрите, развѣ вы узнаёте меня?

Савелій Петровичъ долженъ былъ согласиться, что раньше никогда не встрѣчался съ ней.

— Откуда же вы меня знаете?

Она загадочно улыбнулась.

— Я знаю многое...

— Вы меня положительно заинтересовала Здѣсь въ городѣ я ни разу не встрѣчался въ вами. Кто вы такая я какъ ваше имя?

— Вы слишкомъ многое хотите знать. Подождите, скоро мы пріѣдемъ и тогда познакомимся ближе.

Всё это приключеніе стало не на шутку занимать Безшумныхъ.

Онъ предвидѣлъ близость какого нибудь романическаго эпизода, возможность мимолетной, но пріятной интрижки.

Экипажъ остановился у подъѣзда большого двухъэтажнаго дома на одной изъ центральныхъ улицъ города.

Сумерки сгущались...

Въ отблескѣ электрической лампочки Савелій Петровичъ успѣлъ замѣтить, что дверь подъѣзда запирается изнутри на массивный желѣзный крюкъ.

— Дайте мнѣ вашу руку, я проведу васъ по коридору,—обратиласъ къ нему незнакомка, когда они очутились въ темномъ подъѣздѣ.

Задребезжалъ электрическій звонокъ. Дверь въ коридоръ отворилась и они прошли въ большую полутемную прихожую, слабо освѣщенную свѣтомъ, вырывавшимся изъ внутреннихъ комнатъ.

— Снимайте вашe пальто, кладите шляпу. Я отослала свою прислугу на сегодняшній вечеръ, такъ что намъ придется обойтись собственными силами... Пройдите въ гостиную...

Савелій Петровичъ раздѣлся, оправилъ волосы и послѣдовалъ за хозяйкой.

— Одну минуту. Я сейчасъ возвращусь, присядьте пока, курите...

Оставшись одинъ, Савелій Петровичъ внимательно осмотрѣлъ помѣщеніе. Судя по обстановкѣ гостиной, хозяева этой квартиры не нуждались въ средствахъ и обладали изысканнымъ вкусомъ.

Голубая штофная мебель красиво гармонировала съ драпировкой оконъ и дверей... Нѣсколько картинъ въ дорогихъ рѣзныхъ багетахъ украшали стѣны.

Но была одна странная особенность среди всей этой богатой, модной обстановки, особенность невольно бросавшаяся въ глава, а именно: отсутствіе альбомовъ съ фотографіями, мелкихъ бездѣлушекъ; однимъ словомъ, такихъ вещей, которыя носили бы отпечатокъ индивидуальности хозяевъ, ихъ характера и привычекъ.

Савелій Петровичъ былъ занятъ другими соображеніями и не могъ удѣлить должнаго вниманія этимъ мелочамъ.

— По всей видимости, хозяйка квартиры не прочь завести со мной амуры—думалъ Савелій Петровичъ, вспоминая лукавый смѣхъ и кокетливые взгляды незнакомки.— Недаромъ она мнѣ и письмо это написала, ловкую махинацію подвела. Это, надо думать, не изъ здѣшнихъ, птица стрѣляная; не иначе, какъ изъ столичнаго города прикатила... Ну и ловокъ же теперь народъ пошелъ—на какія афёры пускается... А обстановочка у ней недурная... И мебель, и ковры, и электричество,—всё честь честью; такая квартира хорошихъ денегъ стоитъ.

— Боюсь, я долго заставила васъ ожидать?—прервалъ размышленія Савелія Петровича голосъ хозяйки, появившейся въ дверяхъ гостиной.

Онъ поднялъ голову и не могъ удержать возгласа восхищенія.

— Господи Боже мой! Вотъ красота то писанная... Да а какъ же вамъ костюмъ этотъ къ лицу! Прямо хоть сейчасъ на сцену...

Незнакомка успѣла перемѣнить туалетъ: теперь на ней былъ одѣтъ шелковый пеньюаръ нѣжно палеваго цвѣта, отдѣланный черными кружевами. Ея пышная гибкая шея и смуглыя точно точеныя руки были обнажены.

На губахъ, алыхъ какъ спѣлый гранатъ дрожала томная манящая улыбка:

— Вамъ нравится мой костюмъ?—тихимъ, полнымъ затаенной страсти голосомъ спросила она, близко подходя къ своему гостю.

— Зачѣмъ и спрашивать! И костюмъ хорошъ, а вы того краше... Окажите же, какъ мнѣ васъ звать, величать?

— Опять этотъ вопросъ! Къ чему вамъ знать мое имя?

— Извиняюсь. Пусть будетъ по вашему. Только какъ же и разговаривать съ вами буду, неловко какъ то... Не знать, какъ зовутъ хозяйку квартиры...

— Не будемъ терять время. Я пригласила васъ затѣмъ, чтобы предупредить объ опасности.... Вы вѣрите мнѣ?

— Я слушаю... Говорите.

— Тише... мнѣ слышатся чьи то шаги!

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XX.„Пытка голодомъ и жаждой“.

Человѣкъ въ маскѣ внимательно пересмотрѣлъ содержимое похищеннаго бумажника и недовольно нахмурилъ брови.

— Нѣтъ ничего интереснаго,—процѣдилъ онъ сквозь зубы.—Однако, не нужно терять времени. Выйди, Зара, посмотри: готовъ-ли экипажъ?

Безжизненное тѣло Савелія Петровича было крѣпко связано по рукамъ и ногамъ. Человѣкъ въ маскѣ съ быстротой и легкостью, свидѣтельствовавшей о необыкновенной физической силѣ, поднялъ связаннаго и взвалилъ на плечи.

Вернулась цыганка, держа въ рукахъ небольшой электрическій фонарикъ.

— Тарантасъ стоитъ у крыльца.

— Хорошо. Посвѣти мнѣ... эту ночь ты проведешь здѣсь. Смотри-же, никуда не уходи изъ квартиры и никому не отворяй дверь.

Она утвердительно кивнула головой, выражая этимъ полную готовность подчиниться волѣ господина.

Человѣкъ въ маскѣ вынесъ свою жертву но задней черной лѣстницѣ квартиры.

У крыльца стоялъ крытый тарантасъ, запряженный парою.

На козлахъ сидѣла тёмная молчаливая фигура кучера.

Никѣмъ не замѣченные выѣхали они изъ ограды и направили свой путь по спящимъ улицамъ города.

Черное осеннее небо низко висѣло надъ землей.

Накрапывалъ мелкій холодный дождикъ.

Лошади, подгоняемыя сильной рукой, вскорѣ вынесли экипажъ за черту городскихъ построекъ,

Около парома произошла небольшая задержка: перевозчики уже спали.
Кучеру стоило немалаго труда растолкать ихъ.

Они ворчали, указывая на темноту ночи и поздній часъ. Однако, щедрая плата, назначенная за перевозъ, разсѣяла ихъ колебанія.

Переправившись на тотъ берегъ рѣки, Человѣкъ въ маскѣ нарушилъ молчаніе:

— Погоняй лошадей! Разбудишь меня, когда пріѣдемъ

Савелій Петровичъ очнулся, спустя цѣлыя сутки послѣ вышеописанной ночи.

Долго онъ лежалъ неподвижно, силясь привести въ порядокъ свои мысли и вспомнить, что съ нимъ произошло.

Мозгъ, одурманенный сильнымъ наркотическимъ веществомъ, плохо повиновался ему.

Наконецъ, страшнымъ усиліемъ воли ему удалось возстановить въ памяти послѣднія событія.

Онъ понялъ, что попалъ въ ловушку, искусно разставленную его врагами. Догадался, какую коварную роль играла эта таинственная незнакомка, завлекшая его въ свою квартиру,

Глухое бѣшенство закипѣло въ груди Савелія Петровича.

Онъ сдержалъ проклятье, готовое сорваться съ устъ, сознавая всю ихъ видимую безполезность.

Теноръ онъ обратился къ настоящему— и занялся оцѣнкой своего положенія.

Руки и ноги его были крѣпко связаны, такъ крѣпко, что мѣшали сдѣлать малѣйшее движеніе.

Комната, въ которой онъ находился, была погружена въ темноту.

Напрасно онъ напрягалъ зрѣніе, стараясь присмотрѣться къ окружающему, но это ему не удавалось.

Мертвая тишина и мракъ окружали его.

Онъ чувствовалъ себя въ положеніи человѣка, заживо замурованнаго, навсегда оторваннаго отъ жизни и людей.

— Меня заманили въ ловушку,—размышлялъ онъ,—конечно для того, чтобы заставить открыть тайну Золотого ключа. Это имъ не удастся! Буду твердъ до конца! Пусть они дѣлаютъ со мной, что хотятъ...

Остановясь на этой мысли, онъ закрылъ глаза, отдавая себя на волю судьбы.

Изъ этого полудремотнаго состоянія его вывелъ рѣзкій стукъ открывшейся двери.

Яркая полоса свѣта озарила комнату.

Вошедшій, это былъ Человѣкъ въ маскѣ, поставилъ на полъ электрическій фонарикъ и наклонился надъ лежащимъ.

Взглядъ его встрѣтился съ широко раскрытыми глазами жертвы.

— А, вы не спите, тѣмъ лучше,—заговорилъ Человѣкъ въ маскѣ, гордо выпрямляясь во весь ростъ.

— Я долженъ поговорить съ вами серьезно. Вы, конечно, знаете, у кого находитесь въ плѣну и догадываетесь, вѣроятно, зачѣмъ васъ сюда привезли? Я буду кратокъ: мнѣ необходимо, чтобы вы подѣлились вашимъ чудеснымъ открытіемъ и уступили мнѣ въ заявленномъ вами золотомъ рудникѣ извѣстную долю.

— Этого никогда не будетъ!—глухо прошепталъ Савеліи Петровичъ.—Я скорѣе умру, чѣмъ исполню ваше желаніе.

— Вы слишкомъ самоувѣренны,— насмѣшливо возразилъ Человѣкъ въ маскѣ.— Повѣрьте, что въ моемъ распоряженіи находятся средства, которыя заставятъ васъ говорить. Вы въ моей полной власти, и ничто въ мірѣ не спасетъ васъ!

Савелій Петровичъ молчалъ, рѣшивъ, что молчаніе—самый лучшій отвѣтъ на издѣвательства врага.

— Я не буду прибѣгать преждевременно къ крутымъ мѣрамъ,—продолжалъ Человѣкъ въ маскѣ.—Въ этомъ пока нѣтъ необходимости. Посмотримъ, что вы скажете послѣ нѣсколькихъ дней голодовки. Каждое утро я буду приходить къ вамъ освѣдомляться о состояніи вашего здоровья. И я увѣренъ, что настанетъ день, когда вы согласитесь подписать, заготовленный мною документъ... Пока прощайте!

Человѣкъ въ маскѣ вышелъ, захвативъ съ собою фонарикъ.

Савелій Петровичъ услышалъ, какъ хлопнула дверь и съ рѣзкимъ металлическимъ звукомъ щелкнулъ замокъ.

Опять всё погрузилось въ темноту.

Время шло, и нельзя было отличить дня отъ ночи.

По временамъ Савелій Потравилъ забывался тяжелымъ бредовымъ сномъ.

Просыпаясь, онъ тщетно прислушивался, ловя въ этой мертвой звенящей тишинѣ отзвуки міра.

Кругомъ было тихо, какъ въ могилѣ.

Голодъ, между тѣмъ, давалъ себя чувствовать все сильнѣе и сильнѣе.

Голодъ и жажда.

Въ тѣ минуты, когда онъ забывался сномъ, передъ нимъ проходилъ цѣлый рядъ соблазнительныхъ картинъ. Рисовались самыя заманчивыя вкусныя кушанья. Цѣлыя горы дымящагося кроваваго бифштекса... Океаны холоднаго пѣнистаго пива, воды чистой, какъ хрусталь...

Такія сновидѣнія усиливали только чувство голода и жажды.

Доводили его до бѣшенства.

... Опять щелкнулъ дверной замокъ, вспыхнулъ электрическій свѣтъ.

Властный холодный голосъ спросилъ:

Готовы-ли вы согласиться на мои условія или все еще будете упорствовать? Будьте же благоразумны: скажите только „да“, изъявите вашу готовность подписать документъ, сдѣлайте это и тогда вы изъ моего плѣнника превратитесь въ лучшаго друга. Къ вашимъ услугамъ будутъ предложены всѣ запасы моей кухни и погреба. Не упорствуйте же!

Вѣдь, еще нѣсколько часовъ безъ пищи и воды, и вы умрете отъ истощенія.

Савелій Петровичъ собралъ всѣ свои силы и съ дикимъ бѣшенствомъ крикнулъ:

— Нѣтъ! Нѣтъ и нѣтъ!

— Тѣмъ хуже для васъ! Я умываю руки! Однако, чтобы совершенно не ослабить васъ, я дамъ нѣсколько глотковъ бульона.

Съ этими словами человѣкъ въ наклонился и поднесъ къ запекшимся губамъ несчастной жертвы сосудъ съ какой-то дымящейся ароматичной жидкостью.

Савелій Петровичъ жадно прильнулъ къ сосуду и. только сдѣлавъ нѣсколько большихъ глотковъ, понялъ, какія новыя ужасныя страданія ожидаютъ его: бульонъ былъ густо насыщенъ солью.
Онъ стиснулъ зубы и не могъ сдержать стона.

— Нравится ли вамъ мой бульонъ,— разразился дьявольскимъ смѣхомъ Человѣкъ въ маскѣ.

— Ладно... смѣйся... Я сумѣю умереть... Рѣжь меня на куски... Жди! Все равно ты не узнаешь ничего. Золота тебѣ не достанется. Золото... горы золота... Ты не возьмёшь ихъ!—хрипѣлъ Савелій Петровичъ, тщетно пытаясь освободиться отъ связывавшихъ его путъ.

— Слушай ты, жалкій глупецъ,—спокойно началъ Человѣкъ въ маскѣ,—у меня есть такія другія пытки, при одной мысли о которыхъ кровь леденѣетъ въ жилахъ. Я бы могъ примѣнить ихъ, но не хочу излишнее жестокости.

Знай, что все равно тайна твоя будетъ раскрыта: я напалъ на слѣдъ твоихъ сообщниковъ, и они не уйдутъ отъ меня. Савелій Петровичъ промолчалъ, онъ видѣлъ въ этихъ словахъ безсильную, ни на чемъ не основанную угрозу.

Никто, кромѣ него, не былъ посвященъ въ тайну открытія.

И, дѣйствительно, слова Человѣка въ маскѣ были не больше какъ попытка сломить мужество жертвы.

— Я пріиду завтра. Къ тому времени ты одумаешься, если только не отправишься къ праотцамъ,—бросилъ на прощаніе Человѣкъ въ маскѣ.

Когда узникъ заключенъ въ тюрьму, обреченъ на страданіе и одиночество, лучшимъ его утѣшителемъ является сонъ.

Съ нашимъ же героемъ было совершенно иначе: сны только увеличивали страданія.

Онъ поминутно впадалъ въ полудремотное состояніе, похожее на оцѣпенѣніе.

Утраченная свобода манила его всѣми прелестями вольной, независимой жизни.

И на ряду съ этимъ мучительный кошмаръ заволакивалъ сознаніе и давилъ мозгъ, какъ тяжелая крышка гроба...

...Смерть приближалась ужасная и неотвратимая.

...Сила и энергія угасали.

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXII.„Надежное убѣжище“.

... Теперь мы должай вернуться нѣсколько назадъ.

Екатерина Михайловна, узнавъ объ арестѣ Фильки Кривого, не на шутку перепугалась.

Первое извѣстіе объ арестѣ принесъ хозяинъ квартиры, еврей, парикмахеръ.

Его знакомство среди темнаго міра оказало ему на этотъ разъ немаловажную услугу.

Прежде, чѣмъ слухъ объ убійствѣ барнаульскаго приказчика проникъ на страницы газеты, пронырливый еврейчикъ уже успѣлъ сообразить, что ему слѣдуетъ предпринять въ данномъ случаѣ.

Вернувшись поздно ночью домой, онъ постучался въ дверь комнаты, занимаемой Екатериной Михайловной.

Дѣвушка отворила ему и, увидѣвъ встревоженное лицо хозяина, поспѣшила спросить:

— Въ чемъ дѣло? Что случилось?

Когда еврей захлебывающимся шопотомъ передалъ объ арестѣ Фильки Кривого, она нѣкоторое время молчала, внутреннѣ негодуя на своего сообщника.

— Что же теперь дѣлать? Вѣдь, теперь пожалуй, полиція на квартиру къ намъ нагрянетъ.

—Что дѣлать? Уѣхать вамъ нужно куда нибудь. Замести слѣды и, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше... Я совсѣмъ не ожидалъ, что выйдетъ такое дѣло. Сколько теперь будетъ безпокойства и возни. Черти бы побрали этого дурака! — сокрушался парикмахеръ, нервно расхаживая по комнатѣ.

— Мой совѣтъ такой: сейчасъ же собирайте вещи и улетучивайтесь. Я буду показывать, что вы уѣхали на вокалъ,

— Да, можетъ быть, все это обойдется?— нерѣшительнымъ тономъ замѣтила дѣвушка:

Филиппъ—парень надежный, онъ не выдастъ.

— Ну, это мнѣ все равно. За васъ я отвѣчать не намѣренъ и для васъ же будетъ лучше уѣхать!

Екатерина Михаиловна отлично сознавала, что хозяинъ правъ и, что дѣйствительно лучше всего на нѣкоторое время скрыться ивъ Томска.

Но куда?— вотъ въ чемъ вопросъ.

Ей на помощь пришелъ парикмахеръ.

— Я могу васъ поставить на хорошую квартиру къ одной моей родственницѣ. Вѣдь, у васъ есть деньги?

Она утвердительно кивнула головой.

— Вы поживете себѣ, пока не уляжется переполохъ. Документъ тамъ не потребуется.

— Я очень благодарна вамъ зa это. Я съ удовольствіемъ возмѣщу всѣ расходы...— начала было Екатерина Михайловна, но хозяинъ нетерпѣливо прервалъ ее.

— Э, пустое. Деньгами сочтемся. Собирайте поскорѣе свои вещи, берите только самое необходимое.
Екатерина Михайловна не заставила себя ожидать долго.

Минуть черезъ десять она была готова.

Дѣвушка захватила съ собой перемѣны двѣ—трй бѣлья, нѣсколько кофточекъ и свои золотыя вещи.

— Придется-ли мнѣ когда нибудь вернуться сюда?—съ тоскою подумала она, прощаясь взглядомъ съ этой знакомой обстановкой.

... Темная августовская ночь стояла надъ городомъ.

Пустынныя улицы спали.

Екатерина Михайловна и ея спутникъ вышли изъ квартиры никѣмъ не замѣченные.

Путь предстоялъ не близкій.

Дойдя до центральныхъ улицъ, они взяли извозчика.

Нужно было ѣхать черезъ весь городъ, въ самую отдаленную часть Песковъ.

Когда большая улица, залитая электрическимъ свѣтомъ, осталась далеко позади, и навстрѣчу потянулись силуэты жалкихъ домишекъ и мрачные пустыри, сердце дѣвушки тоскливо сжалось.

Она мысленно спрашивала себя, что ожидаетъ ее въ этой новой и незнакомой средѣ, какія новыя испытанія готовитъ ей судьба.

— Вполнѣ ли вы убѣждены въ безопасности рекомендуемой вами квартиры?—тихо спросила она своего спутника.

Тотъ оживленно закивалъ головой.

— Это моя тетка, Сарра Моисеевна. У ней чулочная мастерская... Очень хорошій, тихій домъ. Тамъ совершенно безопасно!

Немного помолчавъ, парикмахеръ добавилъ.

— Есть хорошая кліентура. Можете имѣть заработокъ.
— Значить, квартира съ дѣвицами?—уже спокойнѣе переспросила Екатерина Михайловна.

— Вотъ увидите сами... Останетесь довольны.

— Далеко-ль еще ѣхать-то?—сердито спросилъ извозчикъ, повертываясь ка козлахъ.

— Еще одинъ кварталъ, а тамъ свернешь въ переулокъ.

— Рядились за полтину, а конецъ такой верстовъ пять будетъ,—угрюмо проворчалъ возница, ожесточенно нахлестывая лошаденку.

Въѣхали въ переулокъ.

— Второй домъ отъ угла!—скомандовалъ парикмахеръ. Остановишься около калитки.

— Такъ, вамъ стало быть, къ Саррѣ, къ чулочницѣ нужно, такъ бы и говорили сразу, эхъ!—вырвалось у извозчика.

— Проѣхали бы прямо по Магистратской, а то сколько времени по закоулкамъ кружили...

— А развѣ ты знаешь эту квартиру?

Вона! Пятый годъ на биржѣ ѣзжу.

Швейцаръ изъ „Европы" сколько разовъ посылалъ къ ней За мамзелями...

— Вы посидите пока, я сейчасъ пойду поговорю съ теткой, можетъ быть, есть кто-нибудь посторонній.

Еврейчикъ выпрыгнулъ изъ пролетки и скрылся за калиткой.

Черезъ четверть часа онъ вернулся въ сопровожденіи какого-то рослаго парня съ фонаремъ въ рукѣ.

— Захвати вещи барышни, обратился къ нему парикмахеръ,—я сейчасъ разсчитаюсь съ извозчикомъ.

Парень буркнулъ что-то себѣ подъ носъ и взялъ немногочисленный багажъ ночной гостьи. Они прошли черезъ грязный темный
дворъ и поднялись на невысокое крылечко одноэтажнаго флигеля.

— Чиркни, Василій, спичкой. Здѣсь у васъ темень такая—можно голову сломить. Осторожнѣе шагайте, Екатерина Михайловна!

Прямо изъ сѣней дверь вела въ небольшую прихожую, перегороженную ширмой. Висячая лампа, прикрѣпленная подъ потолкомъ, бросала чадный мерцающій свѣтъ.

— Проходите сюда, въ гостинную, Екатерина Михайловна!

Дѣвушка не безъ волненія переступила порогъ этой комнаты.

Глухой поздній части ночи, таинственная квартира на окраинѣ города и мрачный видъ встрѣтившаго ихъ парня,—все это далеко не способствовало къ успокоенію разстроенныхъ нервовъ дѣвушки.

Спутникъ ея чувствовалъ, между тѣмъ, себя здѣсь, какъ дома.

Онъ зажегъ лампу, стоявшую на кругломъ переддиванномъ столикѣ и покровительственнымъ жестомъ подвинулъ Екатеринѣ Михайловнѣ кресло.

— Сидите пока, отдыхайте. Теперь вы въ безопасности... Неправда ли, какая приличная скромная обстановка? О, это очень благородный домъ!

Екатерина Михайловна осмотрѣла комнату и неопредѣленно покачала годовой.

Отъ ея опытнаго взгляда не ускользнули тѣ нѣкоторые характерныя особенности обстановки, по которымъ можно было безошибочно судить о профессіи Сарры Моисеевны.

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскiй.

ГЛАВА XXIV.„Жертвы общественнаго темперамента“.

Къ вечеру Катя вполнѣ освоилась со своимъ новымъ положеніемъ, познакомилась съ остальными дѣвушками и со свойственный ей умѣньемъ успѣла заручаться ихъ полной откровенностью.

О себѣ Катя избѣгала говорить много, сказала лишь, что она недавно пріѣхала въ Томскъ и не имѣетъ здѣсь никого знакомыхъ.

Въ сумеркахъ послѣ обѣда въ комнату Кати пришла обѣ дѣвицы.

Хозяйка еще домой не возвращалась.

Пользуясь ея отсутствіемъ, дѣвушка болтали весело и непринужденно.

При первомъ знакомствѣ съ Катей одна изъ ученицъ Сарры Моисеевны, бойкая веселая шатенка, назвала себя Шурой и отрекомендовала свою подругу, дѣвушку старой ее по возрасту, сухощавую молчаливую блондинку, слѣдующимъ образомъ:

— Это вотъ Нюрка Бѣленькая. Раньше у васъ еще Нюра была, въ той комнатѣ жила, гдѣ вы сейчасъ поселилось, такъ мы ее для отличія Нюркой Беззубой звали, у ней въ верхней челюсти двухъ зубовъ не хватало. Вставные носила. А васъ хозяйка велѣла Розой звать?—продолжала тараторить Шура.

Катя утвердительно кивнула головой.

— Душечка, скажите ваше настоящее имя?

— Эти мое настоящее имя и есть. Меня зовутъ Розаліей.

— Какъ неужели вы и у насъ будете жить, не перемѣнивъ имя!?—удивилась шатенка. У васъ вообще принято мѣнять имена. Я вотъ, напримѣръ, по паспорту значусь Олимпіадой, а всѣ гости и даже сама хозяйка зовутъ меня Шурой, такъ ужъ привыкли!..

— Имена мы мѣняемъ на тотъ случай,— сдержанно вмѣшалась блондинка,—чтобы кто изъ знакомыхъ, или изъ родныхъ не открылъ случайно наше мѣстожительство...

— Ну, у меня знакомыхъ нѣтъ, родныхъ и подавно,—слегка усмѣхнулась Катя.

— У меня тоже нѣтъ здѣсь родныхъ. Я изъ Екатеринбурга, весело тряхнула головой Шура—зато знакомыхъ сколько угодно!

И купцы есть знакомые, богатѣйшіе... Только я купцовъ не люблю. Очень ужъ они нашу сестру обижаютъ.

— Всѣ насъ обижаютъ, —мрачнымъ тономъ вставила Нюрка Бѣленькая. —Я вотъ по этому дѣлу шесть лѣтъ хожу, въ разныхъ городахъ бывала и у разныхъ хозяекъ жила, а гости вездѣ на одинъ покрой. Пьющій тебѣ гость попадетъ, пей и ты съ нимъ за компанію, а не будешь пить, обижается. Мнѣ, говоритъ, монашенокъ не надо.

— Я больше всего студентовъ обожаю! — заявила экспансивная Шура.—Страсть какой веселый народъ и внимательные кавалеры. Вотъ ко мнѣ одинъ студентъ ходитъ... черномазенькій такой, изъ грузинъ.

— Знаю я этихъ студентовъ!—перебила её подруга, —тоже не велика сласть съ ними валандаться и прибытка большого нѣтъ... Помнишь, на прошлой недѣлѣ мы съ тобой, Шурка, въ номера ѣздили, студенты тогда загуляли. Экзаменты вспрыскивали... Продержали цѣлую ночь, а дали по три рубля.. Сколько тогда насъ хозяйка пилила...

— Ну, это была публика бѣдная,—заступилась Шура—чего съ нихъ взять. Зато весело время провели. А какъ за мной ухаживалъ этотъ студентъ. Курчавый такой, Петей зовутъ его. Обо всемъ меня разспрашивалъ, жалѣлъ меня. Вамъ говоритъ, милая барышня, въ такомъ мѣстѣ не пристало жить. Вы, говорить, еще такая молоденькая, такая, говоритъ... Ахъ, дѣвушки, какъ это онъ сказалъ, забыла я... Да, вспомнила. Такая, говоритъ, непосредственная натура.

— Ну ихъ къ черту, всѣхъ этихъ жалѣльщиковъ. Терпѣть я ихъ не могу,—плюнула Нюрка Бѣленькая.—Всѣмъ ихнимъ сло-
вамъ цѣна ломаный грошъ. Плевать я хотѣла на ихъ жалость! Другой гость пошлетъ за тобой извозчика. Пріѣдешь къ нему, ну онъ и зачнетъ угощать спервоначала. Самъ напьется и распуститъ слюни. Начинаетъ разныя слова выговаривать... Только я такихъ прохвостовъ очень даже прекрасно понимаю. Отошьешь ого, голубчика, какъ слѣдуетъ, замолчитъ! Ты, дескать, зачѣмъ меня позвалъ? Развѣ для наставленій?

. . . . Пользуйся, но а до души моей не касайся. Душу свою я ни за какія деньги не продамъ. Не ты меня породилъ, не ты меня и хоронить будешь! Благодѣтели, подумаешь, жалѣльщики. Тьфу!

Дѣвушка съ ожесточеніемъ затянулась окуркомъ папиросы и бросила его на полъ.

— Ну, да ужъ ты у насъ извѣстная умница,—нѣсколько обиженнымъ тономъ возразила Шура—все на свой ладъ повернешь.

— Это, она по моему, говоритъ правду,— вмѣшалась Екатерина Михайловна.—Вы, Шурочка, еще молоды и мало знаете людей. Поживете побольше и тогда сами убѣдитесь въ справедливости сказаннаго сейчасъ.

— Ну, ладно, будетъ объ этомъ толковать!—безапелляціонно рѣшала Нюрка Бѣленная,—ты лучше вотъ о чемъ скажи, Шурка. Слѣдуетъ намъ съ новой подруги угощеніе потребовать?

— Натурально... А впрочемъ, это какъ она сама разсудитъ.

— Да ужъ порядокъ такой. Для перваго знакомства выпить слѣдуетъ. Раскошеливайся, Розочка, хоть на полбутылки, пока хозяйки то нѣтъ дома.

— Я съ удовольствіемъ—поспѣшила изъявить свое согласіе Катя, доставая изъ кошелька рублевую бумажку — только какъ это сдѣлать? Кого послать ва виномъ?

Ну, за этимъ дѣло не станетъ. Давайте сюда деньги, я все устрою, —и Шура подошла къ двери.

— Василій!—громко крикнула она—поди ка сюда, миленокъ мой.

Явился Василій, здоровенный, необщительный съ виду парень.

— Ну, чего еще вамъ?—спросилъ онъ далеко неласковымъ тономъ
Бойкая шатенка помахала перецъ его носомъ рублевой бумажкой, свернутой въ трубочку.

— Это видишь?

— Чай, я не слѣпой.

Шура подала ему деньги.

— Чувствуешь?—лукаво подмигнула она.

— Слава Богу, съ понятіемъ,—усмѣхнулся парень.

— Ну, дѣйствуй—торжественно закончила она. Только живо. Одна нога здѣсь, а другая тамъ.

— Какъ скоро, такъ сейчасъ,—бросилъ на ходу Василій.

Минутъ черезъ пятнадцать онъ вернулся, неся бутылку водки и сдачи.

— Сдачи можете взять себѣ,—сказала Екатерина Михайловна.

— Покорнѣйше васъ благодаримъ,—покосился на нее парень, не привыкшій къ такой щедрости со стороны „ученицъ" Сарры Моисеевны.

—Принеси намъ, голубчикъ Вася, пару пива, да покарауль въ прихожей; какъ бы насъ хозяйка не накрыла...

Принесенная бутылка водки была раскупорена. вино разлито въ стаканы.

—Ну, дѣвушки, давайте выпьемъ,—весело заговорила Шура, вооружаясь стаканомъ.— Выпьемъ водочки, а пивцомъ закусить можно будетъ.

Екатерина Михайловна за послѣднее время совсѣмъ отвыкла отъ простой водки, но чтобы не обидѣть подругъ, она сдѣлала нѣсколько глотковъ.

Нюрка Бѣленькая залпомъ осушила свой стаканъ, поморщилась и сплюнула съ видомъ записного пьяницы.

— Развѣ ты, душечка, мало пьешь водки?—обратилась Шура къ Катѣ, перехода ва дружеское „ты".

— Раньше я пила много, теперь отвыкла,

— А вотъ я могу одна полбутылки выпить!—съ жалкой наивностью похвалилась Шура и взглянула на Нюрку Бѣленькую, какъ бы приглашай ее подтвердить справедливость этихъ словъ.

— Въ нашей жизни безъ водки нельзя,— отозвалась та, вновь наполняя стаканы.
— Какая хозяйка тебя держать будетъ, ежели ты непьющая? Каждой хозяйкѣ интересно, чтобы ты ей торговать давала.

— Съ гостями, разумѣется, водки не пьемъ,—сочла нужнымъ пояснить Шура, —требуемъ рябиновой или Кіевской запеканки, а то коньякъ съ лимонадомъ.

— Вотъ Федька пріѣдетъ, опять загуляемъ.

— Да, это гость хорошій, гулеванъ...

(Продолженіе слѣдуетъ.)

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXVI.„Дикій разгулъ".

Николай рѣшительно всталъ съ мѣста и подошелъ вплотную къ трепетавшей отъ страха дѣвушкѣ.

— Пусти!—отмахнулся онъ отъ Ѳедора, который хотѣлъ было помѣшать ему привести въ исполненіе его намѣреніе.

Сильный взмахъ руки, и голова Шуры качнулась въ сторону.

Она разразилась громкими рыданіями, уткнувъ лицо въ залитую пивомъ скатерть.

Слезы дѣвушки ещё болѣе озлобили парня.

Онъ стиснулъ зубы и готовился нанести новый ударъ, но тутъ вмѣшалась прибѣжавшая хозяйка.

— Это что такое?— завопила она на всю квартиру.—Что это за новая мода?! Я не позволю заводить у себя скандаловъ! Чѣмъ она тебѣ виновата? Ты ей испортишь лицо, а я должна отвѣчать. Брось, тебѣ говорятъ, брось! Ѳедоръ, ты что же смотришь? Я приняла васъ, какъ хорошихъ гостей, и вдругъ такое безобразіе!

Ѳедька потянулъ товарища за рукавъ.

— Будетъ, Николай, поучилъ и довольно. Не извольте безпокоиться, Сарра Моисеевна, никакого шума не будетъ. Стукнулъ онъ её одинъ разъ—не велика бѣда; не разсыпалась, чай! Ну, будетъ тебѣ, Шурка, дурака валять, утри слезы... На вотъ, выпей рябиновой. Пей сразу!

Николай сдержалъ себя и оставилъ дѣвушку въ покоѣ.

— Погоди, я еще до тебя доберусь!—съ угрозой проворчалъ онъ, наливая себѣ водки.

Шура утерла слезы и, выпавъ рябиновой, опять повеселѣла.

— Ну, не дуракъ ли ты, Колька?—совершенно спокойнымъ тономъ, какъ ни въ чемъ не бывало, сказала она.—За что меня ударялъ, и самъ не знаешь! Если вздумалъ ревновать, такъ внесъ бы за меня долгъ и поставилъ на квартиру. А то како, вывезъ! Да, развѣ при вашемъ положеніи можно разбирать эти ревности?

Нюркѣ Бѣленькой стало жаль подругу, тѣмъ болѣе, что она сознавала себя косвенной виновницей произошедшаго.

— Э, милые бранятся, только тѣшатся! — съ напускнымъ весельемъ махнула она рукой...

— Не плачь, Шурка: не умремъ, такъ много гора хватимъ!

Федька одобрительно кивнулъ головой.

— Вотъ это правильный разговоръ! А по сему случаю выльемъ!

Сарра Моисеевна, убѣдившись, что дѣло приняло миролюбивый оборотъ, ушла въ свою комнату.

Василій, получивъ свою долю угощенія, вновь расположился на своемъ ложѣ, на ящикѣ въ передней.

Гости остались одни съ дѣвицами.

Разговоры пошли непринужденные.

Катя, сама того не замѣчая, выпила стакана три рябиновой, усердно угощаемая пирующими.

Сцена съ Шурой произвела на неё самое гнетущее впечатлѣніе.

Прошлое, въ которомъ было не мало подобныхъ картинъ, всплыло передъ ней со всей яркостью.

Она задумалась.

Федоръ замѣтилъ это.

Онъ громко крикнулъ:

— Що-же вы, дѣвчата, таки сумни, та невесели? Хаба у васъ грошей нема, чи що!?

— Ну, если у васъ грошей не будетъ, такъ у кого ихъ и искать!—льстиво замѣтила Нюрка, прижимаясь къ своему кавалеру.

Безпалый ухарски тряхнулъ головой.

— Да, есть таки „сары" (деньги), есть! Попить, погулять хватитъ!.. Нюрка, заведи граммофонъ!—неожиданно закончилъ кутила. —Хочу я граммофонъ слушать. По четвертаку за пѣсню платить буду.

— Да иголокъ нѣтъ хорошихъ, Федя, всѣ испорчены,—возразила Нюрка.

— Все равно, валяй какія есть! Сыпь!

Комната огласилась звуками хриплаго стараго инструмента.

— Эхъ, гулять, такъ гулять: съ музыкой! —въ дикомъ восторгѣ крикнулъ Федоръ.

Онъ выбросилъ нѣсколько смятыхъ ассигнацй.

— Развернись, дѣвки, купцы пріѣхали!— иронически улыбнулся Николай.

Ему была непріятна все растущая популярность товарища.

— А что намъ купцы?—задорно, подбоченился тотъ.

— Плевать я хочу на купцовъ! Захочу, —самъ завтра купцомъ стану!

—Въ гостинномъ ряду вѣтромъ торговать! —продолжалъ подтрунивать Николай.

Федоръ сперва хотѣлъ обидѣться, но потомъ измѣнилъ тонъ:

— Эхъ гы, голова садовая! Мало ты знаешь Ѳедьку Безпалаго! Можешь ли ты
мнѣ соотвѣтствовать? Ни въ жизнь! Вотъ мы сейчасъ съ тобой товарищи... Вмѣстѣ на „фартъ“ ходила, вмѣстѣ и „дуванъ" пьемъ. А что въ тебѣ толку? Никакого я въ тебѣ еройства ве вижу! Только на словахъ и доходишь. Тьфу!

— Но, во, братъ, ты черезчуръ, однако..,

— Да что, „однако“!? Правду говорю... А вотъ Ѳедьки Безпалый на все-гораздъ. Пѣсню сыграть—можетъ! Коней-увесть— бывалое дѣло! Въ окно влѣзть,—плюнуть, да растереть! Вотъ какъ по нашему...

— Да будетъ вамъ! Какіе счеты развели?

Ѳедька не унимался.

— Безперечь толкуешь мнѣ: „у насъ въ Одестѣ, да у насъ въ Одестѣ"! А помнишь, въ Красноярскомъ „клей“ былъ? Сколь времени мы около кассы возились!

— Да, когда она была незнакомой конструкціи,—смущенно возразилъ Николай, задѣтый послѣдними словами за живое.

— Точно они другого разговора не могутъ найти?—капризно вмѣшалась Нюрка Бѣленькая.

— Федя, миленокъ,—продолжала она, силясь придать своему пьяному лицу просительное выраженіе,—спой намъ! Очень я твои пѣсни обожаю!..

Федька откашлялся.

— Спѣть? Это можно...

Онъ облокотился на столъ.

— Нашу спою—съ Украины...

Всѣ смолкли.

Вылетели орлы, За крутои горы... —началъ онъ сильнымъ груднымъ теноромъ, сурово сдвинувъ брови и размахивая лѣвой рукой въ тактъ пѣнію.— Вылетали, буркотали, Роскоши шукалы!...

... Грозный, какъ былые набѣга запорожцевъ, мотивъ, полный дикаго разгула и безумной отваги, какъ нельзя лучше отвѣчалъ душевному настроенію пѣвца.

... Казалось, сюда, въ эту пошлую атмосферу «Дома свиданій», какъ черезъ открытое окно, врывается вольный степной вѣтеръ и поетъ о другой далекой, свободной и разгульной жизни...

Разсказываетъ всѣмъ этимъ погибшимъ людямъ о прежней волѣ казачества...

... Объ одинокихъ курганахъ въ широкой степи.

... Плачетъ по Украинѣ...

(Продолженіе слѣдуетъ.)

Не-Крестовскій.
Тѣни прошлаго...

Отчего мнѣ но спится?! Отчего предо мной Тѣни прошлаго встали толпою И треножатъ усталую душу мою,

И мой ііоэгъ подавляютъ собою?

Тѣни прошлаго черной кошмарной толпой Поднялись изъ пространства былова;

И не сплю я всю долгую ночь напролетъ, И терзаюсь, и мучаюсь снова...

Отчего мвѣ не спится въ осевшою ночь, — ІІепросвѣтваго мрака, ненастья?!. Отчего я одинъ, позабытый, больной,

Безъ чарующей ласки участья?..

Отчего въ моемъ сердцѣ растетъ и горитъ

Неизбывная тяжесть страданья?..

Моя жввнь—это тоже осенняя ночь,

Ночь безъ сиовъ, безъ любви и мечтанья!..

1. Хейсинѵ

ГЛАВА XXVIII.„Утро куртизанки.“

... Скверное осеннее утро.

... На улицахъ грязно, холодно.

Мороситъ мелкій дождикъ.

Онъ шелъ нею ночь и успѣлъ превратить томскія улицы въ одно сплошное болото.

Сѣросвинцовое небо низко опускается надъ городомъ и какъ нельзя лучше гармонируетъ съ общей безотрадной картиной поздней осени.

... Ядвига Казимировна проснулась въ это утро въ самомъ отвратительномъ состояніи духа.

Послѣ вчерашняго ужина въ большой и шумной компанія у нея сильно болѣла голова.

Къ физическому недомоганію примѣшивалось еще непріятнѣе сознаніе того, что вотъ уже двѣ недѣли, какъ Загорскій исчезъ изъ города неизвѣстно куда.

О своемъ неожиданномъ отъѣздѣ онъ не предупредилъ никого изъ знакомыхъ.

Гудовичъ на настойчивые разспросы панны Ядвиги отвѣчалъ только пожатіемъ плечей.

— Развѣ Загорскій докладываетъ мнѣ о своихъ планахъ,—досадливо говорилъ онъ. Вѣроятно, уѣхалъ на охоту.
Для Станислава Андреевича не составляли теперь тайны отношенія панны Ядвиги къ Загорскому.

Онъ, скрѣпя сердце, махнулъ на все это рукой, справедливо разсуждая, что разубѣдить упрямую польку ему не удастся.

Ядвига Казимировна въ отсутствіе своего любовника страшно скучала и нервничала.

Ея оффиціальный покровитель, бѣдняга Берковичъ, на голову котораго обрушились всѣ гнѣвныя вспышки и капризы скучающей женщины, крѣпился, крѣпился, но, наконецъ, не вытерпѣлъ: уѣхалъ изъ Томска, подъ предлогомъ произвести осмотръ своихъ пріисковъ.

Его отъѣздъ сдѣлалъ панну Ядвигу совершенно свободной.

Отъ скуки она принялась отчаянно флиртовать съ Раменскимъ и другими.

Но игра эта скоро ей наскучила.

Чадная жизнь богатой содержанки, наполненная ресторанными кутежами и безумною тратою денегъ, порядочно уже утомила молодую женщину и пріѣлась ей.

... Проснувшись въ это ненастное осеннее утро, красавица полька обвела скучающимъ взглядомъ дорогую обстановку своей спальни, недовольно поморщилась, и протянула руку къ шнуру сонетки.

Послышались шаги прислуги.

— Принеси мнѣ сюда кофе. Я буду пить въ постели,—обратилась панна Ядвига къ вошедшей пожилой женщинѣ, исполнявшей у вей обязанности экономки и поварихи.

Горничная панны Ядвиги разсчиталась вчера, недовольная излишней придирчивостью и раздражительностью своей госпожи.

Временно, до пріисканія новой горничной, экономка приняла на себя роль этой послѣдней.

Въ ожиданіи кофе Ядвига Казимировна мысленно перебирала событія вчерашняго вечера.

Въ этомъ не было, однако, ничего интереснаго.

Ужинъ прешелъ какъ всегда: шумно, безалаберно, но скучно.

— Выпила очень много, но развѣ вино можетъ дать веселье, если на душѣ тоска?

— Хотя бы этотъ таежный волкъ заѣхалъ ко мнѣ. Съ нимъ я чувствую себя лучше, чѣмъ со всѣми этими пошлыми хлыщами. И его что то давно не видно!

Полька думала о Савеліи Петровичѣ Безшумныхъ.

— Боже, какъ мнѣ надоѣлъ этотъ городъ! И подумать, что есть страны, гдѣ теперь голубое горячее небо, цвѣты, солнце...

Маша,—обратилась она къ вошедшей экономкѣ,—какъ сегодня погода?

— Плохая погода, барышня, дождь, слякоть,—отвѣтила та, ставя на ночной столикъ, около кровати, чашку дымящагося кофе.

— Подними шторы, здѣсь слишкомъ темно... Что, никто не приходилъ наниматься въ горничныя?

— Приходили-съ... Двѣ или три было. И сейчасъ одна на кухнѣ сидитъ—ждетъ, когда вы встанете.

— Хорошо... Я потомъ позову ее.

— Братецъ, Станиславъ Андреевичъ, васъ въ столовой ожидаетъ. Съ часъ какъ пріѣхали. Изволятъ кушать кофе.

— Этого ещё за чѣмъ принесло? —подумала панна Ядвига.

— Попроси его сюда. Я все равно скоро не встану.

— Слушаю, барышня.

Экономка удалилась.

— Если будетъ просить денегъ—баста! Не дамъ ни гроша!—рѣшила полька, лѣниво прихлебывая кофе,

Въ дверь постучали.

— Войдите,—отозвалась панна Ядвига.

Вошелъ Станиславъ Андреевичъ.

Судя по его утомлённому лицу, можно было съ увѣренностью сказать, что онъ провелъ всю ночь ва зелёнымъ сукномъ.

Такъ оно и было ва самомъ дѣлѣ.

— Однако, ты долго спишь?—заговорилъ онъ, поздоровавшись съ сестрой,—Скоро двѣнадцать часовъ...

— Зачѣмъ пожаловалъ?—далеко не привѣтливымъ тономъ обратилась къ нему панна Ядвига.

— Какъ ты любезна, однако?—кисло поморщился Гудовичъ, садясь въ кресло.

— Ну, хорошо, безъ предисловій!

Я сегодня не спалъ всю ночь. Шла крупная игра. Шанкевичъ привелъ двухъ новыхъ „понтовъ“. Люди пріѣзжіе и съ деньгами...

— Что же, банкъ выигралъ?

Гудовичъ замялся.

Да... То есть, видишь ли, въ чемъ дѣло... Нельзя же было съ перваго раза дѣйствовать на прямикъ. У насъ не хватило денегъ.

— Понимаю, насмѣшливо воскликнула полька

— Ссуди намъ дня на два рублей тысячу, въ крайнемъ случаѣ,—восемьсотъ. „Понты“ эти отъ насъ не уйдутъ.

— Ты съ ума сошелъ, мой милый! Откуда я возьму эти деньга? Берковичъ, какъ ты самъ знаешь, уѣхалъ.

— Э, полно, вѣдь у тебя же есть деньги!

— Езусъ, Марія! Или ты думаешъ, что я буду брать изъ банка свои скромныя сбереженія!? Нѣтъ, я не такая ура.

— Хороши „скромныя сбереженія“!—съ горечью усмѣхнулся Гудовичъ.—Эти деньги —цѣна твоего позора.

Прекрасныя голубыя глаза красавицы польки блеснули гнѣвнымъ огонькомъ.

— Повтори, что ты сказалъ?

(Продолженіе следуетъ.)

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXX.„Свиданіе сообщниковъ"

Послѣ вышеописанной сцены прошло нѣсколько дней.

Панна Ядвига была очень довольна своей новой горничной.

Молодая дѣвушка, скромная и вѣжливо предупредительная, вполнѣ отвѣчала ея вкусу.

Катя, такъ звали новую горничную, исполняла свои обязанности съ ловкостью, обличавшей опытность столичной прислуги. Въ разговорахъ съ экономкой она держала себя очень сдержанно. На разспросы послѣдней о петербургскомъ житьѣ—бытьѣ отвѣчала, хотя и охотно, во односложно.

На четвертый день послѣ своего поступленія на мѣсто Катя обратилась къ Ядвигѣ Казимировнѣ со слѣдующей просьбой:

— Разрѣшите мнѣ, барышня, сходить сегодня послѣ обѣда на почту, роднымъ письмо отправить.

Панна Ядвига отвѣтила согласіемъ.

— Не задержитесь только, пожалуйста,— добавила она.—Сегодня вечеромъ я ѣду въ театръ, такъ что вы будете нужны мнѣ для того, чтобы помочь одѣться.

— Я вернусь черевъ часъ,—отвѣтила горничная, спокойно выдерживая пристальный взглядъ панны Ядвиги.

Пройдя въ свою маленькую комнатку, находившуюся рядомъ съ кухней, дѣвушка заперла за собой дверь и прилегла на кровать, съ цѣлью отдохнуть немного.

Обойдя глазами незатѣйливую обстановку комнатки, имѣвшей въ слабомъ полусвѣтѣ осенняго дня далеко непривлекательный видъ, она недовольно поморщилась и подумала:

— Однако, эта комедія начинаетъ мнѣ надоѣдать. Роль, которую я взяла на себя, слишкомъ тяжела, а подчасъ и унизительна... Быть камеристкой у звѣзды полусвѣта не такъ-то ужъ пріятно. Вставать въ семь часовъ утра и возиться съ половой щеткой, глотая пыль,—нѣтъ, чертъ побери, все это не по моимъ привычкамъ! Нужно поскорѣе кончить начатое дѣло и перемѣнить скромный передникъ горчичной на болѣе подходящій костюмъ.

Въ это время надъ ея головой рѣзко задребезжалъ электрическій звонокъ.

Дѣвушка вскочила съ кровати и оправила прическу.

— Барыня изволитъ звать, —усмѣхнулась она. Нужно торопиться.

Ядвига Казимирова приказала накрывать на столъ.

Въ небольшой, во уютно обставленной столовой было тепло и весело.

Яркое пламя камина играло розоватымъ отблескомъ на бѣлоснѣжной скатерти и богатой сервировкѣ стола.

Ядвига Казимировна обѣдала не одна: у нея сидѣлъ Гудовичъ.

Разговоръ между ними не клеился.

Панна Ядвига, скучая въ отсутствіи Загорскаго, все время нервничала.

Она не считала нужнымъ скрывать своего дурного настроенія отъ собесѣдника.

Станиславъ Андреевичъ тоже былъ, видимо, не въ духѣ.

Дѣла игорнаго дома шли изъ рукъ вонъ плохо.

— Что ты намѣрена дѣлать сегодня вечеромъ?—сиросилъ Гудовичъ сестру, отодвигая свой приборъ и обтирая салфеткой усы.

— Я буду сегодня въ театрѣ. Раменскій завезъ мнѣ билетъ на ложу.

— Въ такую отвратительную погоду просто не хочется выходить изъ дома.

— Этотъ постоянный дождь, это хмурое небо дѣйствуетъ мнѣ на нервы,—раздраженно произнесла полька.

— Меня положительно удивляетъ такое долгое отсутствіе Загорскаго. Нужно ужъ черезчуръ любить охоту, чтобы шляться по тайгѣ подъ проливнымъ дождемъ, въ осеннюю стужу.

— Ахъ, что ты говоришь мнѣ объ охотѣ —съ досадой махнула рукой панна Ядвига, —Сергѣй Николаевичъ, вѣроятно укатилъ въ столицу. Онъ-то ужъ, разумѣется, тамъ не скучаетъ.

— Да, кстати, о Раменскомъ,—живо заговорилъ Гудовичъ. Я встрѣтился съ нимъ
вчера въ клубѣ, и онъ передалъ мнѣ интересную новость.

— Что такое?

— Онъ разсказалъ мнѣ со словъ всезнающаго Шанкевича о таинственномъ исчезновеніи нашего будущаго архи-милліонера.

— Панъ Савелій исчезъ? Ты говоришь о Безшумныхъ?—оживленно переспросила полька.

— Да. Вотъ будто бы цѣлая недѣля, какъ онъ не возвращается на свою квартиру.

— По всей вѣроятности, это досужая выдумка со стороны Шанкевича. Куда можетъ исчезнуть панъ Савелій?

— Я, во всякомъ случаѣ, завтра утромъ хочу къ нему заѣхать, провѣрить слухъ.

Горничная, подававшая кофе, слышала заключительныя слова этого разговора и насторожила свое вниманіе.

Она нарочно задержалась около буфетнаго шкафа съ цѣлью услышать еще что-нибудь, но Ядвига Казимировна точно повяла ея намѣреніе.

— Катя, вы вамъ больше не нужны. Можете отправиться ва почту.

— Благодарю васъ, сударыня,— поклонилась дѣвушка, выходя изъ столовой.

— Какъ ты,—довольна своей горничной?— , спросилъ Гудовичъ.—Эта у тебя, кажется, третья въ теченіе двухъ послѣднихъ мѣсяцевъ.

Полька со скучающимъ видомъ пожала плечами.

— На первыхъ порахъ она прекрасно держитъ себя. Что мнѣ особенно нравится, такъ это то, что у ней здѣсь нѣтъ ни родныхъ, ни знакомыхъ.

— Она пріѣзжая?

— Да, изъ Петербурга.

— Сегодня я во время обѣда наблюдалъ за нею,—продолжалъ Гудовичъ, понизивъ голосъ.—Ты не обращала вниманіе, какое у ней оригинальное лицо?

— Ну, что можетъ быть оригинальнаго въ лицѣ заурядной горничной,—пренебрежагельно возразила панна Ядвига.

— Ну, не скажи. Мнѣ кажется, что эту дѣвушку нельзя назвать заурядной,—задумчиво сокачалъ годовой Станиславъ Андреевичъ.—Къ тому же ея профиль мнѣ до поразительности знакомъ...

— Тебѣ это пригрезилось,—улыбнулась полька.

— Я готовъ держать пари, что раньше гдѣ-то видалъ ее.

Пока въ столовой происходилъ этотъ разговоръ, обладательница оригинальнаго лица, не подозрѣвая, конечно, того, что служитъ предметомъ обсужденій, торопливо одѣвалась въ своей комнатѣ.

Она накинула жакетку, закуталась въ большой черный платокъ и вышла, захвативъ съ собой зонтикъ.

Темнота дождливаго вечера стояла на улицахъ.

Дѣвушка быстрыми шагами удалялась отъ центра города.

Она по временамъ тревожно осматривалась, точно опасаясь преслѣдованія.

Опасенія эти были, однако, напрасны.

Рѣдкіе прохожіе, встрѣчавшіеся ей, не обращали на нее никакого вниманія.

Погода была самая отвратительная.

Дулъ холодный, пронизывающій вѣтеръ.

Мелкій надоѣдливый дождикъ барабанилъ по крышамъ.

Дѣвушка прятала свое лицо въ платокъ и смѣло подвигалась впередъ, не обращая вниманія на темноту непогожей ночи.

Теперь она шла по глухому темному переулку, пересѣкающему Болото.

Вскорѣ колеблющійся свѣтъ тусклаго фонаря выхватилъ передъ ней изъ ночного мрака уголъ старой выцвѣтшей вывѣски.

Эго были „меблированныя комнаты для проѣзжающихъ“.

Дѣвушка быстро юркнула въ подъѣздъ и поднялась во второй этажъ.

Коридоръ меблированныхъ комнатъ былъ слабо освѣщенъ маленькой лампочкой.

Дѣвушка увѣренно, какъ человѣкъ, хорошо знакомый съ расположеніемъ квартиры, прошла въ самый конецъ коридора и постучала въ одну изъ дверей.

Дверь полуоткрылась.

— Кто тамъ? Войдите!

Одинокая посѣтительница не заставила себя долго просить.

Войдя въ маленькій грязный номеръ, она сбросила калоши и размотала платокъ.

Хозяинъ комнаты, уже извѣстный нашимъ читателямъ Федька Безпалый, помогъ своей гостьѣ раздѣться.
Заждался я васъ, Катерина Михайловна,—заговорилъ онъ, подвигая дѣвушкѣ стулъ.

— Раньше нельзя были,—далеко не любезнымъ тономъ возразила она, потирая озябшія руки. Ну и погода же чертова, нитки сухой не осталось, а тутъ какъ на зло нн одного крытаго- извозчика не встрѣтила.

— Подсаживайтесь сюда, поближе къ столу. Можетъ, стаканчикъ чайку выпьете, самоваръ еще горячій.

— Далей, пожалуй. Да нѣтъ ли у тебя немного коньяку?

— Найдемъ,—самодовольно крякнулъ Федоръ.

Онъ взялъ съ подоконника небольшую оплетенную соломой фляжку и торжественно водрузилъ ее на столь.

— Хлебните пуншика, пользительная вещь, ежели промокши человѣкъ.

Дѣвушка влила въ свой стаканъ порядочную дозу коньяку и въ нѣсколько глотковъ выпила эту живительную смѣсь.

— Ну, теперь и о дълѣ поговорить можно, — начала она.

(Продолженіе слѣдуетъ.)

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXXII.„Въ чаду кутежей“.

Съ пріѣздомъ Загорскаго Ядвига Казимировна рѣзко измѣнила свой образъ жизни.

Она бросилась, очертя голову, въ омутъ свѣтскихъ удовольствій, дѣлая это съ тѣмъ большой охотой, что  Сергѣй Николаевичъ былъ ея постояннымъ и желаннымъ спутникомъ.

Они обѣдали всегда вмѣстѣ, по вечерамъ посѣщали театръ и неизмѣнно заканчивали ночь въ стѣнахъ отдѣльныхъ кабинетовъ.

Такой порядокъ дня немало утомлялъ панну Ядвигу.

Но чувство, болѣе сильное, чѣмъ другія соображенія, чувство рабской преданности и беззавѣтной любви заставляло ее слѣпо повиноваться желаніямъ Загорскаго.

Дѣла игорнаго дома ва это время нѣсколько поправились, чему способствовалъ пріѣздъ двухъ богатыхъ комми-вояжеровъ изъ столицы.

Иногда и самъ Загорскій принималъ участіе въ игрѣ.

Нужно ли говорить, что заработокъ банка въ эти часы особенно увеличивался.

Послѣ безсонной ночи, проведенной за зеленымъ полемъ, Загорскій отправлялся къ своей любовницѣ.

Эти часы утренняго уединенія, завтраки съ глазу на глазъ, были ей обобщено пріятны.

Шумныя ночныя оргіи среди жрицъ позолоченнаго позора и представителей кутящяго Томска замѣтно отразились на состояніи здоровья молодой женщины.

Она часто съ удивленіемъ спрашивала себя, чѣмъ можно объяснить рѣзкую перемѣну,
происшедшую въ характерѣ Сергѣя Николаевича.

Раньше онъ никогда не предавался такимъ отчаяннымъ кутежамъ. Это обстоятельство казалось страннымъ и остальнымъ знакомымъ Загорскаго.

Еще болѣе ихъ удивляло то, что во внѣшности Сергѣя Николаевича никакихъ видимыхъ измѣненій отъ столь безпорядочной жизни не произошло.

Цвѣтъ лица его, правда, сдѣлался нѣсколько блѣднѣе обыкновеннаго.

По временамъ, внимательный наблюдатель могъ бы замѣтить въ его глазахъ какой-то особенный лихорадочный огонекъ, какъ бы отзвукъ сильнаго душевнаго волненія.

Похоже было, что Загорскаго неотступно преслѣдуетъ одна какая то мысль.

И эта мысль не даетъ ему покоя ни днемъ, ни ночью.

О странностяхъ его характера, обнаруженныхъ за эти дни чаднаго разгула, могла бы кое что разсказать панна Ядвига.

Такъ, она замѣчала, что ея любовникъ становится все болѣе требовательнымъ и ревнивымъ, причемъ иногда эта ревность выражалась въ такихъ странныхъ и нелѣпыхъ формахъ, безъ всякихъ къ тому основаній, что панна Ядвига положительно теряла голову.

Отъ наблюдательнаго взора любящей женщины не ускользнуло также и еще нѣчто, заставившее ее призадуматься надъ поведеніемъ Загорскаго.

Онъ съ каждымъ даёмъ дѣлался все болѣе нервнымъ, раздражительнымъ.

Удивлялъ панну Ядвигу таинственностью своихъ манеръ и загадочностью нѣкоторыхъ словъ, порой срывавшихся съ языка.

Пріѣзжая къ ней на квартиру, онъ плотно затворялъ всѣ двери, опускалъ шторы и вообще держалъ себя такъ, какъ будто бы опасался чего-то или кого-то.

Паннѣ Ядвигѣ по временамъ казалось, что самый его голосъ рѣзко измѣнился.

Звукъ сталъ глуше, какъ бы сдавленнѣе. Въ минуты горячихъ ласкъ тембръ его голоса не очаровывалъ, какъ прежде, теплотой и задушевной нѣжностью.
Онъ дышалъ теперь холодной и непонятной жестокостью, заставляя пугливо трепетать сердце молодой женщины
Однажды на разсвѣтѣ осенняго утра, когда постоянные кліенты игорнаго дома уже разъѣхались по домамъ, Станиславъ Андреевичъ Гудовичъ, подсчитывавшій въ это время ночную выручку, вздрогнулъ отъ неожиданности .

Въ передней рѣзко продребезжалъ звонокъ.

Гудовичъ вопросительно посмотрѣлъ на своихъ собесѣдниковъ Шварца и Шанкевича.

Необходимо пояснить, что послѣдній въ данное время былъ однимъ изъ наиболѣе дѣятельныхъ членовъ шуллерской организаціи.

Поставлялъ выгодныхъ „понтовъ", понтировалъ на „чучело“, передавалъ „срѣзку", пользуясь за всѣ эти услуги извѣстнымъ процентомъ съ банка и даровымъ столомъ.

— Кто-бы это могъ быть?—прервалъ молчаніе Гудовичъ.

Шанкевичъ широко зѣвнулъ и безпечно отвѣтилъ:

— Кто же больше, какъ не Загорскій. Онъ зналъ, что сегодня была сильная игра, и пріѣхалъ, чтобы проконтролировать „выметку".

— Возможно, что это онъ. Нужно пойти отворить,—поднялся Гудовичъ.

— Погодите, господа,—предостерегающимъ тономъ произнесъ Шварцъ.—Я видѣлъ вчера Загорскаго часа въ 2 ночи. Онъ сидѣлъ въ общей залѣ „Россіи". Ужиналъ въ обществѣ Раменскаго, панны Ядвиги и нѣсколькихъ шансонетокъ.

При упоминаніи имени сестры Гудовичъ сердито нахмурился.

— Загорскій билъ пьянъ, какъ никогда,— продолжалъ Шварцъ.— Врядъ ли онъ въ состояніи послѣ такого ужина подняться чуть свѣтъ и думать о дѣлѣ. Будьте осторожнѣе. Можетъ быть, это звонитъ кто-нибудь изъ постороннихъ.

— Э, пустяки!

Гудовичъ нетерпеливо махнулъ рукой и направился въ приходую, не забывъ, однако, собрать и спрятать въ бумажникъ деньги, разбросанныя по зеленому сукну игорнаго стола.

Прежде чѣмъ отворить дверь, онъ прильнулъ внимательнымъ взглядомъ къ небольшому окошечку, сдѣланному вверху двери.

Въ сѣняхъ ещe горѣлъ фонарь, и при его слабомъ свѣтѣ, побѣждаемомъ отблескомъ утра, Гудовичъ узналъ фигуру Загорскаго.

— Какъ вы сегодня поздно,—замѣтилъ Станиславъ Андреевичъ, впуская принципала.

— Кой чертъ, можетъ, слишкомъ рано,— сурово возразилъ послѣдній.—Всѣ уже разъѣхались?— продолжалъ онъ, снимая съ себя мокрое отъ дождя я забрызганное грязью пальто.

— Остались только наши.

— Была хорошая игра?

— „Выметки" полторы тысячи рублей съ лишнимъ.

— Такъ... А гдѣ вашъ слуга. Онъ уже спитъ.

— Да, я отпустилъ его спать. Сегодня ночью было много работы.

— Разбудите его. Я перепачкался весь въ грязи. Нужно почиститься.

— Развѣ вы шли пѣшкомъ?—удивленно переспросилъ Гудовичъ.

— Тысяча чертей, мнѣ не нравится ваша манера разговаривать!—раздраженно воскликнулъ Загорскій.—Я могъ бы пріѣхать въ каретѣ на шестеркѣ "цугомъ“. Кой дьяволъ, не все ли вамъ равно! Я предпочитаю прогуливаться подъ открытымъ вебомъ. Развѣ вы не знаете, что врачи прописали мнѣ моціонъ? Ха, ха, ха!... Однако, что же вы стоите? можетъ быть, вы пьяны, мой милый?

Я сейчасъ позову слугу,—уклончиво отвѣтилъ Станиславъ Андреевичъ.

— Громъ и молнія! Я лично предпочелъ бы служанку, молоденькую, лѣтъ шестнадцати дѣвочку. Но, чертъ съ вами, зовите вашего оруженосца.

Проходя черезъ игорную комнату, Гудовичь торопливо бросилъ на безмолвный вопросъ сотоварищей:

— Загорскій! Пьянъ, какъ сапожникъ!

— Это съ нимъ случается нечасто. Столь же нечасто, какъ не рѣдко онъ пьетъ, Желѣзная голова у человѣка.

Оруженосецъ Гудовича, нашъ старый знакомый Сенька Козырь, разбуженный бариномъ, поспѣшилъ въ прихожую, на ходу протирая глаза.

— Здравствуй, Семенъ,—отнесся къ нему Загорскій.—Приведи-ка меня немного въ порядокъ. У меня штиблеты и брюки,—все въ грязи.

—Здравствуйте, баринъ, Сергѣй Николаевичъ.—Пройдемте на кухню. Тамъ я это мигомъ оборудую.

Козырь провелъ Загорскаго въ кухню, помѣщавшуюся рядомъ съ прихожей.

Уже совсѣмъ разсвѣтало.

Туманный ненастный день просился въ окна.

— Сейчасъ это мы мокрой тряпкой все отчистимъ,—суетился Семенъ.

Загорскій присѣлъ около кухоннаго некрашеннаго стола, подперъ голову рукой и молча слѣдилъ за дѣйствіями Козыря.

— Ну, какъ, братъ, не надоѣла тебѣ твоя служба?—спросилъ онъ.

Козырь молодцевато тряхнулъ головой. — Помилуйте-съ, много довольны.

Здѣсь мы считаемъ не лишнимъ напомнитъ нашимъ читателямъ объ обстоятельствахъ. сопровождавшихъ вторичное поступленіе Козыря къ Гудовичу.

Козырь, слѣдуя приказанію Человѣка въ маскѣ, пріѣхавъ въ Томскъ, сейчасъ же направился къ Загорскому и просилъ его посредничества относительно пріисканія мѣста.

Сознавая, что онъ играетъ некрасивую, двойственную роль и приносить, кромѣ того, печальную вѣсть о трагической смерти Тони, Козырь не надѣялся на успѣхъ своего ходатайства.

Къ его крайнему удивленію, Загорскій отнесся почти безучастно къ извѣстію о смерти своей возлюбленной.

Онъ какъ будто былъ подготовленъ къ этой новости...

(Продолженіе слѣдуетъ.)

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXXIV. „Запахъ крови“.

— Какъ ты думаешь, зачѣмъ я позвалъ тебя?—спросилъ Сергѣй Николаевичъ своего спутника, когда они вышли на улицу.

— Ваше дѣло приказывать, мое исполнять,— уклонился Козырь отъ прямого отвѣта.

Послѣ безсонной ночи онъ чувствовалъ себя утомленнымъ.

Перспектива прогулки по грязнымъ улицамъ подъ мелкимъ пронизывающимъ дождемъ не особенно улыбалась ему.

Онъ молча шёлъ позади Загорскаго, не понимая, зачѣмъ послѣднему понадобилось тащить его за собою.

Сергѣй Николаевичъ бодро шагалъ, не обращая вниманія ни на грязь, ни на дождь.

Казалось, такія оригинальныя прогулки обычное для него дѣло.

Погода стояла дѣйствительно убійственная.

Дулъ рѣзкій порывистый вѣтеръ, смѣшанный съ холодными брызгами.

Улицы, но случаю ранняго утра, были еще пустынны.

Городъ Томскъ, какъ извѣстно, ни въ какое время года не можетъ похвастаться своимъ благоустройствомъ.

Осенью же тѣмъ болѣе.

Грязные переходы, тротуары съ ловушками,—все это порядочно утомило нашихъ героевъ, пока она добрались до цѣли своего путешествія.

Это былъ мрачный двухъ-этажный домъ, ютившійся въ глухомъ переулкѣ, расположенномъ невдалекѣ отъ улицы, которая славится въ городѣ обиліемъ пивныхъ лавокъ и прочихъ увеселительныхъ заведеній.

Вѣтеръ безпощадно трепалъ старую вывѣску, лаконически гласившую: „Номера для проѣзжающихъ“.

— Дай намъ самый лучшій номеръ!—приказалъ Загорскій коридорному, встрѣтившему ихъ въ подъѣздѣ.

Коридорный, рослый, неуклюжій малый, съ сильно обезображеннымъ оспою лицомъ, не теряя напрасно времени на размышленія, отвѣсилъ низкій поклонъ.

— Пожалуйте-съ, въ одинъ моментъ! Номера у насъ есть на разный скусъ. Кому чего требуется,—бормоталъ онъ, ведя раннихъ посѣтителей по коридору.

Самый лучшій номеръ представлялъ изъ себя большую, неправильной формы комнату, съ темными запыленными обоями и съ безпорядочно нагроможденной мебелью.

Загорскій, какъ былъ въ пальто, не снимая калошъ, опустился въ кресло, которое, если и можно было назвать мягкимъ, то только номинально.

Козырь въ нерѣшительности остановился около дверей.

Коридорный переминался съ ноги на ногу въ ожиданіи дальнѣйшихъ приказаній.

— Можетъ, подать чего прикажете?—нарушалъ, наконецъ, онъ неловкое молчаніе.

Загорскій точно очнулся.

— Подать?.. Да, подать... А что у васъ есть?

Коридорный принялъ обиженный видъ.

У насъ все есть,—съ апломбомъ заявилъ онъ. Ежели изъ горячей кухни что потребуется, холодныя закуски всякія. На томъ стоимъ-съ.

— Давай всего!

— To-есть, какъ же это, примѣрно!

— Дуракъ, не понимаешь! Скажи хозяину, что хорошіе госта пріѣхали. Хотятъ свою душу отвести. Тащи и холоднаго и горячаго. Да живо у меня!

Коридорный тряхнулъ головой и бросился къ дверямъ.

— Постой!—остановилъ его Загорскій.— Шампанское у васъ есть?

Коридорному въ первую минуту показалось, что онъ ослышался: такъ было необычайно это требованіе.

— Чего изволите-съ?—глупо заморгалъ онъ глазами.

— Шампанскаго!

Лицо парня расплылось въ виноватую улыбку.

— Простите, господинъ. Этого, шампанскаго то-есть, не держимъ, потому, какъ знаете, гости у насъ бываютъ все не стоющіе. Больше на водкѣ, да на пивѣ норовятъ отъѣхать... Вотъ, ежели коньяку, либо рябиновой прикажете, этимъ можемъ служить.

— Ладно, давай и коньяку, и рябиновой.

Коридорный стремглавъ выскочилъ изъ номера, благословляя небо, пославшее такого, по всѣмъ видимостямъ, богатаго и щедраго посѣтителя.

Весь наличный штатъ номеровъ былъ поднятъ на ноги.

Поваръ, еще не проспавшійся со вчерашняго похмѣлья, ожесточенно заработать ножомъ, сердито покрикивая на своего подручнаго мальчишку.

— Семъ-ка я,—думалъ онъ,—яишницу эскалопъ соображу.—Опять же битки по-скобелевски двинуть можно. Гость-то, полагать надо, съ понятіемъ... Эхъ, ежели бы теперь у меня свѣжая стерлядь была, подалъ бы я её подъ пиканомъ. Тоже, чай мы не лыкомъ шиты, въ Москвѣ учились.

Хозяинъ номеровъ, юркій, расторопный еврей, возился съ бутылками, раскупоривалъ консервы и вёлъ горячіе дебаты со своей второй половиной о томъ, слѣдуетъ или не слѣдуетъ посылать за шампанскимъ.

Коридорный изъ уваженія къ богатому гостю почелъ нужнымъ перемѣнить костюмъ.

Онъ сбросилъ свой засаленный пиджачишка и облекся въ какую-то фантастическую одежду, имѣвшую нѣкоторое, правда отдаленное, сходство съ фракомъ.

Между тѣмъ, виновникъ всей этой кутерьмы расхаживалъ по отведенному ему номеру и нервно потиралъ лобъ, точно спрашивалъ себя, какъ и зачѣмъ онъ попалъ въ эту грязную берлогу.

Козырь, помѣстившійся невдалекѣ отъ дверей, съ любопытствомъ наблюдалъ за 3агорскимъ.

Послѣдній вдругъ остановился и страннымъ испуганнымъ тономъ спросилъ:

— Ты ничего не замѣчаешь?

Козырь выжидательно посмотрѣлъ него, не понявъ вопроса.

— Ты не чувствуешь здѣсь, въ этомъ номерѣ, особенаго запаха?

— Запаха? Какого?

— Молчи... здѣсь пахнетъ кровью... Эти стѣны говорятъ о преступленіи.

(Продолженіе слѣдуетъ.)

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXXVI.„Крестникъ сатаны“

Загорскій расхохотался страннымъ, леденящимъ душу хохотомъ.

Глава его блеснули дикимъ огнемъ.

Лобъ прорѣзала глубокая складка.

— Почему у тебя создалось такое предположеніе?

Козырь замялся и послѣ долгой паузы вымолвилъ просящимъ тономъ:

— Не спрашивайте меня объ этомъ. Страшную я клятву давалъ ничего никому не говорить. Не простой онъ человѣкъ по тому видать, что ни пуля, ни ножъ его не беретъ.

— Что же онъ—колдунъ, по-твоему?

— Сказать вамъ, Сергѣй Николаичъ, не больно-то я вѣрю во всю эту чертовщину. Сызмальства мнѣ пришлось по такимъ дѣламъ ходить, за которыя въ рай не попадешь. Ежели бы вамъ сказать все про мою жизнь, очень бы занятно вышло... Родители мои не учили, положимъ, меня въ церковь ходить, да за то и бабьими розсказнями не пугали... Видѣлъ я на своёмъ вѣку всего, можно сказать, достаточно... Въ Нерчинской тюрьмѣ со мной вмѣстѣ одинъ бродяга сидѣлъ, здоровенный такой парень, изъ хохловъ. Грамотѣ мало-мало поученъ, да глупъ, промежду прочимъ. А вы знаете, хохлы, они народъ какой, до всего доходить любятъ, какъ, да что, да почему? Бывало, этотъ бродяга, хохолъ то, начнетъ про разное разсказывать. Какъ, дескать, первый человѣкъ родился, да куда душа послѣ смерти уходитъ. Животики надорвешь!

Козырь, по мѣрѣ того, какъ пьянѣлъ, становился все болѣе словоохотливымъ.

— Вмѣстѣ мы съ этимъ хохломъ да еще съ другимъ товарищемъ изъ тюрьмы бѣжали. Подъ Читой вышло у насъ одно дѣло. Третій то товарищъ, отчаянной такой жизни человѣкъ, „пришилъ“ одного „чолдона“. Распотрошилъ его, извините, какъ свинью, да и говоритъ хохлу: „ну, дурень, гляди, вотъ тебѣ сердце, вотъ тебѣ кишки, вотъ тебѣ мозухъ, а душа гдѣ?“ Повертѣлся нашъ хохолъ, покрутилъ головой, а что сказать,—не знаетъ. Подняли мы его тогда на смѣхъ.

Помолчавъ немного, Козырь замѣтилъ сентенціознымъ тономъ:

— По-моему разсужденію, все это пустыя слова. Какая тамъ душа, паръ одинъ. Помрешь,—сгніёшь, и всему дѣлу конецъ! Ученые люди такъ же обсказываютъ, съ „политиками“ я въ тюрьмѣ толковалъ.

— Да ты, братъ, я вижу, атеистъ,—усмѣхнулся Загорскій.

Козырь глубоко вздохнулъ.

— Которые ежели, ученые, имъ вcё извѣстно, а мы что! Съ насъ, съ темныхъ людей, меньше и спросится.

Загорскій сердито стукнулъ кулакомъ по столу.

— Ну, это ты, братъ, врешь! Дурака валять нечего. Умѣлъ людей рѣзать, умѣй и отвѣтъ держать. А впрочемъ... Давай, выпьемъ!
 
— Съ полнымъ нашимъ удовольствіемъ. Большая для меня честь съ вами компанію имѣть. За что, только, жалуете?

— Ладно, пей! У тебя, братъ, какъ я повялъ, не мякинная душа. Крѣпкій въ тебѣ духъ. Стой, погоди, а скажи ты мнѣ, какъ ты этого Человѣка въ маскѣ ухлопаешь, если онъ, по твоимъ словамъ, заговоръ отъ оружія знаетъ?

Козырь сдвинулъ брови.

— Какъ -нибудь доберусь.

— Ловко сказано! Давай твою руку!

Козырь нерѣшительно протянулъ черезъ столъ руку и едва сдержалъ крикъ.

Пожатіе Загорскаго было такъ сильно, что у Козыря онѣмѣли пальцы.

— Ну и сила у васъ, Сергѣй Николаичъ. Вотъ не думалъ. Прямо сказать, необнаковенная.

— А скажи мнѣ, могу ли я всегда и во всемъ разсчитывать на твою помощь?—спросилъ Загорскій, вновь погружаясь въ задумчивость и пристально изучая лицо Козыря.

— За васъ я въ огонь и въ воду. Эхъ, да что тутъ толковать. Будь у меня, скажемъ къ примѣру, отецъ живъ, отцу бы родному глотку перервалъ, только мигните.

Сергѣй Николаевичъ встряхнулъ головой, точно желая отогнать докучныя мысли, прошелся по комнатѣ, остановился передъ Козыремъ и положилъ ему руку на плечо.

— Ну, Семенъ, и самъ ты не знаешь, какъ близко около тебя смерть была!.. А теперь... Давай пить и гулять. Только больше эту дрянь пить не будемъ. На тебѣ деньги, поѣзжай въ магазинъ къ Гадалову и набери тамъ вина. Погоди, я тебѣ сейчасъ запишу, что нужно взять.

Загорскій вырвалъ изъ записной книжки листокъ и набросалъ нѣсколько словъ.

— Отдашь эту запаску приказчику, онъ отберетъ нужное вино.

Козырь недоумѣвающе вертѣлъ въ рукахъ сторублевый билетъ.

— Неужто на всѣ брать?

— Ладно, поѣзжай скорѣй, да по пути крикни мнѣ коридорнаго.

Козырь одѣлся и вышелъ изъ номера.

Черезъ минуту передъ Загорскимъ стоялъ въ самой почтительной позѣ самъ хозяинъ номеровъ.

— Что изволите приказать?—вкрадчиво спрашивалъ онъ, подаваясь всѣмъ туловищемъ впередъ, точно готовый летѣть по первому слову туда, куда ему прикажутъ.

— Ты эту гадость убери,—показалъ рукой Загорскій на столъ.

— Можешь поставить въ счетъ сколько тебѣ вздумается, грабь! Я буду пить свое вино. Что ты моргаешь глазами?

Еврей кисло улыбнулся.

— И зачѣмъ господинъ хочетъ обижать бѣднаго человѣка?

— Наживешь на другомъ!

— Чѣмъ еще можно служить господину?

Загорскій послѣ нѣкотораго раздумья произнесъ, многозначительно подчеркивая слова:

— Есть у тебя на примѣтѣ товаръ?

— О, можно достать очень хорошій товаръ!—оживленно закивалъ головою хозяинъ.

— Не врешь?

— Такія красавицы, что удивитесь!

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXXVIII.„Этуали изъ чулочной мастерской.“

Загорскій пристально посмотрѣлъ на своего сообщника и произнесъ со страшнымъ оттѣнкомъ сожалѣнія и ироніи:

— Я былъ лучшаго о тебѣ мнѣнія.

— Про такія дѣла я и на каторгѣ не слыхалъ,—вырвалось у Козыря.

— Неудивительно... Ты, впрочемъ, не обращай взиманія на мои слова... Я пошутилъ.

Загорскій страшнымъ усиліемъ боли овладѣлъ собой.

Лицо его приняло обычное выраженіе высокомѣрія и холоднаго равнодушія.

Эта перемѣна не ускользнула отъ наблюденія Козыря.

— И понять нельзя, къ чему онъ весь этотъ разговоръ ведетъ?—подумалъ парень, немало удивленный предшествовавшимъ разговоромъ.

— А мнѣ, промежду прочимъ, плевать. Вошла ему спьяну блажь въ голову, вотъ и дуритъ.

Загорскій, точно угадывая эти мысли, обратился къ нему совершенно трезвымъ тономъ:

— А что-то долго, однако, нѣтъ дѣвицъ. Поторопить, развѣ, хозяина?

Козырь выразилъ полную готовность исполнить это и уже поднялся со стула, чтобы направиться къ дверямъ, но въ это время въ дверь постучали.

— Легки на поминѣ,—усмѣхнулся Загорскій.—Встрѣчай, Семенъ, гостей!

Козырь подошелъ въ двери, широко распахнулъ ее и, отступивъ въ глубину комнаты, раскланялся.

— Пожалуйте-съ, давно поджидали...

Въ номеръ вошли двѣ дѣвушки, развязныя манеры которыхъ и черезчуръ крикливые костюмы не оставляли сомнѣній относительно ихъ профессіи.

То были уже знакомыя намъ по предыдущимъ главамъ „ученицы“ Сарры Моисеевны: Шура и Нюрка Бѣленькая.

Послѣдняя изъ нихъ, со свойственнымъ ей апломбомъ и независимостью, отвѣтила кивкомъ головы на поклонъ Козыря и усѣлась, не ожидая приглашенія.

Ея подруга смущенно поздоровалась съ Загорскимъ и, не снимая жакетки, подошла къ зеркалу.

Сергѣй Николаевичъ холодно и спокойно наблюдалъ за прибывшими.

— Такъ вы то и есть этуали изъ „чулочной мастерской“?—спросилъ, наконецъ, онъ, насмѣшливо улыбаясь.

Изъ уваженія къ принципалу, Козырь тоже почелъ нужнымъ улыбнуться.

— Мы по-ученому не понимаемъ,—отрѣзала Нюрка.—Какія есть, всѣ тутъ. Дома ничего не оставили!

Загорскій съ обиднымъ для дѣвушекъ равнодушіемъ, насвистывая что-то сквозь зубы, осматривалъ ихъ туалеты и прически.

Широковѣщательныя увѣренія хозяина номеровъ о красотѣ и достоинствахъ приглашенныхъ дѣвицъ оказались далеко не соотвѣтствующими истинѣ.

Этуали изъ „чулочной мастерской", если и походили чѣмъ либо на болѣе счастливыхъ своихъ конкурентокъ, подвизающихся на сценѣ шантана, то, развѣ, только явно выраженнымъ пристрастіемъ къ косметическимъ средствамъ.

— Что же вы, господа кавалеры, пригласили барышень, а сами сидите такіе скучные и ничѣмъ не угощаете, —начала Нюрка Бѣленькая.

Въ тонѣ ея словъ слышался вызовъ и затаенное раздраженіе.

— Распорядись, Семенъ,—подалъ Загорскій знакъ своему сообщнику.

Тотъ засуетился около стола.

Сергѣй Николаевичъ развалился на диванѣ, сосредоточенно дымя папиросой.

То, что еще полчаса тому назадъ казалось ему такимъ заманчивымъ и интереснымъ, приняло теперь въ его глазахъ совершенно иную и окраску.

День склонялся къ вечеру.

Осеннія сумерки вползали въ комнату и дѣлали все окружающее еще болѣе непривлекательнымъ, утомительно скучнымъ.

Когда коридорный принесъ и зажегъ лампу, Загорскій выпрямился, брезгливо поморщился и рѣшительнымъ жестомъ отбросалъ окурокъ свей папиросы.

Эти полудопитыя бутылки, грязныя тарелка, тяжелый воздухъ, пропитанный клубами табачнаго дыма, все эго вмѣстѣ взятое, составляло слишкомъ непривлекательное зрѣлище.

Напудренныя лица жалкихъ полуголодныхъ рабынь любви вызывали въ немъ отвращеніе.

Загорскому было знакомо это чувство реакціи, пробуждавшейся обыкновенно послѣ самыхъ бурныхъ эксцессовъ воспаленнаго мозга.

Онъ молча, не говоря ни слова въ оправданіе своего неожиданнаго отъѣзда, вынулъ изъ бумажника двѣ десятирублевыя ассигнаціи и бросилъ ихъ на столъ.

— Это вамъ,—кратко пояснилъ онъ.

Дѣвицы съ недоумѣніемъ переглянулись.

— Куда же вы это собрались?— начала, было, Нюрка Бѣленькая, но Загорскій остановилъ на ней такой выразительный взглядъ, что она смутилась и замолчала.

Не менѣе дѣвицъ былъ удивленъ и хозяинъ номеровъ, когда коридорный объявилъ, что гости собираются уѣзжать.

Онъ сокрушенно покачалъ головой, недоумѣвая, къ чему отнести такую быструю перемѣну въ настроеніи своихъ посѣтителей.

— Куда же мы теперь?—спросилъ себя вслухъ Загорскій, когда они вышли изъ номеровъ.

Козырь ничего не отвѣтилъ на это. Будь его воля, онъ зналъ бы, какъ провести время.

— Совсѣмъ спятилъ мой баринъ,—сердито думалъ Козырь, поворачиваясь спиной къ вѣтру. —Похоже, что до бѣлой горячки допился. Чѣмъ бы въ теплѣ да уютѣ сидѣть, шлепай теперь по грязи да подъ дождемъ. Эхъ, а погода такая, что добрый хозяинъ и собаки на дворъ не выпуститъ.

— Возьми себѣ извозчика и поѣзжай домой,—сказалъ Загорскій своему спутнику, когда они дошли до угла улицы.—Помни, что ты не долженъ говорить никому ни слова о томъ, что произошло сегодня. И самъ ты долженъ забыть обо всемъ... Скоро я потребую отъ тебя одной очень важной услуги. Вопросъ идетъ о жизни и смерти... Часъ мести близокъ...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XL."Третій сообщникъ".

Федька Безпалый залпомъ осушалъ стаканъ пива, вытеръ усы и рѣшительнымъ тономъ заявилъ:

— Надо потерпѣть. Мнѣ и самому надоѣло ждать.

— Я только удивляюсь, господа, чего, собственно, вы ждете? Два раза подвертывался удобный случай, и вы имъ не воспользовались. Полька два раза уѣзжала изъ квартиры на цѣлую ночь. Я ставила сигналъ, какъ это было условлено, и никакихъ результатовъ!

Вышеозначенный разговоръ происходилъ въ маленькомъ номеркѣ грязныхъ меблированныхъ комнатъ, служившихъ временной резиденціей Федьки Безпалаго.

Екатерина Михайловна сидѣла на кровати, не снимая жакетки.
Выраженіе лица у ней было утомленное и злое.

— Наконецъ, вы упускаете изъ виду то обстоятельство, что, чѣмъ больше будетъ отсрочка, тѣмъ меньше достанется намъ денегъ. Она животъ теперь исключительно на свои средства. Ея содержатель, этотъ богатый еврей, кажется, совсѣмъ её бросилъ. Уѣхалъ куда то. Намъ необходимо торопиться, иначе все содержимое несгораемой шкатулки будетъ растрачено по магазинамъ и ресторанамъ.

Федоръ озабоченно нахмурился.

— Да, чертъ побери! Что штука непріятная... Такъ вы говорите, что два раза давали сигналъ? Сколько денъ назадъ это было?

— Въ послѣдній разъ — дня три тому назадъ. Въ первый—на прошлой недѣлѣ.

— Ну, на позапрошлой то недѣлѣ мы дѣйствовать не могли: ключи не были готовы. А третьяго дня, значитъ, Колька проморгалъ, чтобъ его лихоманка затрясла!

— Какой Колька?

— Да товарищъ мой. Видали вы его у жидовки. Его очередь была караулить, ну, а онъ, стало быть, сигналъ прозѣвалъ.

— А отчего бы не сдѣлать такъ. Не откладывая дѣла въ долгій ящикъ, сегодня же ночью пробраться въ квартиру и сдѣлать все, что нужно. Отмычки, вѣдь, у васъ есть? И я бы больше ужъ туда не вернулась. Осточертѣла мнѣ вся эта комедія!

Федька Безпалый энергично сплюнулъ.

— Нѣтъ. Это дѣло не подходящее, возни много будетъ... Да вы, Катерина Михайловна, не сумлѣвайтесь. Больше ужъ мы очка не пронесемъ. Каждую ночь сторожить будемъ.

Она молча накинула платокъ, протянула Федору руку и на прощанье еще разъ повторила:

— Смотрите же, не прозѣвайте. Иначе отъ денегъ останется одно воспоминанье.

— Да ужъ ладно. Что ужъ тамъ толковать, Николай насъ подвелъ, чтобъ ему ни дна, ни покрышки!

Катя отправилась обратно.

Подъѣзжая на извозчикѣ къ воротамъ дома, она съ удивленіемъ увидѣла, что окна ихъ квартиры не освѣщены.

На ея звонокъ ей отворила дверь кухарка.

— Что это ты такъ рано? Не пошла въ театръ?

— Дешевыхъ билетовъ не застала,—сухо отвѣтила Катя.—А что, барыня спитъ?

Кухарка махнула рукой.

— Какое тамъ спятъ! За тобой же слѣдомъ укатила. Только ты ушла, пріѣхалъ ея хахаль. Снарядившись,—отправились. Чай, теперь всю ночь проканителятся.

— Вотъ неожиданная удача,—подумала Катя, проходя въ свою комнату, чтобы раздѣться.

Освободивъ себя отъ жакетки и платка, она заглянула на кухню.

— А не наказывала барыня на счетъ ужина?

Кухарка, замятая чаепитіемъ, отрицательно покачала головой, дуя на блюдечко съ горячимъ чаемъ.

— Въ ресторанѣ, гритъ, ужинать будемъ. Знамо дѣло, закрутятъ теперь... Садись, попей чайку.

— Съ удовольствіемъ выпью. Холодно на улицѣ; озябла я.

Катя подсѣла къ столу и взяла налитую ей чашку.

— Можетъ быть, вамъ сходить куда нужно?—обратилась она къ кухаркѣ, занятая мыслью, какъ бы сплавить лишнюю свидѣтельницу.

Та покачала головой.

— И, голубка! Куда мнѣ итти? Завалюсь лучше пораньше спать.

Катя почти съ ненавистью посмотрѣла на ея благообразное лицо, съ сѣдыми волосами, и со злорадствомъ подумала:

— Была бы честь предложена, а отъ убытка Богъ избавитъ. Ей же хуже будетъ, если она услышитъ да шумъ подниметъ.

Вернемся, однако, къ Федькѣ Безпалому.

Проводивъ Катю, онъ допилъ пиво и прилегъ на кровать, намѣреваясь вздремнуть немного до того часа, когда ему придется смѣнить Николая.

Этому благому намѣренію не удалось осуществиться: помѣшалъ приходъ третьяго сообщника.

Наши читатели немало бы удивились, узнавъ въ немъ Сеньку Козыря.
— А, святая душа на костыляхъ!—привѣтствовалъ его Федька Безпалый,—Ну, что новаго?

Козырь, войдя, притворилъ за собой дверь, нагнулся къ товарищу и зашепталъ ему на ухо:

— А то и новаго, что надо сегодня дѣло закончить.

— Какъ такъ?

— Слушай вотъ. Нынче мой баринъ Гудовичъ вмѣстѣ съ Загорскимъ и съ этой самой полькой на званый вечеръ отправились. Пировать тамъ будутъ, навѣрнякъ, до утра. Меня Гудовичъ на всю ночь отпустилъ. „Иди, говоритъ. Семенъ, гуляй въ свое удовольствіе“. Три рубля на водку далъ. Нужно, значитъ, сегодня все и обдѣлать. Помѣшать намъ никто не можетъ. Ты, вѣдь, говорилъ, горничная то наша?

— Она то, положимъ, наша,—уклончиво отвѣтилъ Федька, не считавшій нужнымъ посвящать своихъ товарищей во всѣ детали предпріятія.

— Ну, такъ зачѣмъ же дѣло стало?

Въ эту минуту въ дверь номера постучались.

Сообщники переглянулись между собой.

Федька Безпалый инстинктивнымъ движеніемъ взялся за револьверъ.

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XLII.„Кража со взломомъ“.

— Ну, половина дѣла сдѣлана. Веди меня теперича въ ея спальню, гдѣ шкатулка стоитъ... Да что ты дрожишь вся, какъ осиновый листъ? Небось, не умретъ старуха...

Федька Безпалый добавилъ циничное ругательство.

Послѣ того, какъ помощь Кати стала ему не нужна больше, онъ рѣзко измѣнилъ тонъ и пересталъ церемониться.

— Что мнѣ съ ней ребятъ крестить что-ли? — думалъ онъ про Катю.—Назвалась груздемъ, пусть лѣзетъ къ кузовъ. Ежели „засыпемся“, такъ вмѣстѣ въ тюрьмѣ будемъ. Нечего  е й изъ себя барыню ломать.

Катя дрожащими отъ волненія руками налила себѣ холодной воды изъ застывшаго самовара и жадно выпила.

— Показывай, говорю, спальню! — торопилъ ее Федоръ.

Николай, которому надоѣло ждать въ прихожей, присоединился къ нимъ.

Всѣ они направились въ спальню Ядвиги Казимировны.

— Вотъ здѣсь стоитъ шкатулка, — указала Катя на шифоньерку.

Федоръ открылъ её поддѣльнымъ ключомъ и досталъ желѣзную несгораемую шкатулку.

— Фу, чертъ, да она тяжелая! Придется ее здѣсь ломать. Ну-ка, Николай, принимайся! Это по твоей части!

Николай не заставилъ себя долго просить. Съ ловкостью опытнаго спеціалиста онъ изслѣдовалъ конструкцію механизма.

— Замокъ немудреный, — процѣдилъ онъ сквозь зубы, доставая изъ кармана разнообразные инструменты, предназначенные для подобныхъ операцій.

Прежде всего нужно было сбить стальную пластинку, закрывавшую отверстіе замка.

Онъ наставилъ широкое закаленное зубило и кратко приказалъ Федору:

— Бей! Федоръ вооружился молоткомъ.

Для того, чтобы отбить пластинку, прикрѣпленную заклепками, потребовалось минутъ пятнадцать работы.

— Готово! — послѣдній разъ взмахнулъ молоткомъ Федоръ.

Николай перевернулъ шкатулку такъ, чтобы замочная скважина приходилась сверху, вооружился „шиломъ“ (воровскій инструментъ, нѣчто вродѣ кузнечнаго бродка) и надставилъ его надъ скважиной.

Опять посыпались удары.

При каждомъ ударѣ Катя нервно вздрагивала, боясь, что этотъ шумъ можетъ быть услышанъ въ сосѣдней квартирѣ.

Когда внутренняя пластинка замка была сдвинута въ сторону, Николай началъ работать отмычками.

— Готово. Пожалуйте! — воскликнулъ онъ съ гордостью профессіональнаго артиста, выполнившаго трудный номеръ.

Крышка шкатулки поднялась съ легкимъ металлическимъ звукомъ.

Все, что лежало въ шкатулкѣ, — деньги и драгоцѣнности — все это моментально исчезло въ карманахъ мошенниковъ.

— Ну, братцы, надо намъ теперь пошарить по квартирѣ! — скомандовалъ Фёдоръ. — Ежели что цѣнное попадется, захватимъ.

Катя въ это время торопливо собирала свои пожитки въ узелъ, чтобы исчезнуть навсегда изъ этой квартиры.

Федька Безпалый и Николай осмотрѣли всѣ комнаты и забрали ее кое-какія вещи.

Николай раскрылъ шкафъ, въ которомъ помѣщался богатый и разнообразный гардеробъ панны Ядвиги.

— На кой тебѣ чертъ тряпки!—остановилъ его Федоръ. — Какъ ты по улицѣ узелъ потащишь? Живо сцапаютъ. Плюнь на это дѣло.

— И то вѣрно,—согласился Николай.

— Пора и уходить. Катерина Михаиловна, ты совсѣмъ готова?

— Сейчасъ! — отозвалась та изъ своей комнаты.

Черезъ нѣсколько минутъ она присоединилась къ громиламъ.

— Николай, ты пойдешь съ ней! А я впередъ отправлюсь.

Соблюдая всѣ предосторожности, сообщники выбрались изъ квартиры.

Первымъ вышелъ Федоръ.

Улица была пустынна.

Шёлъ ужо второй часъ ночи.

Онъ слегка свистнулъ.

Изъ-подъ воротъ ему навстрѣчу скользнула темная фигура.

Это былъ Козырь.

— Ну, какъ? Всё ладно? — быстро опросилъ онъ и, не ожидая отвѣта, продолжалъ: — Федоръ, „дуваньте“ вы безъ меня. Сегодня мнѣ никакъ невозможно. Утромъ зайду... Ну, прощай!

— Да постой ты, чудакъ человѣкъ,—началъ было Фёдоръ.

Козырь махнулъ рукой и, не слушая дальше, быстро зашагалъ по улицѣ.

— Какая это муха его укусила? — посмотрѣлъ ему вслѣдъ Федоръ.

Не желая, однако, терять времени на размышленія, онъ, въ свою очередь, отправился, постепенно ускоряя шаги.

Наши читатели узнаютъ ниже, что заставило Козыря бросить своихъ товарищей и неожиданъ исчезнуть. У него были на это очень важныя причины.

Федоръ, дойдя до Большой улицы, взялъ извозчика и приказалъ ему ѣхать на Бѣлозерье. На углу площади онъ отпустилъ возницу и далѣе пошелъ пѣшкомъ.

Мѣстность здѣсь была глухая, пустынная.

Тянулись пустыри.

Только герой темнаго міра могъ смѣло итти по этимъ спящимъ закоулкамъ.

Наконецъ, онъ остановился передъ однимъ домемъ и пытливо оглядѣлся вокругъ, насколько это позволяла темнота ночи.

— До свѣта еще далеко,—подумалъ онъ. — Успѣемъ „подуванить“ и разойтись.

Обогнувъ уголъ дома, Федька Безпалый ловко перемахнулъ черезъ заплотъ и очутился во дворѣ.

Одно изъ оконъ нижняго этажа было слабо освѣщено.

— Не спятъ, значитъ, ждутъ.

Онъ пробрался на крылечко и постучалъ въ дверь.

Въ сѣняхъ послышалась возня.

— Кто тамъ, крещеный?

— Cвои! Отворяй живѣе!

Дверь гостепріимно распахнулась,

— Пролазь, Федя! Ты что же одинъ? А остальные гдѣ?

— Послѣ подойдутъ. Веди въ горницу!

— Съ хорошимъ „фартомъ", значитъ?

— Знай, угощеніе готовь!

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XLIV.„Разсказъ Николая".

— Только что мы разошлись съ тобой,—повернулъ голову Николай въ сторону Федьки Безпалаго,—слышу я — кто то идетъ за нами... Оглянулся, вижу двое шагаютъ, между собой разговариваютъ, смѣются... Похоже, что пьяные... Мы съ Катериной свернули въ переулокъ. Отошли немного, опять остановились, слушаемъ... Никого нѣтъ... Пошли... И никакого у меня подозрѣнія въ головѣ не было... Время, думаю себѣ, позднее, ночь— хоть глаза выколи... Стали черезъ площадь переходить... Катька все ко мнѣ жмется... "Боюсь я, говоритъ, что-то, словно кто идетъ за нами“. Только она это выговорила, ка-акъ хватятъ меня по башкѣ! Искры изъ глазъ посыпались! Я было за револьверъ, а тутъ меня въ другой разъ огрѣли... Больше ужъ ничего не помню... Насилу, говорю, отдышался...

Гнѣвное проклятіе сорвалось съ устъ Федора.

— Куда же Катерина дѣвалась?

Николай махнулъ рукой.

— Не знаю... Полагать надо съ собой ее захватили, увезли.

... Карманы у меня обшарили. Все начисто обобрали!

— Да ты осмотрѣлъ мѣсто, не „пришили ли“ и Катьку?

— Смотрѣлъ... Нѣту...

Николай застоналъ и схватился рукой заголову.

— Кабы немного пониже—въ високъ, крышка была бы...

Федька Безпалый, выслушавъ разсказъ сообщника, въ волненіи заходилъ по комнатѣ. Неожиданное нападеніе на Николая разстраивало всѣ ихъ планы.

— Главное дѣло-то, не пойму я, куда дѣвка пропала?—высказалъ вслухъ своё недоумѣніе Федоръ.

—Зачѣмъ она имъ понадобилась?.. А можетъ, она сбѣжать успѣла, пока они съ тобой возились?

Николай молча кивнулъ головой.

Послѣднее предположеніе показалось ему не лишеннымъ основанія.

— Ну, ладно. Нечего тутъ голову ломать, —рѣшительно махнулъ рукой Федоръ.— Хозяинъ,—обратился онъ къ Сашкѣ Цыгану,— ты бы принесъ воды. Надо обмыть парню голову да перевязать.

— Сейчасъ. Это мы оборудуемъ въ одинъ моментъ.

Хозяинъ принесъ воды и частыхъ тряпокъ. Досталъ изъ шкафчика походную аптечку и сдѣлалъ раненому перевязку съ ловкостью, изобличавшей продолжительный навыкъ.

— Вотъ теперь ладно будетъ... Раны пустяковыя... Скоро затянетъ,—замѣтилъ импровизованный хирургъ одобряющимъ тономъ.

Послѣ перевязки Николай почувствовалъ себя значительно лучше.

— Что же теперь намъ дѣлать?—обратился онъ къ товарищу.

— Утекать по-добру, по-здорову — отвѣтилъ Федоръ.—Вставай, раскачивайся, пойдемъ! Гулять ужъ сегодня не придется.

— Куда пойдемъ?—переспросилъ парень.

— Домой, въ номера.

— Да, вѣдь, уѣзжать изъ города совсѣмъ хотѣли.

— Мало ли что хотѣли. Надо намъ поразнюхать, куда Катерина дѣвалась...

— На мой взглядъ, ребята,—вмѣшался Сашка Цыганъ,—вамъ лучше всего скорѣе уѣхать изъ Томска. Кто ее знаетъ, куда попала ваша дѣвка. Смотрите, какъ бы она пасъ не „засыпала“.

— Э, гори она огнемъ! Что намъ, ребятъ съ ней крестить, что-ли?—поддержалъ хозяйка Николай.—Съ утреннимъ поѣздомъ и ѣхать. Безопаснѣе будетъ.

— Ладно! Гайда пока домой.

Федоръ выбросилъ на столъ четвертной билетъ.

— Это тебѣ хозяинъ за угощеніе. Проводи насъ до калитки.

Сашка Цыганъ не сталъ ихъ удерживать, хотя такой быстрый уходъ ночныхъ гостей лишалъ его хорошаго дохода.

Часу въ четвертомъ ночи вернулись домой наши герои.

Федоръ сунулъ заспанному коридорному, отворившему дверь, полтинникъ и сказалъ вполголоса:

— Въ гостяхъ засидѣлись. Игра была.

Пройдя въ свой номеръ, Федька Безпалый бросился на кровать, заложилъ руки за голову и глубоко задумался.

Николай зажегъ лампу, медленно раздѣлся и, пресѣвъ на диванъ, служившій ему постелью, закурилъ папиросу.

Оба они молчали.

— Много ли денегъ ты захватил?—спросилъ, наконецъ, Николай.

— Не знаю... не считалъ,—кратко отвѣтилъ Федька, избѣгая недовѣрчиваго Взгляда товарища.

Въ глубинѣ души онъ уже рѣшилъ часть имѣющейся суммы утаить.

— На кой онъ мнѣ чортъ сдался!—раздраженно думалъ Федоръ.

— Посѣялъ, ворона такая, свои деньги. У него, надо думать, тысячи четыре было. Эхъ, дядя Сарай, далъ себя обобрать какъ липку! Дѣлись теперь съ нимъ послѣдними... Да ещё, чортъ его знаетъ, можетъ, они съ Катькой раньше сговорились. Всё дѣло нарочно подстроили, чтобы меня изъ пая выдѣлить... На это у него ума хватитъ.

Федька Безпалый злобно плюнулъ и сердито крикнулъ Николаю:

— Гаси лампу! Что ночь караулить. Усталъ я, какъ собака. Спать надо.

— „Дуванить“ завтра будемъ?— нерѣшительнымъ тономъ спросилъ Николай.

— „Дуванить“,—передразнилъ Федоръ.— „Раздуванятъ“ за насъ добрые люди. Кто побойчѣе. Даромъ почитай всю ночь провозились. Много ли у меня денегъ осталось? Самая малость. Растереть да плюнуть!

— Чего же ты взъѣлся? Моя развѣ вина? — смущенно пробормоталъ Николай.

А ну тебя къ черту! Говорить тошно...

Огонь былъ погашенъ.

Въ комнатѣ наступила тишина.

Оба сообщника долго еще не могла заснуть.

Она ворочались на своихъ постеляхъ и сторожили каждый шорохъ, не довѣряя другъ другу.

Уже начиная засыпать, Федоръ случайно уловилъ какой то странный тяжелый запахъ.

Точно лѣкарствомъ запахло.

Онъ не обратилъ на это вниманія, повернулся на другой бокъ и вскорѣ заснулъ.

Тяжелый кошмарный сонъ преслѣдовалъ его.

Казалось, что кто то наваливается на грудь, жметъ и давитъ.

Онъ хотѣлъ кричать, но не могъ. Не въ силахъ былъ пошевелить рукой.

Эти ощущенія утонули въ глубокомъ обморокѣ.

... Первымъ проснулся Федоръ.

Въ комнатѣ стоялъ нѣжный полусвѣтъ сумерекъ.

Голова его странно болѣла.

Во рту ощущалась непріятная горечь.

Онъ съ трудомъ поднялся и сѣлъ на кровати.

Хотѣлъ ощупать бумажникъ, и замеръ отъ ужаса.

Бумажника не было...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XLVI.„Неожиданный союзникъ"

Екатерина Михайловна не ошиблась: это былъ дѣйствительно Козырь.

Остановимся нѣсколько подробнѣе на томъ, какимъ образомъ очутился онъ на этой таинственной квартирѣ, въ обществѣ цыганки Зары.

Человѣкъ въ маскѣ передалъ ему черезъ одного изъ своихъ агентовъ приказаніе оставить Гудовича и быть готовымъ къ отъѣзду изъ города.

— Временно ты будешь жить здѣсь,— сказалъ атаманъ, вводя Козыря въ квартиру, которая послужила тюрьмой для Екатерины Михайловны.

— Скоро ты мнѣ будешь нуженъ для серьезнаго дѣла. Потомъ я возьму тебя съ собой. Мы уѣдемъ изъ Томска.
Козырю ничего больше не оставалось, какъ только подчиниться этому распоряженію.

Онъ не имѣлъ возможности увидѣться со своими сообщниками: Федькой Безпалымъ и Николаемъ. Ничего не подозрѣвалъ о тѣхъ непріятныхъ приключеніяхъ, которымъ подверглись его товарищи.

Козырь перевезъ свои вещи на новую квартиру позднимъ осеннимъ вечеромъ.

Нужно ли говорить, что неожиданная встрѣча съ Зарой пріятно изумила нашего героя.

Онъ не смѣлъ даже надѣяться на столь счастливое стеченіе обстоятельствъ.

Первое время наши счастливые любовники были заняты взаимными разсказами о пережитомъ прошломъ. Затѣмъ Козырь началъ разспрашивать цыганку о томъ, что она дѣлаетъ на этой квартирѣ.

— Господинъ мой приказалъ мнѣ строго хранить тайну,—отвѣтила цыганка.—Но тебѣ я разскажу все. Мы караулимъ здѣсь одну дѣвицу. Ее привезли сюда недавно. Кто она,—я не знаю. Молодая красивая дѣвушка.

Козырь нахмурилъ бровиЬ:

— Стало быть, хочетъ онъ опять за старыя дѣла приняться. Сгубитъ онъ эту дѣвку. Зара, видя мрачное настроеніе своего любовника, поспѣшила перемѣнить разговоръ.

Любопытство Козыря было сильно задѣто. Онъ рѣшилъ во чтобы то ни стало увидѣть новую жертву загадочнаго преступника.

Цыганка первое время горячо противилась этому желанію, говоря, что Человѣкъ въ маскѣ запретилъ ей подъ страхомъ смерти впускать кого бы то ни было въ комнату плѣнницы.

Но Козырь все таки настоялъ на своемъ. Однажды утромъ онъ, воспользовавшись отсутствіемъ Зары, проникъ въ ту комнату, гдѣ томилась похищенная дѣвушка.

Велико было его изумленіе, когда онъ узналъ въ этой плѣнницѣ свою прежнюю собщницу—Екатерину Михайловну.

Онъ закидалъ ее вопросами.

Дѣвушка въ краткихъ словахъ разсказала ему о своихъ злоключеніяхъ.

Козырь, выслушавъ ея разсказъ, покачалъ головою.

— Вотъ гдѣ пришлось встрѣтиться, а я думалъ, что васъ давно ужъ въ Томскѣ нѣтъ. Ну, дѣла! И зачѣмъ вы ему понадобились?

— Ума не приложу.

— Слушай, Козырь,—горячо и возбужденно заговорила она,—неужели ты не постараешься спасти меня? Ты, мой старый хорошій знакомый, съ которымъ мы вмѣстѣ когда-то работали и жили, какъ честные товарищи, захочешь быть моимъ тюремщикомъ и палачомъ?

Козырь смущенно опустилъ голову.

— Эхъ, Катерина Михайловна, да развѣ моя здѣсь воля, да развѣ отъ меня что зависитъ. Самъ я, пока что, по чужой дудкѣ пляшу: что прикажутъ, то и дѣлаю.

— Скажи мнѣ, по крайней мѣрѣ, кто онъ такой, этотъ похитившій меня человѣкъ, и почему ты долженъ подчиняться ему?

— Давно ужъ меня съ нимъ судьба связала... Ну, никому бы другому не сталъ говорить, а вамъ все дѣло открою, слушайте же.

И Козырь разсказалъ дѣвушкѣ все то, что было ему извѣстно о личности Человѣка въ маскѣ, не утаивъ при этомъ своихъ подозрѣній о томъ, какого рода смерть ожидаетъ жертвъ этого загадочнаго человѣка.

Дѣвушка не могла сдержать возгласа ужаса.

— Боже мой! Это невѣроятно. Значитъ, я попала въ руки сумасшедшаго, преступнаго маніака. Скажи, какъ у тебя хватаетъ духу подчиняться этому чудовищу въ образѣ человѣка?!

Гнѣвное проклятіе сорвалось съ устъ Козыря.

— Провалиться бы ему въ преисподнюю,— онъ мой заклятый врагъ! Рано или поздно мы съ нимъ посчитаемся, нужно только время выждать... А тебя, Катерина Михайловна, тоже изъ бѣды вызволю,—вотъ тебѣ мое слово фартовика.

Она съ благодарностью пожала протянутую руку.

— Значитъ, ты откроешь дверь моей тюрьмы?

— Нѣтъ, погоди,—это надо иначе сдѣлать. Слушай да запомни хорошенько. Будетъ онъ тебя виномъ подчивать, а въ стаканѣ твоемъ зелье будетъ положено. Ежели человѣкъ выпьетъ—обомретъ сразу. Такъ ты и имѣй въ виду, изловчись незамѣтнымъ манеромъ стаканы перемѣнить, поняла? Я все время на чеку буду. Помощь, какую нужно, окажу, только ты не оробѣй, а на всякій случай—на вотъ тебѣ оборонъ. Съ одного маха можно кишки выпустить!

Козырь подалъ дѣвушкѣ отточенный финскій ножъ.

Она спрятала полученное оружіе за корсажъ платья.

— Теперь я живой въ руки не дамся...

Звонокъ, донесшійся изъ передней прервалъ эту бесѣду. Козырь встрепенулся.

— Кажись, атаманъ пришелъ, легокъ на поминѣ...

(Продолженіе слѣдуетъ). Не-Крестовскій.

ГЛАВА LXVIII.„Гаданье на человѣческой крoви“.

Зара, дѣйствительно, дрожала всѣмъ тѣломъ.

— Сегодня страшная ночь, господинъ. Слышишь, какъ воетъ вѣтеръ? Злые духи вьются на крышѣ этого дома, Они могутъ проникнуть сюда. И тогда—горе, о, горе! Мои заклинанія не въ силахъ будутъ удержать ихъ.

— Вздоръ! Я не боюсь ничего. Черти будутъ служить у меня на посылкахъ.

— О, прошу тебя, господинъ, не сегодня, только не сегодня.

Зара бросилась на колѣни и протянула руки съ умоляющимъ жестомъ.

— Сердце мое чуетъ недоброе. Можетъ случиться бѣда.

Человѣкъ въ маскѣ выпрямился во весь ростъ и гнѣвно заскрежеталъ зубами.

— Еще одно слово, и ты будешь лежать бездыханнымъ трупомъ! Дѣлай что тебѣ приказываютъ. Пусть самъ, сатана явится сюда,—я не побоюсь его.

Цыганка сжалась, какъ побитая собака, и покорно опустила голову, точно подставляя ее подъ ударъ.

— Я исполню все, что ты не пожелаешь, мой господинъ; могу ли я противиться твоей волѣ? Но не смѣйся надъ тайными силами: они мстительны и всемогущи.

— Зара, я теряю терпѣніе!

Цыганка встала и вытащила изъ своихъ черныхъ волосъ длинную золотую шпильку: пышныя косы, какъ чёрныя змѣи, разсыпались по плечамъ.

— Сядь, господинъ, вотъ сюда, на этотъ стулъ; я очерчу магическій кругъ, злые духи не переступятъ его.

Человѣкъ въ маскѣ занялъ мѣсто около небольшого столика, стоявшаго посреди комнаты.

— Я но боюсь ничего, — упрямо повторилъ онѣ.

Цыганка, глухо бормоча заклинанія, обвела шпилькой кругъ. Затѣмъ принесла и поставила на столъ стаканъ, наполненный какой то безцвѣтной жидкостью.

— Обнажи свою лѣвую руку, господинъ, и влей въ эту воду нѣсколько капель твоей крови.

Человѣкъ въ маскѣ засучилъ рукавъ, приготовляясь произвести требуемую операцію.

Въ его правой рукѣ блеснула сталь кинжала. Онъ спокойно, презирая боль, сдѣлалъ надрѣзъ. Темная алая кровь тонкой струйкой зазмѣилась по обнаженному тѣлу, стекая въ подставленный стаканъ и окрашивая воду.

— Довольно! Я перевяжу твою руку платномъ. Теперь сиди молча. Горе тому, кто перешагнетъ магическій кругъ.

Цыганка погасила огонь. Мертвая тишина воцарилась въ комнатѣ.

Слышно было только тяжелое прерывистое дыханіе Зары, которая точно боролась съ какой той невидимой силой.

Полночный вѣтеръ глухо шумѣлъ въ комнатѣ.

Стекла оконъ жалобно дрожали отъ порывовъ вѣтра.

— Черныя птицы бьются своими крыльями,—раздался звенящій полушёпотъ цыганки. — Злые духи здѣсь,—я чувствую ихъ. Страхъ! Страхъ!

— Это черти справляютъ тризну на могилѣ жертвы,—глухо пробормоталъ Человѣкъ въ маскѣ.

— Молчи! . Молчи!

Блѣдно-голубое пламя вспыхнуло въ комнатѣ.

Удушливый запахъ распространился по комнатѣ.

— Онъ зажегъ огонь. Страшная ночь!

— Къ чорту эти фокусы!—бѣшено вскрикнулъ Человѣкъ въ маскѣ. — Всѣ огни ада не испугали бы меня. Говори, что ты видишь въ стаканѣ.

Цыганка откинулась на спинку стула. Лицо ея было искажено страшнымъ волненіемъ.

—  Вижу, вижу!...

— Ну, говори!

... Дорога твоя... Лѣсъ, лѣсъ, темный лѣсъ...

— Дальше?

... Полдень жаркій, лѣтній.,. Горы высокія, голыя... Снѣга на солнцѣ горятъ... Рѣка шумитъ... Ухъ, быстрая рѣка, злая... Далеко это отсюда, далеко...

— Дальше? Говори, что видишь дальше?

... Люда ѣдутъ... Лошади—кости да кожа... Всадники блѣдны, какъ смерть... Лѣсъ дремучій шумитъ—смѣется надъ ними... Падаютъ люда... Умираютъ.,.

— А я, я?..

— Тебя вижу... Женщины съ тобою... Одна изъ нихъ красавица... Волосы у нея, какъ золото.. Мена тамъ нѣтъ... Нѣтъ!.. Горе!..

— Не каркай!.. Говори дальше?

— Золото... Много золота... Гора золотая... Смотрѣть на нее глазамъ больно... Слѣпитъ... Люди убиваютъ другъ друга... Пожаръ лѣсной... Дымъ... Трескъ... Гибнетъ все живое...

— Но что ждетъ меня? Останусь ли я живъ?..

— Кинжалъ надъ твоей грудью... Кровь... Кровь ...

— Кто мнѣ грозитъ? Кого долженъ я опасаться!

... Женщина... Она любитъ тебя, но убьетъ...

— Кто она такая? Какое у ней лицо?

— Не вижу... Все въ дыму... Слышу хохотъ безумный... Деревья трещатъ... Огонь ихъ  лижитъ... Горе!... Горе тебѣ!..

Блѣдно-голубое пламя въ комнатѣ погасло.

Цыганка замолкла.

Человѣкъ въ маскѣ рѣзкимъ движеніемъ отбросилъ свой стулъ.

— Довольно!.. Теперь я знаю достаточно. Горе моимъ врагамъ!

Онъ зажегъ свѣчу.

Цыганка лежала на полу, безсильно разметавъ руки.

Лицо ея было блѣдно и покрыто холоднымъ потомъ.

Она была въ глубокомъ обморокѣ.

Человѣкъ въ маскѣ перенесъ ее на диванъ и началъ приводить въ чувство. Это удалось ему не скоро. Наконецъ, Зара открыла глаза и приподняла голову.

— Мнѣ тяжело, — еле слышно произнесла она.—Онъ долго душилъ меня, но я не поддалась.

— Будетъ болтать вздоръ, ты была въ обморокѣ. Встань! Нужно провентилировать комнату. Отъ этихъ дурацкихъ порошковъ, которые ты бросила въ каминъ, кружится голова,—я шатаюсь, какъ пьяный.

Цыганка встала и привела въ порядокъ свой костюмъ.

— Я не буду ждать новолунія,—обратился къ ней Человѣкъ въ маскѣ.— Ступай, больше ты мнѣ не нужна.

Она молча повиновалась.

Оставшись одинъ, Человѣкъ въ маскѣ прилегъ на диванъ.

Страшнымъ усиліемъ ему удалось отогнать отъ себя мрачныя предчувствія, навѣянныя гаданіемъ.

Онъ, наконецъ, рѣшался.

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій

ГЛАВА L.„Попытка сорвать маску“.

Глаза цыганки радостно блеснули.

— Намъ нужно бѣжать отсюда, не мѣшкая,—заговорила Катя,—бѣжать, пока не поздно.

— Правильно твое слово, оставаться здѣсь дальше не зачѣмъ.

Козырь въ глубокомъ волненіи прошелся по комнатѣ.

Его врагъ, отомстить которому онъ поклялся, былъ въ его власти. Но что то мѣшало Козырю привести въ исполненіе давно лелѣемый  планъ.

— Могъ бы зарѣзать я тебя, какъ собаку, да на соннаго рука не поднимается. Чортъ съ тобой! Живи покуда. Больше ты мнѣ не страшенъ. Придется ежели ещё встрѣтится, ну, тогда посмотримъ. Потолкуемъ съ тобой рука на руку: кому жить, кому помирать.

Произнося эту тираду, Козырь махнулъ рукой и обратился къ Зарѣ:

— Пойдемъ отсюда, или онъ тебѣ дороже меня?

Цыганка, встрепенулась, обвила руками шею Козыря и прошептала голосомъ, полнымъ тоски и отчаянія:

— Не могу! Охъ, не могу, соколъ мой. Клятвой я страшной связана. Умру здѣсь. Ступайте, бѣгите съ ней, да скорѣе. Смерть близка.

Катя еще разъ вмѣшалась рѣшительнымъ тономъ.

— Намъ дорога, каждая, минута. Что же ты стоишь, Семенъ? Ночь проходитъ...

— Полно, Зара; не дури!—уговаривалъ Козырь любовницу. Вотъ тебѣ мое послѣднее слово: коли не ложно ты меня ласкала, коли это не бабья твоя хитрость была,—такъ пойдемъ со мной... Ну, а коли онъ тебѣ такъ милъ—оставайся. Вырву я изъ сердца эту занозу! Вѣтромъ тоску мою развѣетъ! Ну,—рѣшай?

Глубокое душевное волненіе отразилось на лицѣ цыганки.

Въ ней боролись теперь два чувства—горячая любовь къ Козырю и фанатическая преданность къ атаману.

Послѣдняя брала верхъ: воля Зары была давно порабощена Человѣкомъ въ маскѣ.

— Иди, мой соколъ, гуляй!—впилась послѣднимъ поцѣлуемъ въ уста возлюбленнаго,—и безъ меня счастливъ будешь! Бѣлый свѣтъ великъ: найдешь и моложе и краше меня.

— Ну, если такъ...

Козырь не закончилъ и отстранивъ отъ себя цыганку, обратился къ Катѣ.

— Одѣвайся покуда. Дай ей, Зара, платье, а я захвачу, что поцѣннѣе. Пригодится на разживу...

Однако ему не пришлось привести это въ исполненіе.

Изъ передней донесся звонокъ.

Козырь бросился въ прихожую и громко, не отворяя двери, окликнулъ.

— Кто тамъ?...

За дверью слышалась возня.

— Свои,—раздался грубый мужской голось.

— Свои всѣ дома, — возразилъ Козырь,— что вы за грабежомъ пришли что-ли?

За дверью стихли.

Чуткое ухо Козыря уловило нѣсколько фразъ.

— Да кто это отвѣчаетъ? Голосъ не знакомый:

— Эй, кто тамъ за дверью? Позови цыганку? Да поворачивайся, чертовъ сынъ! Важное дѣло до атамана.

— Ну, это вы, братцы не въ пору пришли. Атаману не до васъ. Никого впускать не велѣлъ.

— Будетъ лясы точить. Зови цыганку. А то мы тебя вѣдь не знаемъ, что ты есть за человѣкъ.

Электрическій звонокъ залился неистовой трелью.

— Обождите, сейчасъ, позову,—крикнулъ Козырь.

Онъ бросался въ комнату, гдѣ лежалъ Человѣкъ въ маскѣ, и торопливо кинулъ Катѣ.

— Одѣвайся скорѣе... Тамъ его ребята пришли. Надо чернымъ ходомъ удирать. Эхъ, жалко не успѣю я квартиру обчистить: сколько добра останется.

Онъ наклонился надъ атаманомъ и насмѣшливо произнесъ:

— Ну, прощай! Теперь я сорву съ тебя твою маску, погляжу что ты за человѣкъ по обличью. Чтобы ежели встрѣтиться гдѣ, такъ узнать можно было.

Козырь протянулъ руку, но его остановила цыганка.

— Что ты дѣлаешь?—съ ужасомъ вскричала она.

— Горе тому, кто увидитъ лицо господина...

— Э! пустяки... розсказни.

Козырь рѣшительнымъ движеніемъ схватился за маску, закрывавшую лицо атамана, но въ этотъ же моментъ испустилъ крикъ боли и ужаса.

Какая-то непонятная сила отбросила его въ сторону и парализовала правую руку, точно электрическимъ токомъ.

Испугъ Козыря былъ такъ великъ, что онъ едва опомнился.

— Видно и впрямь атаманъ чертямъ душу запродалъ!—съ суевѣрнымъ страхомъ пробормоталъ онъ, морщась отъ боли. Ахъ, чтобы имъ провалиться въ пекло! Ломаютъ дверь...

Дѣйствительно изъ прихожей донеслись глухіе удары. Очевидно, пришедшіе догадались, что въ квартирѣ не все благополучно.

Козырь осмотрѣлъ свой револьверъ и бросился по черному ходу черезъ кухню.

Дверь, выходившая на нижнюю площадку, имѣла небольшое окошечко.

Козырь убѣдился, что и здѣсь караулитъ кто-то.

Вернувшись въ квартиру, Козырь съ отчаяніемъ въ голосѣ сообщилъ Катѣ:

— Ну, кажись, намъ отсюда по добру по здорову не выбраться. Всѣ выходы отрѣзаны, а тутъ еще горе,—правой рукой пошевелить не могу. Пропало наше дѣло.

Счастливая мысль осѣнила его голову. Онъ вспомнилъ, что задній фасадъ квартиры выходитъ на сосѣдній дворъ.

— Попытаться развѣ чрезъ окошко удрать. Другого пути нѣтъ.

Суконныя шторы и драпри послужили прекраснымъ матеріаломъ, облегчающимъ путь къ бѣгству.

Козырь разрѣзалъ ихъ на длинныя полосы и связалъ, чтобы получить желаемую длину.

Катя дѣятельно помогала ему въ этомъ.

Цыганка поняла ихъ намѣреніе и, послѣ минутнаго колебанія, предложила свою помощь.

— Скорѣй, скорѣй! Я задержу тѣхъ насколько сумѣю. Бѣгите!

Зимнія рамы не были еще вставлены, такъ что открыть окно и укрѣпить импровизированную лѣстницу было дѣломъ одной минуты.

Катя вскочила на подоконникъ.

Темная осенняя ночь брызнула ей въ лицо дождевыми каплями.

— Спускайся, держись крѣпче! Не бойся, —здѣсь не высоко,—ободрялъ ее Козырь.
(Продолженіе слѣдуетъ).
Не-Крестовскій.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. Цѣною крови.
ГЛАВА I. „Въ таежной глуши“,

...Темная полоса тайги, среди которой пролегала дорога, начала рѣдѣть.

Зелень вѣковыхъ кедровъ уступала мѣсто мелкому березовому подлѣску.

Неуклюже, во прочно сдѣланный крестьянскій коробокъ, запряженный парою, бойко катилъ по дорогѣ.

Подъ дугой побрякивали колокольчики.

Потянулась поляны.

Кое гдѣ чернѣла вспаханная земля.

Коробокъ остановился у поскотины большого притаёжнаго села, расположеннаго по правому берегу одного изъ притоковъ Енисея.

...Ямщикъ, рослый плечистый дѣтина, съ типичнымъ лицомъ природная сибиряка, подъѣхалъ къ поскотинѣ, соскочилъ съ козелъ.

— Подержи-ка, баринъ, вожжи,—обратился онъ къ пассажиру.

Ворота поскотины со скрипомъ отворились.

— Эхъ, усинцы и караульщиковъ на поскотинѣ не поставятъ,—добродушно, проворчалъ ямщикъ, оправляя на коренникѣ шлею. —обчественныхъ денегъ, слышь, жалѣютъ, черная ихъ немощь задави!

— А кто сейчасъ въ Усинскомъ старшиной?—поинтересовался проѣзжій.

— Да все старый,—Михѣй Митричъ... Да вы, господинъ, нешто изъ тутошнихъ будете?

Проѣзжій оставилъ этотъ вопросъ безъ отвѣта.

Это былъ мужчина старше средняго возраста. Человѣкъ крѣпкаго атлетическаго тѣлосложенія. Преждевременная сѣдина серебрилась въ его волосахъ и бородѣ. Исхудалое лицо носило слѣды изнурительной болѣзни, отъ которой проѣзжій, очевидно—недавно еще оправился,

...Ямщикъ взмахнулъ кнутомъ и гаркнулъ на лошадей.

Но—но, милыя, уважьте! Добрые кони, точно чувствуя близость отдыха, послѣ длиннаго перегона, подхватили вскачь.

— А къ кому, господинъ, заѣзжать будешь?—спросилъ въ полуоборота ямщикъ. — У Анкудиновыхъ я раньше стоялъ. Къ нимъ заѣхать можно...

Ямщикъ совсѣмъ обернулся къ проѣзжему. — Къ Анкудинову теперича никто не заѣзжаетъ. Старикъ то Герасимъ нонись померъ. Безъ ево всё хозяйство въ раззоръ пошло. Большакъ-отъ выдѣлился, своимъ значитъ, порядкомъ хозяйствуетъ, а меньшой на пріискахъ гдѣ то путаться... Крутель парень — бѣда.

— Ну, такъ заѣзжай къ своимъ знакомымъ,—мнѣ все равно.

— Я тебя, баринъ, на хорошую квартеру завезу, — къ Семенъ Данилычу. У нихъ и горницы чистыя.   „Вольну“ тоже гоняетъ.

— А кто это такой Семенъ Данилычъ Я не помню, что то.

— А это, баринъ, изъ городу будетъ, изъ Минусинскова. Нонишней зимой онъ на село пріѣхалъ. Домъ поставилъ. Лавкой торгуетъ. Мужикъ оборотистый. Которые съ пріисковъ компаніоны всѣ къ нему заѣзжаютъ... Баба у него больно тово...

Ямщикъ покрутилъ головой и смолкъ.

— Что. говоришь, баба?—переспросилъ проѣзжій.

— Разухабистая, молъ, баба. Одно слово— угаръ! Съ кажнымъ человѣкомъ обойтись умѣетъ.

— Ну, вези къ нему...

Вскорѣ коробокъ застучалъ по гати, переброшенной черевъ грязную рѣчушку.

Начиналось село.

Близость тайги и поэтому дешевизна лѣса сказывалась во всѣхъ сельскихъ постройкахъ. Дома были все больше крестовые, съ тесовыми крышами.

Видно было, что крестьяне здѣсь —народъ зажиточный.

  Хлѣбопашествомъ усилены занимались мало. Главнымъ источникомъ ихъ доходовъ являлось пчеловодство и охота. Населеніе состояло преимущественно изъ раскольниковъ, ревностно сохраняющихъ устои старины. Раскольники и были, собственно, первыми насельниками этого глухого таежнаго уголка. Ихъ топоры отвоевали у дремучей тайги мѣсто для засѣлья, проложили дороги.

Открытіе золотыхъ пріисковъ въ южной части Минусинскаго округа значительно подняло благосостояніе села.

Но на ряду съ этимъ, близость пріисковъ внесла деморализирующее начало въ патріархальный укладъ сельской жизни.

Молодежь стала баловаться. Появилась такія потребности и вкусы, о которыхъ раньше въ этой таежной глуши и не слыхивали.

... Возвратимся, однако, къ нашему повѣтствованію.

... Ямщикъ съ гикомъ и свистомъ подкатилъ къ тесовымъ воротамъ новаго дома, стоявшаго на самомъ краю села.
Заходящее весеннее солнце обливало алымъ свѣтомъ крышу этого дома и верхніе ряды его свѣже срубленныхъ бревенчатыхъ стѣнъ.

Рядомъ съ воротами возвышалось крылечко, ведущее въ лавку.

Звонъ колокольчиковъ вызвалъ на крыльцо лавка молодую черноволосую женщину, одѣтую, какъ обыкновенно одѣваются мѣщанки глухихъ сибирскихъ городковъ.

Заходящее солнце мѣшало ей разглядѣть пріѣхавшихъ.

Она приложила ладонь къ глазамъ и, всматриваясь такимъ образомъ, спросила:

— Кого это Богъ далъ? Лошадокъ вамъ требуется?

— Покличь, хозяйка, работника, пусшай ворота отворитъ. Проѣзжающаго привезъ. — Милости просимъ, милости просимъ! — привѣтливо заговорила молодая женщина,— Рады гостямъ.

Лошадей ввели въ ограду.

— А гдѣ-жъ самъ хозяинъ,—Семенъ-отъ? — спросилъ ямщикъ у работника, отворившаго имъ ворота.

Работникъ, угрюмый и приземистый парень, передернулъ плечами и неохотно процѣдилъ:

— На зимовье уѣхалъ,—къ утру обернется...

Проѣзжій, очутившись въ просторной свѣтлой горницѣ, внимательно оглядѣлся и, видимо, оставшись доволенъ осмотромъ, подумалъ вслухъ.

— Чисто живутъ;—на городской манеръ. Дѣйствительно обстановка комнаты заставляла забывать, что находишься въ глухомъ притаежномъ селѣ въ нѣсколько стахъ верстахъ отъ города.

Окна были украшены кисейными занавѣсками, стѣны оклеены обоями.

Съ потолка спускалась висячая лампа. Въ углу стояла желѣзная складная кровать.

Проѣзжій сбросилъ съ себя дорожное пальто изъ грубой желтой азямины и остался въ суконной поддевкѣ, стянутой ремнемъ.

— Самоварчикъ, сударь, прикажете?— спросила хозяйка въ полуоткрытую дверь комнаты.

— Да, пожалуйста. Да умыться бы не мѣшало съ дороги.

— Будьте добры, пройдите сюда на кухню,—умывальникъ у насъ здѣсь.

Освѣжившись холодной водой, проѣзжій вернулся въ отведенную ему комнату и въ ожиданіи чая подошелъ къ окну.

За его спиной раздавались легкіе шаги хозяйки, хлопотавшей около стола.

Тихо звенѣла чайная посуда.

— Пожалуйте, сударь, я закусить вамъ приготовила. Сейчасъ и самоваръ готовъ будетъ.

На столѣ, покрытомъ чистой льняной скатертью, стояло нѣсколько тарелокъ съ жареной бараниной, грибками и моченой брусникой. Былъ предусмотрительно поставленъ и графинчикъ съ настойкой на лимонныхъ коркахъ.

Все это заманчиво щекотало аппетитъ.

Проѣзжій потеръ руки и налилъ себѣ настойки.

— Что это, сами грибки солили?—спросилъ онъ.

Хозяйка весело улыбнулась.

— Къ сожалѣнію, сударь, я не могу похвастаться такимъ умѣньемъ. Это у насъ старушка одна живетъ,— она хозяйничаетъ. Очень рада, что вамъ понравилась эта скромная закуска. Сейчасъ я подамъ самоваръ. Угощу васъ хорошимъ медомъ.

Она вышла...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не- Крестовскій.