ГЛАВА VI."Въ зимовьѣ“.

Дѣвушка при этихъ словахъ еще болѣе покраснѣла и смущенно отвернулась въ уголъ.

— Слышь, Олеся, правду я говорю, а-ль нѣтъ?—продолжалъ Козырь, принимаясь за закуску.

— Чего же ты молчишь? Чай, я не слѣпой: вижу,—по сердцу тебѣ Федоръ пришелся. Хочемъ мы сватовъ засылать, поди, Герасимъ кочевряжиться не будетъ. Женимъ васъ послѣ Петровокъ.

Дѣвушка застѣнчиво и радостно улыбнулась.

— Ну ужъ вы, дядинька Семенъ, завсегда такъ: на смѣхъ поднимаете. Какая я еще невѣста. Велики ли мои года?

— Что же, года должны выйти.

— Нонѣ, на святой пятнадцать исполнилось.

— Ну чего тамъ! По нашему, по пріисковому знаешь? Ежели шапкой не сшибешь— влачитъ дѣвка хоть куда!

— О, чтобъ васъ! Вотъ языкъ то не купленный!—всплеснула руками дѣвушка.

Она выбѣжала въ сѣни.

Почти тотчасъ же раздался ея смѣющійся голосъ:

— А ну тебя, рукамъ воли не давай! Козырь нахмурился.

— Льнётъ Федька къ дѣвчонкѣ. Пожалуй и про дѣло забылъ.

Дверь отворилась.

— Ну, Семенъ Данилычъ, теперь и по чаркѣ пропустить можно,—весело заговорилъ спиртоносъ, входя въ зимовье.

— То-то по чаркѣ! Олеська то видно тебя къ юбкѣ пришила?

Федоръ безпечно покрутилъ усы.

— Э, видали мы ихней сестры.

— Обломаетъ тебѣ Герасимъ ноги.

Онъ её пуще родной дочери любитъ...

— Черная немочь его задави! Да мнѣ все равно: коли казакъ чего захочетъ—умретъ да достанетъ!.. Выпьемъ!

Выпили а закусили вяленымъ мясомъ.

— Ты мнѣ, товарищъ, въ моемъ дѣлѣ помоги, а ужъ я въ долгу не останусь. Старика я уломаю. Олеську онъ за тебя съ руками отдастъ. Женишься—домомъ заживешь. Не вѣкъ тебѣ холостымъ быть.

Федоръ махнулъ рукой.

— Пришла охота!

— Ладно—не втирай очки.

— Мнѣ моя молодецкая воля дороже всего на свѣтѣ.

— Слыхали!

Козырь замолчалъ и затѣмъ продолжалъ, рѣзко измѣнивъ тонъ:

— Прояснивать начинаетъ... Къ ночи совсѣмъ вызвѣздитъ. Купецъ нашъ, гляди, раньше потемокъ не будетъ. Работникъ у меня парень смышлёный, даромъ,что увольнемъ выглядитъ. Такой прямой дорогой повезетъ, что самъ чертъ ноги сломитъ! Эхъ, одно не ладно будетъ—ежели онъ да ночевать останется.

— Утромъ возьмемъ,—увѣренно возразилъ Федоръ.

— Ночью не въ примѣръ лучше...

Они допили спиртъ.

— Закуримъ теперича... Важно, словно огонь по жиламъ пошелъ! Никакая баба тебя такъ не согрѣетъ,—замѣтилъ Федоръ, набивая трубку.

Въ зимовьѣ темнѣло...

Козырь подвинулся къ окну.

Видъ изъ окна не веселилъ взгляда: печальная галечная отмель тянулась до самой рѣки...

... Бѣлѣла пѣна на перекатахъ.

... За рѣкой поднималась стѣна дикой тайги.

... Окружающая природа поражала суровой мрачностью.

— Н-да... не больно весело жилось тутъ старику Герасиму, покуда онъ Олеську не подобралъ,—задумчиво произнесъ Козырь, затянувшись изъ трубки.

— Мѣсто гиблое...

Въ темнотѣ сумерекъ дремучая тайга казалась еще болѣе мрачной и непривѣтливой, чѣмъ обыкновенно.

Тѣни сгущались по угламъ.

Собесѣдники плохо различали лица другъ друга.

... Искрились огоньки трубокъ.

— Да, братецъ мой, и по нонѣшній день нейдетъ у меня съ ума: какія это бумаги атаманъ у купца отобрать хотѣлъ?—тихо, точно разсуждая самъ съ собою, началъ Козырь.

— Найди, говоритъ, что мнѣ надо. Озолочу тебя.

— Чтобъ его на томъ свѣтѣ черти такъ озолотили!

— Ну, не къ ночи о нёмъ поминать, — съ оттѣнкомъ суевѣрнаго ужаса возразилъ Козырь.

— Намъ ли бояться ночи?

— Душу онъ черту продалъ—это вѣрно —убѣжденно подтвердилъ Ковырь.
— Э, какая тамъ душа!?

— Ты то дурень, возьми въ башку: развѣ кто живъ человѣкъ станетъ человѣческую кровь пить? А онъ пилъ, прямо сказать— сосалъ... Тьфу! Допрежь я только догадывался, а потомъ Зара сказала. Она его, покойница, боялась, колдуномъ почитала.. Вотъ они какія дѣла то!

— Чего жъ ты храбрился съ нимъ силой помѣриться?

— Когда кровь увидишь—и самого черта не испугаешься!

— Вотъ это вѣрное слово... крѣпкое!

Разговоръ оборвался...

Дверь безшумно отворилась.

— Долго тятеньки нѣтъ... Ужъ не случилось ли съ намъ чего—оборони Господи!

Въ нѣжномъ дѣвическомъ голосѣ слышались вотки испуга,

— А, это ты, Олеся,—обернулся Козырь. — За отца боишься?

— Не случилось ли, говорю, чего съ нимъ... Можетъ, на звѣря наткнулся...

— Ну, Герасима звѣрь не испугаетъ.

— Огонь надо зажечь... стемнѣло.

— Поди, часъ десятый ужъ есть.

— Тучами небо затянуло, оттого и темно.

Зажгли висячую лампочку.

Козырь вышелъ посмотрѣть лошадей.

— Далеко ли вы подвились?—спросила Олеся, убирая со стола посуду.

Федоръ валялся.

— Звѣря подкараулить хочемъ... Сказываютъ, къ кержакамъ на пасѣку огромадный звѣрь ходитъ...

— Это на Малиновомъ ключикѣ, которая пасѣка?

— Ну, да... Тамъ мы „лабазъ" устроили... Да и еще одно дѣльце ость... Товарищи должны подъѣхать.

Дѣвушка лукаво блеснула своими черными живыми глазами.

— Будетъ вамъ путать! Развѣ я маленькая—не понимаю. Спиртъ,поди, везете?

Профессія Федора не составляла тайны для дѣвушка.

— А хоть бы и такъ? Что развѣ купить хочешь бутылочку?

Олеся покачала головой.

— И какъ это вамъ не страшно? Намедни урядникъ проѣзжалъ. Казаки съ нимъ... „Я, говоритъ, этого парня, живъ не буду— словлю“! Про васъ онъ... У тятеньки допытывалъ: "Гдѣ, молъ, они ходъ имѣютъ, какимъ бродомъ?" Сердитый такой урядникъ... Ругался—страсть!

— Дулю ему подъ носъ, бісову сыну!— сплюнулъ Федоръ.—Что онъ, дурная голова, думаетъ, винтовокъ у насъ нѣтъ, али мы стрѣлять не умѣемъ? Чтобы мы стали бояться какого то урядника! А коли встрѣтимся на узкой дорожкѣ, то ужъ видно одному изъ насъ не гулять по бѣлому свѣту!

Лицо Олеси затуманилось.

— Отчаянной вы жизни человѣкъ,—тихо вымолвила она, отходя къ столу.

Федоръ ничего не отвѣтилъ и опустился на лавку, наблюдая за дѣвушкой.

Въ душѣ его боролись противорѣчивыя чувства.

— А что жъ, развѣ тебѣ жалко меня?

— Чего мнѣ жалѣть: ни братъ, ни отецъ...

Но по тону ея словъ было видно, что думаетъ она совершенно иначе.

— А то пожалѣла-бы, полюбила...

— Сама себя погубила?—съ кокетливымъ вызовомъ подхватила Олеся.

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА VIII.„Счастье или смерть?"

— Ночевать, стало быть, не будете?

Безшумныхъ покачалъ отрицательно головой и, обратясь къ привезшему его работнику, крикнулъ:

— Ну, ты, тетеря сонная, поворачивайся! Вытаскивай поклажу...

Приглядѣвшись къ дѣвушкѣ, Савелій Петровичъ добавилъ спокойнымъ тономъ:

— Не узналъ я тебя, дѣвонька, въ темнотѣ-то. Выросла за два то года... Невѣста стала.

—  Я васъ, баринъ, сразу признала—по голосу,— смущенно отвѣтила Олеся.—Долго что то вы у васъ не были. Въ городу, видно, жили?

— Да... въ городѣ...,—разсѣянно бросилъ Савелій Петровичъ, занятый въ это время другими соображеніями.

Войдя въ зимовье, онъ посмотрѣлъ на свои часы.

— Гмъ... Сейчасъ одиннадцатый вначалѣ... До Георгіевскаго пріиска осталось верстъ пятнадцать... Два часа ѣзды самое большое. Будь дорога получше—живо бы докатилъ. Во всякомъ случаѣ къ полночи буду на мѣстѣ. Загорскій и его гости врядъ ли ложатся спать рано. Застану ихъ еще не спящими.

Останавливаясь на этой мысли, Савелій Петровичъ опустился на лавку и попросилъ Олесю:

— Покажи, голубушка, парню, что меня привезъ, гдѣ у васъ сѣдла лежатъ. Пускай онъ мнѣ засѣдлаетъ коня... Нѣтъ, постой, впрочемъ, я самъ. А то этотъ дурень провозится, пожалуй, до бѣлой зари...

Старый таежный волкъ вышелъ вслѣдъ за дѣвушкой въ сѣни.

Она зажгла ручной фонарь.

— Вотъ берите, какое вамъ взглянется, —указала Олеся на стѣну, гдѣ были аккуратно развѣшаны сѣдла и чепраки.

— Лошадь то у насъ не больно хороша... Гнѣдка, чай вы помните, баринъ? На шустромъ то самъ тятенька уѣхалъ,— продолжала дѣвушка, освѣщая фонаремъ путь къ конюшнѣ.

— Ладно, какъ нибудь доѣду,—отозвался Савелій Петровичъ, выводя коня изъ „стайки“ (крытая загородка, родъ конюшни).

Быстрота и ловкость,—съ которой онъ осѣдлалъ лошадь, вызвала у Олеси возгласъ восхищеннаго удивленія:

— И чтой-то это вы, баринъ! И гдѣ только научились? Будто и впрямь весь вѣкъ въ конюхахъ ѣздили,—наивно замѣтила она.

— Люди говорятъ—въ тайгѣ родился! Мальчонкомъ ещё къ лошадямъ привыкъ.

Угрюмый парень, наблюдавшій эту сцену съ видомъ самаго философскаго равнодушія, сплюнулъ и закусилъ чубукъ трубки.

— Ладно... торопись,—лѣниво шевельнулась у него мысль, —не далеко уѣдешь!

Савелій Петровичъ сидѣлъ уже въ сѣдлѣ.

— Завтра утромъ я конюха за своими вещами пришлю. Онъ и лошадь эту приведетъ, —обратился Безшумныхъ къ дѣвушкѣ.

— Хорошо. Будьте спокойны—все будетъ въ сохранности...

— Ну съ Богомъ! Трогай, Гнѣдко!

— Часъ добрый.

Тутъ вмѣшался работникъ.

— А что же, баринъ... на водочку бы съ васъ?—спросилъ онъ, больше для очистки совѣсти, такъ какъ былъ заранѣе увѣренъ въ отрицательномъ отвѣтѣ.

— Что-о? На водку еще просишь? Говори слава Богу, что я тебѣ бока еще не наломалъ! — раздраженно крикнулъ Савелій Петровичъ, ударяя коня стременами,

... Темнота ночи поглотила одинокаго всадника.

... Жидкая грязь зашлепала подъ копытами коня.

Теплое освѣщенное зимовье осталось позади.

Впереди, въ сумракѣ ночи забѣлѣла пѣна рѣчного переката...

Савелій Петровичъ благополучно перебрался черезъ рѣку.

Бродъ овъ помнилъ.

Разразившійся ливень сильно поднялъ уровень рѣки, такъ что вода достигала колѣнъ всадника.

Савелій Петровичъ выѣхалъ на тропинку, подобралъ поводья и взмахнулъ нагайкой.

Лошадь прибавила шагу.

Галечная прибрежная отмель смѣнилась густыми зарослями кустарниковъ.

Далѣе потянулась тайга.

Нашъ одинокій шутникъ, покачиваясь въ сѣдлѣ, закурилъ трубку и отдался пріятнымъ мечтамъ.

...Тамъ, въ городѣ, встрѣчаясь почти ежедневно съ панной Ядвигой, онъ и не подозрѣвалъ, какіе глубокіе корни пустило въ немъ чувство симпатіи къ этой красивицѣ-полькѣ.

— Славная, добрая дѣвушка,—не разъ думалось Савелію Петровичу,—какъ она ухаживала за мною въ то время, когда я былъ ва волоскѣ отъ смерти.

Ему и въ голову не приходило, что все это со стороны панны Ядвиги было не болѣе, какъ искусная комедія, послѣдствіе наущеній Загорскаго и Гудовича—этихъ двухъ авантюристовъ, готовыхъ на все, ради достиженія своихъ личныхъ выгодъ.

... Глухо шумѣли верхушки деревьевъ, точно разговаривали о чемъ то съ ночнымъ вѣтромъ.

Мокрыя, колючія вѣтки хлестали Савелія Петровича по лицу, обдавали его цѣлымъ каскадомъ брызгъ.

Лошадь то и дѣло спотыкалась.

По временамъ тропинка заводила въ такую чашу, что Савелій Петровичъ пригибалъ голову къ самой шеѣ коня, чтобы не наткнуться въ темнотѣ на какой нибудь сучекъ.

По его соображеніямъ, онъ отъѣхалъ отъ зимовья уже верстъ восемь.

— Сейчасъ должно начаться болото.— узнавалъ знакомыя мѣста Савелій Петровичъ. — Потомъ въ гору тропинка пойдетъ. Хребетъ перевалю, а тамъ ужъ до пріиска рукой подать! Да и дорога тамъ должна быть лучше! Только бы не спящими застать... Ну, Гнѣдко, пошевеливай.

Этотъ бодрый возгласъ точно всколыхнулъ ночныя тѣни...

... Чутко отозвалось эхо тайги...

... Лошадь тряхнула гривой.

Мелкимъ разсыпчатымъ звономъ загромыхалъ „подвѣсъ“ (ремень съ нашитыми бубенцами, который надѣвается на шею коня, при поѣздкахъ по тайгѣ).

Не зналъ Савелій Петровичъ, что ожидаетъ его впереди, какая опасность кроется въ дремучей тайгѣ.

Не зналъ и даже не подозрѣвалъ.

Иначе отстегнулъ бы онъ „подвѣсъ“ и забросилъ его въ кусты.

Вынулъ бы свой револьверъ изъ кобура и насторожилъ бы вниманіе.

А то, пожалуй, и назадъ бы вернулся — на зимовьѣ ночь переждать...

Смѣлый по натурѣ, презиравшій всякую опасность, Савелій Петровичъ думалъ теперь только о томъ, какъ онъ встрѣтится, наконецъ, съ любимой женщиной, о чемъ они будутъ говорить послѣ долгой разлуки, какъ она на него посмотритъ.

Радостныя мысли рождались въ его головѣ.

— Не забыла меня, солнышко мое, сама меѣ написала... Зоветъ меня... Эхъ, и крѣпко же она мнѣ по сердцу пришлась!

... Сформировать свою заявку. Утру носъ золотомъ братцу ея... Радъ, дуракъ, будетъ, что такой богачъ, какъ я, за сестру сватается ... Все мое богатство, все мое золото къ ея ногамъ положу. „Живи королевна и властвуй!—скажу“...

Такъ размышлялъ одинокій всадникъ, пробираясь впередъ.

И не зналъ онъ, что ждетъ его впереди: счастье или смерть...

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

Цѣною крови.ГЛАВА Х.„Ночная перестрѣлка“.
... Темная ночь сторожила свои тайны.

Ни одинъ звукъ, ни одинъ шорохъ не предостерегъ Савелія Петровича о грозящей ему смертельной опасности.

Безстрастно молчали старыя развѣсистыя кедры.

Тонули въ тишинѣ ночи и мѣрное побрякиваніе „подвѣса" и топотъ копытъ.

Герой нашъ ѣхалъ, глубоко задумавшись.

Мысль объ опасности не приходила ему въ голову.

Здѣсь, на этой глухой таежной тропѣ, онъ чувствовалъ себя въ болѣе привычной обстановкѣ, чѣмъ на ярко освѣщённой улицѣ большого города.

Укачиваемый мѣрной поступью коня, онъ погрузился въ полудремотное состояніе.

Откуда то изъ глубины души, какъ смутные отголоска забытыхъ сновъ, поднимались картины далекаго прошлаго.

... Вставали старыя тѣни, затушеванныя временемъ...

... И опять уходили, давая мѣсто другимъ, болѣе яркимъ и близкимъ образамъ.

Казалось, что это не онъ, не Безшумныхъ, а кто-то другой, совсѣмъ незнакомый и далекій, ѣдетъ здѣсь по тайгѣ въ глухую полночь.

Зачѣмъ, куда ѣдетъ?

Найдетъ ли онъ свое счастье?

Много уже затрачено энергіи и силъ, много безсонныхъ ночей осталось позади, а будущее также темно, какъ эта ночь.

Гдѣ то за горами, въ темной таежной пади, тихо спитъ малолюдный полузаброшенный пріискъ.

... Постройки сливаются съ ночнымъ мракомъ.

... Огни давно погашены.

... Старые галечные отвалы, какъ могильныя насыпи стерегутъ долину.

... Мрачное, печальное мѣсто.

... А между тѣмъ онъ торопятся туда, готовъ бы полетѣть на крыльяхъ.

... Тамъ—его счастье!

Его радость и жизнь...

Любимая имъ женщина...

Спитъ она теперь, или бодрствуетъ?

Ждетъ ли она его?

... Тра-ахъ! — вдругъ заставала тайга.

... А-ахъ,—отозвалось разбуженное эхо, отвѣтившее выстрѣлу. Всколыхнулись ночныя тѣни.

Темноту ночи прорѣзала огненная вспышка. Справа, изъ-за густой заросли пихтъ прогремѣлъ второй выстрѣлъ.

Инстинктивно, почти не давая себѣ отчета въ томъ, что онъ дѣлаетъ, Савелій Петровичъ пригнулся къ шеи лошади и взмахнулъ нагайкой.

Счастье хранило его.

Обѣ пули прожужжало въ воздухѣ, не принеся ему никакого вреда.

Нападавшіе за темнотой ночи стрѣляли наугадъ и мѣтились больше по коню, чѣмъ по всаднику.

Лошадь, испуганная выстрѣлами, сдѣлала рѣзкій прыжокъ въ сторону, и едва не вышибла Савелія Петровича изъ сѣдла.

Все вышеописанное было дѣломъ момента. Савелій Петровичъ выхватилъ револьверъ и разрядилъ его въ сторону засады...

Вступать въ открытую борьбу было-бы большимъ рискомъ, но и путь къ отступленію былъ отрѣзанъ.

Тропа спускалась къ болоту.

Лошадь, поднятая на бѣшенный аллюръ, споткнулась и упала въ грязь.

Прежде чѣмъ Савелій Петровичъ успѣлъ подняться на ноги, его враги уже спѣшили къ нему.

— Молись, товарищъ, пришелъ твой послѣдній часъ!— раздался въ темнотѣ злобно-насмѣшливый голосъ Козыря.

Онъ на—бѣгу вскинулъ винтовку и еще разъ выстрѣлилъ.

Пуля ударилась въ луку сѣдла.

Неизъяснимое бѣшенство закипѣло въ душѣ Савелія Петровича.

Какъ, ему человѣку, вырвавшемуся изъ когтей страшной опасности, поборовшему смертельную болѣзнь, сдѣлаться жертвою предательскаго нападенія!

Нѣтъ, это слишкомъ позорно для него!

Съ нечеловѣческимъ напряженіемъ силы ему удалось высвободить правую ногу, придавленную лошадью. Онъ поднялся.

— Глуши его, Федоръ, прикладомъ,— крикнулъ Козырь, замахиваясь винтовкой.

Савелій Петровичъ еще разъ нажалъ собачку револьвера. Въ тотъ-же мигъ прикладъ винчестера тяжело опустился ему на голову.

Рука, нанесшая этотъ ударъ, вѣрно разсчитала: Савелій Петровичъ зашатался и упалъ на одно колѣно.

Кровавый туманъ заволакивалъ его сознаніе; казалось, смерть была неизбѣжна.

Но въ этотъ момента произошло нѣчто неожиданное; изъ-за поворота тропинки застучали копыта лошадей.

Грянулъ ружейный ззлпъ,

— Бей ихъ, ребята! Никому не давайте пощады!—прорѣзалъ темноту ночи, чей-то гнѣвный окликъ.

— Казаки! — разразился проклятіями Козырь,—Спасайся, товарищъ!

Неожиданное нападеніе невидимыхъ враговъ, численность которыхъ была неизвѣстна, заставила рыцарей большой дороги забыть свои планы мести.

Приходилось спасать свою шкуру.

— Къ лошадямъ! Живо!

Первый моментъ испуга прошелъ.

Козырь взвѣсилъ положеніе дѣла.

Нужно было уходить отъ преслѣдованія.

Затрещали сучья подъ ногами убѣгавшихъ.

Къ счастью для Козыря и его товарища, первый былъ хорошо знакомъ съ мѣстностью.

Пока люди, неожиданно подоспѣвшіе на помощь къ Савелію Петровичу, успѣли сообразить, въ какую сторону имъ нужно направить погоню, тѣ на кого они охотились, были уже далеко.

Безшумныхъ очнулся.

Къ великому своему удивленію, онъ услышалъ знакомый голосъ.

— Зажгите огонь ребята! Эти молодчики теперь уже удрали. Посмотримъ, не остался ли кто нибудь изъ нихъ волкамъ на поживу... Пошевеливайся, Иванъ!

— Голосъ Загорскаго?—Неужели это онъ?—изумился Савелій Петровичъ, ощупывая свою голову.

Его продположеніе перешло въ увѣренность, когда одинъ ивъ всадниковъ обратился къ кому то въ темнотѣ:

— Ладно-ли будетъ, если мы огонь-то зяжгемъ, Сергѣй Николаичъ!? Можетъ, они здѣсь гдѣ схоронились: сыпнутъ въ насъ свинцовымъ горохомъ!

— Дѣлай, что тебѣ говорятъ. Разбойниковъ теперь и съ собаками не сыщешь! Нагнали мы на ихъ холода.

Безшумныхъ окончательно убѣдился, что его неожиданный спаситель былъ никто иной, какъ Сергѣй Николаевичъ Загорскій.

Все еще потирая голову и морщась отъ боли, онъ произнесъ радостнымъ тономъ:

— Сергѣй Николаичъ, другъ любезный! Тебя ли я вижу? Вотъ ужъ за что не грѣхъ парня расцѣловать: во время подоспѣлъ.— Былъ бы мнѣ карачунъ.

Загорскій, казалось, былъ удивленъ не меньше Савелія Петровича.

— Да... дѣйствительно—встрѣча,—медленно протянулъ онъ, сдержанно отвѣчая на горячее привѣтствіе Безшумныхъ.— Вы получили мое послѣднее письмо? Я писалъ изъ Минусинска.

— О, да... Мы поджидали васъ на дняхъ... Но, скажите, какъ пришла вамъ въ голову эта несчастная мысль—пуститься въ путь ночью, безъ провожатаго, съ однимъ револьверомъ...Вѣдь это безуміе! Вы могли встрѣтиться съ медвѣдемъ. Кромѣ того, тайга кишитъ всякимъ сбродомъ: спиртоносами, бродягами. Жаль, не удалось намъ наказать этихъ негодяевъ, напавшихъ на васъ изъ засады. Очевидно, это люди изъ шайки Федьки Хохла...

— Федьки Хохла?—переспросилъ Савелій Петровичъ, припоминая, что голосъ одного изъ нападавшихъ показался ему какъ будто знакомымъ.

— Да... спиртоносъ одинъ. Въ нашей тайгѣ онъ еще новичекъ, но успѣлъ уже хорошихъ дѣлъ натворить: на пріискахъ рабочіе положительно спились. Въ распоряженіи урядника слишкомъ мало казаковъ, чтобы словить эту банду. Мы золотопромышленники должны сами оказывать активную помощь полиціи... Однако, что же это мы теряемъ время? Иванъ, дай Савелію Петровичу запасную лошадь. Вашъ конь сломалъ при паденіи ногу.

— Спасибо вамъ, голубчикъ,—еще разъ поблагодарилъ Безшумныхъ.

— Выручили меня. Совсѣмъ ужъ умирать собрался...

Они поѣхали рядомъ, оживленно разговаривая между собою.

Безшумныхъ уже не думалъ о пережитой опасности и не предполагалъ, что близка другая—-болѣе ужасная и неотвратимая...

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XII.„На Георгіевскомъ пріискѣ".

Тихое безоблачное утро.

... Прелесть ранней сибирской весны сказывается во всемъ: и въ лазурныхъ краскахъ чистаго неба и въ молодой зелени березокъ, которыми поросли старые галечные отвалы Георгіевскаго пріиска.

Пріискъ расположенъ въ горной пади.

Темнозеленая стѣна тайги близко подходятъ къ пріисковымъ постройкамъ.

Вдоль увала тянется линія шурфовъ.

Видны слѣды оживленной работы: свѣже отдѣланныя крѣпи, кучи желтой глины.

... Еще нѣтъ и пятя часовъ утра, а уже на нижнемъ стану, около казармы, толпится народъ: идетъ раскомандировка.

Хорошее утро бодритъ всѣхъ.

   Рабочіе перекидываются шутками.

Послѣднее время стояла не особенно благопріятная погода: часто шли дожди, и работа въ шурфахъ носила тяжелый характеръ.

... Управляющій пріискомъ—Петръ Нилычъ Ястребовъ, мужчина старше средняго возраста, невысокій, коренастый, съ густой просѣдью въ окладистой бородѣ, отдавалъ приказанія спокойнымъ тономъ человѣка, исполняющаго привычное дѣло.
Собственно обязанность дѣлать раскомандировку лежала на его помощникѣ, но Петръ Нилычъ по нѣкоторымъ соображеніямъ руководилъ распредѣленіемъ рабочихъ самолично.

Нужно было вести между рабочими строгую очередь при назначеніи ихъ на тотъ или иной шурфъ.

Степень трудности выполненія работы обычно зависитъ отъ того, насколько силёнъ притокъ воды въ шурфѣ, насколько крѣпокъ грунтъ.

Въ развѣдочной линіи Георгіевскаго пріиска былъ одинъ шурфъ № 5, который особенно не недолюбливали рабочіе.

Плавучій грунтъ и сильный притокъ воды, которую не успѣвали убирать четыре помпы,—все это утраивало тяжесть работы.

Почти каждое утро на раскомандировкѣ происходили по этому поводу пререканія между рабочими.

Сегодня, однако, дѣло обошлось безъ обычныхъ жалобъ и споровъ.

— Кривошеевъ, Киселевъ, сегодня ваша очередь въ „нижники“ на пятый номеръ,— заявилъ управляющій.

Возраженій не послѣдовало.

Поясняемъ вашимъ читателямъ, незнакомымъ съ пріисковой терминологіей, что „нижниками" называются рабочіе, несущіе самый тяжелый родъ труда—работу внизу шурфа, часто по колѣно въ водѣ...

Киселевъ, угрюмый сутуловатый старикъ, молча кивнулъ головой и медленно тронулся отъ казармы.

Кривошеинъ, молодой еще парень, атлетическаго тѣлосложенія, лихой работникъ, весельчакъ и говорунъ, подмигнулъ товарищамъ:

— Фартануло намъ съ дядей Иваномъ. Сёдни мы съ „уркомъ“, какъ поваръ съ картошкой, раздѣлаемся. Отзвонимъ за милую душу!

— И вѣрно фартъ имъ, язви ихъ въ глаза!—завистливо выругался одинъ невзрачный мужичонка, вяло почесывая спину.

— Вечоръ насъ какъ прополоскалоI

— Нитки сухой не осталось...

Кривошеинъ разсмѣялся.

— А тебѣ што, дядя Сарай завистно? Чай тебя въ шурфъ не спустятъ: жидокъ больно!

„Дядя Сарай“ почелъ долгомъ обидиться.

— Неча зубы скалить. Прежъ и мы работали не хуже людей. Доживи до моихъ лѣтъ.

— Знамо дѣло, тебя давно на томъ свѣтѣ съ фонарями ищутъ,—бойко отвѣтилъ парень.

— Ганька,—обратился къ нему управляющій,—ты что сегодня во снѣ видѣлъ?

— Запамятовалъ, Петръ Нилычъ, заспалъ...

— Сдается мнѣ, заработаешь ты хорошую выпивку сегодня...

Парень тряхнулъ головой.

— Вашими бы устами да медъ пить! Только невдомекъ мнѣ, съ которой стороны выпивки ждать.

— По моимъ расчетамъ сегодня должны мы въ пятомъ номерѣ „почву“ поймать (углубить шурфъ до породы, составляющей постель розсыпи).

— Въ часъ добрый! Только бы намъ вода не помѣшала...

— Молодой хозяинъ обѣщался всей командѣ „порцію" подать, какъ только добьемъ этотъ шурфъ, а „нижникамъ" сверхъ того по бутылкѣ спирта...

— Неча говорить, фартануло Галькѣ,— послышалось среди рабочихъ.

— Ну, съ Богомъ, ребята!

Рабочіе одинъ за другимъ потянулись къ шурфамъ.

Петръ Нилычъ, окончивъ раскомандировку, заглянулъ на конный дворъ, потолковалъ съ конюхами и направился къ себѣ, въ контору, пить чай.

Верхній станъ, гдѣ были расположены помѣщенія служащихъ, еще спалъ.

Окна дома, служившаго квартирой Загорскаго и Гудовича, была закрыты ставнями.

Отъ построекъ ложились длинныя тѣни.

На травѣ еще дрожала ночная роса.

Вѣяло прохладой...

Петръ Нилычъ освѣжилъ лицо холодной воюй изъ водопріемныхъ „сплотокъ“ и завернулъ на кухню.

— Ивановна, самоварчикъ готовъ?—освѣдимился онъ у кухарки.

— Знамо дѣло, готовъ... Аленка, тащи управителю самоваръ!

Дѣвочка-подростокъ, лѣтъ пятнадцати, исполняющая роль горничной, не замедлила выполнить это приказаніе.

— Въ столовой чай пить будете, али на террасѣ?

— На террасѣ, голубушка, на террасѣ... Да не греми тамъ посудой, чтобы не разбудить барышню. Засидѣлись вчера мы всѣ, съ гостемъ прокалякали. До бѣлой зари безъ малаго сидѣли... Проспятъ теперь наши дѣвицы до полденъ...

— А хозяинъ ужъ всталъ,—замѣтила кухарка, возясь около плиты.

— Сергѣй Николаичъ? Да что это онъ такъ ни свѣтъ, ни заря поднялся?—удивился Ястребовъ.
   
— Коня велѣлъ засѣдлать, должно, на охоту сбирается.

— Вотъ непосѣда—парень,—размышлялъ Петръ Нилычъ, поднимаясь по ступенькамъ террасы. —Цѣлые дни въ тайгѣ пропадаетъ! Теперь вотъ каждое утро повадился въ Могильный ключъ ѣздить.. Что онъ тамъ дѣлаетъ—ума не приложу! Для охоты мѣсто тамъ неподходящее... Развѣ руду по уваламъ ищетъ.., Всѣхъ рудная горячка охватила... Взбаламутили уральцы народъ!

Ястребовъ, какъ пріисковый служащій стараго закала, съ дѣтства сроднившійся съ розсыпнымъ дѣломъ, къ рудному золоту относился скептически; не вѣрилъ, что разработка рудныхъ мѣсторожденій, можетъ давать прочную опредѣленную прибыль.

— Вотъ и Савка Безшумныхъ,—припомнилъ Петръ Нилычъ свой вчерашній разговоръ со старымъ пріятелемъ,—тоже, должно быть, съ ума спятилъ. Про Золотой ключъ, про богатство неслыханное толкуетъ... Шалый какой-то сталъ... Испортилъ его городъ... А полячишка этотъ, инженеришка, такъ ему въ ротъ и смотритъ... Эхъ, хамова порода! Погналъ бы я васъ съ пріиска— будь моя воля..,

Ястребовъ отпилъ сразу полстакана горячаго чаю, крякнулъ и расправилъ бороду.

— И сестра его, панна Ядвига, тоже, должно быть, хороша птица! Къ Загорскому на шею такъ и липнетъ. Ни стыда—ни совѣсти! Боюсь, какъ бы она и Маруську мою съ ума не сбила... Упаси, Боже! А запретить дочуркѣ бивать у нихъ нельзя—обидятся. Содержанка хозяина—силу имѣетъ. Съ ней нужно считаться...

Ястребовъ задумался...

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XIV.„Тревога разрастается".

— Нѣтъ, это, дѣйствительно, интересная новость! Подумайте только—въ двухъ шагахъ отъ вашего пріиска появились вооруженные разбойники.

— Ну, этотъ слухъ мы еще должны провѣрить, насколько онъ заслуживаетъ вниманія...

— Провѣрить очень легко, стоитъ только поѣхать и осмотрѣть Могильный ключъ.

— Да кто первый принесъ извѣстіе о разбойникахъ?

— Не знаю, право. Говорятъ, какой-то рабочій; видѣлъ ихъ на сосѣдней горѣ,

— Да почему же, господа, вы не вѣрите, что рыцари тайги могли появиться и въ этихъ мѣстахъ? Вѣдь не далѣе, какъ вчера, Савелій Петровичъ подвергся неожиданному нападенію.

Вышеописанный разговоръ происходилъ на террасѣ за чайнымъ столомъ.

Только что позавтракали.

Центромъ общества была Маруся Ястребова.

Она съ оживленіемъ молодости, раскраснѣвшаяся и взволнованная, первая принесла на террасу сенсаціонную новость о появленіи вблизи пріиска вооруженныхъ незнакомцевъ.

      Публика отнеслась къ этому извѣстію скептически.

Выслушавъ разсказъ дѣвушки, Загорскій снисходительно улыбнулся и мягко замѣтилъ:

— Узнаю Марію Петровну: всякій ничтожный фактъ принимаетъ въ ея глазахъ романическую окраску. Завидное преимущество молодости!

— Скорѣе наивности, свидѣтельствующей о незнакомствѣ съ жизнью,—вставила свое замѣчаніе Ядвига Казимировна, раскачиваясь въ креслѣ—качалкѣ.

Ей, по понятнымъ причинамъ, было не особенно пріятно видѣть, что Загорскій удѣляетъ слишкомъ много вниманія молодой дѣвушкѣ.

— Прекрасная тема для мечтаній,—продолжалъ Сергѣй Николаевичъ, смотря съ ласковой улыбкой на свою юную собесѣдницу.—Таинственные всадники, неизвѣстно откуда появившіеся. Таежный Ринальдо Ринальдини со своей бандой... Возможность нападенія на пріискъ...

— Смѣйтесь, смѣйтесь,—съ милой капризной гримасой воскликнула Маня,—у меня есть предчувствіе, что слухъ этотъ оправдается вамъ, господа кавалеры, придется защищать насъ съ оружіемъ въ рукахъ...

— Я готовъ сражаться за васъ до послѣдней капли крови,—галантно поклонился Станиславъ Андреевичъ.

Онъ тоже слегка ухаживалъ за Марусей, не теряя однако обычной разсудительности и сдержанности.

— Благодарю васъ.., Я предпочла-бы видѣть своимъ защитникомъ Сергѣя Николаевича: онъ лучше васъ владѣетъ оружіемъ.

— Весьма польщёнъ столь лестнымъ для меня отзывомъ, въ свою очередь поклонился Загорскій.

— Везётъ Сергѣю Николаичу,—шутливо вздохнулъ Савелій Петровичъ,— Небойсь, барышня знаетъ кого похвалить. Обо мнѣ старикѣ и рѣчи нѣтъ!

— Панъ Савелій, я выбираю васъ своимъ рыцаремъ,—обратилась къ нему съ очаровательной улыбкой Ядвига Казимировна.

— Спасибо вамъ, голубушка, утѣшили старика,—молодцовато закрутилъ усы Безшумныхъ.

Маруся улыбнулась.

— Раненько вы, милостивый государь, въ старики записались,—кокетливо стрѣльнула она глазами.

Здѣсь мы сдѣлаемъ нѣкоторое отступленіе и опишемъ внѣшность дочери Ястребова.

Ей было восемнадцать лѣтъ.

  Пышные темнорусые волосы красиво оттѣняли нѣжно очерченный профиль.

Здоровый румянецъ молодости игралъ на ея щекахъ.

Особенно хороши были глаза дѣвушки— темносиніе и глубокіе, какъ море, осѣненные длинными шелковистыми рѣсницами.

Лѣтняя блузка изъ легкой матеріи, одѣтая на дѣвушкѣ, не скрывала строгихъ линій молодой груди.

Вся она напоминала прекрасный цвѣтокъ, выросшій въ таежной глуши.

... Разговоромъ овладѣлъ Загорскій.

— Не дальше, какъ сегодня утромъ,—разсказывалъ онъ,—я былъ въ этомъ Могильномъ ключѣ...

— Ну и что же?

— И не замѣтилъ ничего подозрительнаго, никакихъ слѣдовъ, такъ что всѣ эти толки о вооруженныхъ всадникахъ, по моему мнѣнію, не болѣе, какъ плодъ досужей фантазiи.

— Нужно будетъ дать знать объ этомъ уряднику. Можетъ быть, въ нашихъ мѣстахъ появилась та самая шайка, которая оперировала въ сѣверной тайгѣ,—высказалъ свое предположеніе Станиславъ Андреевичъ.

— А развѣ на сѣверѣ было за послѣднее время неспокойно?—спросилъ Безшумныхъ.

— О, да... Было нѣсколько случаевъ вооруженнаго грабежа. Нѣсколько убійствъ. Передаютъ, что тамъ работала шайка, сорганизованная какимъ-то бѣглымъ каторжникомъ. Былъ, между прочимъ, случай нападенія на довѣреннаго Гусева и Денисова, везшаго золото. Сейчасъ, насколько мнѣ извѣстно, грабежи прекратились.

Маруся озабоченно нахмурилась.

— Вотъ видите: мои предположенія не лишены основаній,—воскликнула она.

Въ это время къ бесѣдующимъ подошелъ Петръ Нилычъ.

Поднимаясь на террасу, онъ слышалъ заключительныя слова Гудовича о подвигахъ разбойничьей шайки и поэтому спросилъ,

обмѣниваясь съ присутствующими рукопожатіемъ:

— Что здѣсь такое говорятъ о разбойникахъ? Развѣ они появились гдѣ нибудь поблизости?

Ястребовъ и не подозрѣвалъ, что эта сенсаціонная новость давно распространилась по всему пріиску.

— Ахъ, папочка, да развѣ же ты ни чего не знаешь!?—возбужденно начала Маруся, обращаясь къ отцу.

Она хотѣла повторить свой разсказъ, но Петръ Нилычъ перебилъ ее, повернувшись въ сторону Загорскаго.

— Постой, дочка... Если ужъ это все вамъ извѣстно, то мнѣ нечего скрывать, за чѣмъ я пришелъ...

И Ястребовъ передалъ Загорскому самымъ подробнымъ образомъ то, что слышалъ отъ Ефима.

— Во всѣхъ казармахъ теперь объ этомъ болтаютъ,—закончилъ управляющій. — Сегодня ночью, навѣрно, добрая половина рабочихъ пойдетъ по тайгѣ шляться: спиртоносовъ искать.

— А, можетъ быть, это, папочка не спиртоносы, а разбойники.

Ястребовъ покачалъ головой.

— Все можетъ быть...

— Во всякомъ случаѣ наши дамы должны избѣгать отдаленныхъ прогулокъ по лѣсу,— замѣтилъ Гудовичъ.

— Совершенно вѣрно... Какъ вы распорядитесь, Сергѣй Николаичъ, не удвоить ли намъ на ночь караулы? Осторожность, знаете, не мѣшаетъ... Тѣмъ болѣе, что...

— Вы можете принимать всѣ нужныя мѣры,—безразличнымъ тономъ отозвался Загорскій.

— Ну, дочка, пойдемъ обѣдать,—Взялся Ястребовъ за фуражку.

— Я не хочу, папа: мы только что позавтракали,—возразила Маня.

Петръ Нилычъ смущенно крякнулъ.

— Какъ знаешь...

Чтобы не выдать смущенія, онъ съ дѣланной развязностью обратился къ обществу:

— Признаться, господа, самую-то интересную новость я приберёгъ для конца. Это уже дѣйствительно нѣчто странное:

— Что такое? Говорите...

— Вы заинтриговали насъ.

— Сегодня утромъ,—медленно началъ управляющій, наблюдая какой эффектъ произведутъ его слова,—я послалъ двухъ рабочихъ въ вершину Могильнаго ключа...

— Опять этотъ ключъ появляется на сцену, — сухо улыбнулся Загорскій, похлопывая хлыстомъ по своимъ лакированнымъ ботфортамъ.

— Это становится интереснымъ,—въ тонъ ему отозвалась панна Ядвига.

— Слушайте, господа, ее перебивайте Петра Нилыча.

— Да... послалъ я, говорю, двухъ рабочихъ. У насъ вѣдь изъ этого ключа вода на „бутару“ (родъ золотопромывальной машины) принята... Канавку нужно было исправить... Къ обѣду возвращаются они... Такое мнѣ разсказали, что ужъ не знаю, стоитъ ли передавать? Не повѣрите...

— Да говорите же... Вы злоупотребляете нашимъ терпѣніемъ,—послышались возгласы.

— Видѣли мои рабочіе въ самой вершинѣ ключа...

— Разбойниковъ, папочка?—не выдержала Маруся.

— Нѣтъ дочка. Одного всадника видѣли, вооруженнаго... Онъ проѣхалъ, очевидно, не замѣтивъ ихъ...

— Что же тутъ страннаго: можетъ быть, это былъ какой нибудь служащій съ сосѣднихъ пріисковъ?

— Странно, видите ли то, что человѣкъ этотъ, по словамъ рабочихъ, былъ въ маскѣ...

— Какъ, въ маскѣ?!

— Да, именно такъ: въ черной маскѣ, совершенно закрывавшей лицо...

— Вздоръ какой!—прервалъ разсказчика Загорскій,—Рабочіе просто подшутили надъ вами, добрѣйшій Петръ Нилычъ!..

(Продолженіе будетъ). ___ Не-Крестовскій.

ГЛАВА XVI.„Загадочный дымъ".

Справа, надъ лѣсистой горой, поднимался столбъ дыма.

Очевидно, кто то въ вершинѣ Могильнаго ключа зажегъ костеръ.

Дымъ обнаруживалъ присутствіе людей.

Кто были они?

Смѣлые рыцари тайги—синртоносы—или поисковая партія какой нибудь золотопромышленной компанiи?

А, можетъ быть, это начинался лѣсной пожаръ?

Воздухъ былъ неподвиженъ...

Сивые клубы дыма поднимались и прямо и таяли въ голубомъ небѣ.

На этотъ то дымъ и обратилъ вниманіе Загорскаго Петръ Нилычъ.

— Видите, повторилъ онъ, многозначительно подчеркивая снова,—тамъ развели огонь... Кто могъ бы это сдѣлать? Теперь я увѣренъ, что рабочіе говорили правду: это спиртоносы, или, что еще хуже, разбойничья шайка!

Загорскій досадливо махнулъ рукой.

— Э, пустяки... Я скорѣе склоненъ думать, что это наши же рабочіе, которые рубятъ лѣсъ, заронили искру и, по всей вѣроятности, начинается пожаръ... Нужно будетъ послать людей, чтобы локализовать огонь.

Ястребовъ покачалъ головой.

— Едва ли пожаръ...Но откуда у васъ такая настойчивая увѣренность?

— Я замѣтилъ дымокъ полчаса тому назадъ. Если бы мы имѣли дѣло съ лѣснымъ пожаромъ,—огонь на это время успѣлъ бы распространиться.

Этотъ послѣдній доводъ заставилъ Загорскаго перемѣнить тонъ.

— Пожалуй, вы правы. Во всякомъ случаѣ необходимо убѣдиться—кто развелъ этотъ костеръ.

— Если прикажете, я пошлю нарочнаго къ уряднику. Пусть онъ приметъ нужныя мѣры,—предложилъ управляющій.

Сергѣй Николаевичъ сдѣлалъ рукою отрицательный жестъ.

— Э, съ этимъ нужно обождать: никакой опасности Георгіевскому пріиску пока не грозить... Да и безполезно было бы посылать извѣщеніе уряднику: его нѣтъ на резиденціи.

— Вы думаете?

— Я это знаю навѣpноe. Я встрѣтился съ нимъ на-дняхъ, во время своей послѣдней охотничьей экскурсіи. Онъ отправился со своимъ отрядомъ въ вершину Тубыла — ловить спиртоносовъ.

— Ну если такъ, то, конечно, не стоить посылать,—согласился Ястребовъ.

— Да и къ чему намъ казаки?—безпечно воскликнулъ Загорскій.

— Обойдемся и безъ ихъ помощи!

Молодая дѣвушка, внимательно слѣдившая за разговоромъ, при послѣднихъ словахъ Загорскаго остановила на немъ глубокій взглядъ.

Ея темносиніе глаза отражали въ этотъ моментъ трогательное сочетаніе нѣжной робости и восторга.

Это не осталось незамѣченнымъ.

Ястребовъ слегка нахмурился и проговорилъ, смотря куда то въ сторону:

— А жарко сегодня. Должно быть, опять гроза соберется.

Загорскій поймалъ его нахмуренный взглядъ и холодно произнесъ:

— На пріискѣ найдется до пятнадцати винтовокъ. Всѣ мы умѣемъ владѣть оружіемъ. Стоитъ ли тогда толковать объ опасности... Будемъ продолжать нашъ путь, Марія Петровна,

Онъ протянулъ дѣвушкѣ руку.

— А ты, папочка, тоже съ нами пойдешь, на работы?— спросила Маруся отца.

Тотъ утвердительно кивнулъ головой.

... Они присоединились къ остальному обществу.

— Господа, важная новость,—оживленно начала Маруся, размахивая зонтикомъ.

— Что такое? Какая новость?

— Толки о разбойникахъ подтверждаются! Видите этотъ дымъ, столбъ дыма надъ вершиной Могильнаго ключа?

— Дымъ? При чемъ тутъ дымъ?

— Мы ничего не понимаемъ...

Вмѣшался Ястребовъ и еще разъ высказалъ свои предположенія о томъ, чьи рука могли развести этотъ костеръ.

— Езусъ, Марія!—воскликнула панна Ядвига,—я начинаю не на минуту пугаться!

— Не нужно было говорить объ этомъ дамамъ,—озабоченно поднялъ брови Гудовичъ.

Нашимъ читателямъ уже извѣстно, что мнимый инженеръ не отличался особенной храбростью.

Толка о разбойникахъ, о появленіи въ окрестностяхъ пріиска какого то загадочнаго незнакомца въ маскѣ,—все это начинало серьезно тревожить Гудовича.

Онъ почти съ суевѣрнымъ страхомъ по смотрѣлъ въ сторону Могильнаго ключа, точно хотѣлъ получить отвѣтъ, какія незримыя опасности скрываетъ зубчатая линія угрюмой тайги.

... Но все вокругъ было спокойно и тихо...

... Мирно дремали зеленыя горы подъ лучами полуденнаго солнца.

... Тихо плыли далекія облачка, бросая легкую тѣнь на долину.

Воздухъ точно застылъ въ знойной истомѣ. ...Гдѣ то вблизи отъ пріиска куковала кукушка ...

Грустные монотонные звуки тонули въ сонномъ воздухѣ...

Надъ зубчатой стѣной хвойнаго лѣса вился загадочный дымокъ, безмолвно говоря о чемъ то странномъ и пугающемъ...

— Что же, однако, мы стоимъ, господа? — замѣтилъ Савелій Петровичъ. О всѣхъ этихъ таинственныхъ явленіяхъ успѣемъ поговорить за обѣдомъ, а сейчасъ насъ ждутъ шурфы... Идемте...

По дорогѣ Гудовичъ внимательно осматривалъ каждый кустъ и нѣсколько разъ при подозрительномъ шорохѣ опускалъ руку въ карманъ, гдѣ у него лежалъ револьверъ.

Предосторожности эти были, какъ и слѣдовало ожидать, излишни: никакихъ приключеній на пути не встрѣтилось.

... Перелѣсокъ кончился.

... Тропинка теперь шла по увалу горы.

Свѣже срубленные пни сиротливо бѣлѣли въ молодой зелени мелкихъ кустарниковъ.

Всѣ большія деревья были употреблены на крѣпи, и видъ этой мѣстности съ торчащими пнями, съ кучами желтой глины, добытой изъ шурфовъ, былъ далеко не привлекателенъ.

Марія Петровна обратила на это вниманіе спутниковъ.

— Какъ уродуютъ люди природу,—тихо произнесла она, внимательно вглядываясь вокругъ.—Я помню, назадъ тому два года, на этомъ мѣстѣ шумѣла тайга... Въ полумракѣ краснѣли стволы старыхъ сосенъ... Гордо возвышались пирамидальныя ели... Было здѣсь прохладно тихо... На опушкѣ лѣса росло много цвѣтовъ... А теперь, какъ здѣсь все пустынно, скучно. Тайга повырублена, цвѣты смяты сапогами рабочихъ... Жалко!

— Да, вы правы, милочка,—отозвалась Ядвига Казимировна,—такъ грустно думать, что люди въ своемъ стремленіи къ наживѣ, въ поискахъ золота, безпощадно разрушаютъ красивые ландшафты...
Ядвига Казимировна, я не узнаю васъ!— съ легкой улыбкой вмѣшался Загорскій.— Развѣ вы предпочли бы созерцаніе красотъ природы,—разнымъ милымъ бездѣлушкамъ изъ желтаго металла, ради добычи котораго люди проникаютъ въ нѣдра земли? Сознайтесь, что нѣтъ!

Всѣ разсмѣялись, а Савелій Петровичъ замѣтилъ снисходительнымъ тономъ:

— Одно другому не мѣшаетъ...

Маруся тряхнула своей хорошенькой головкой и бросила съ легкимъ кокетствомъ:

— Я не люблю ваше противное золото.

— Но, почему же?—мягко спросилъ Загорскій.

— Оно приноситъ людямъ несчастье,— уже серьезнѣе отвѣтила дѣвушка.

— Что вы говорите?! Въ наши дни именно золото является талисманомъ счастья. Золото—зто все! Слава, могущество, любовь женщинъ, свободная красивая жизнь,—все это достигается при помощи золота.

При послѣднихъ словахъ Загорскаго Маруся внимательно посмотрѣла на него, точно хотѣла убѣдиться—шутитъ онъ, или говоритъ серьезно.

— Панъ Загорскій дѣлается поэтомъ, когда говоритъ о золотѣ. Онъ раздѣляетъ культъ золотого тельца,—вмѣшалась Ядвига Казимировна, съ неудовольствіемъ замѣчая, какъ нѣжно прижимаетъ къ себѣ Загорскій руку молодой спутницы.

— Я люблю силу, а золото—самая страшная сила!

— Золото, сударыня, людей кормитъ. Тысячи рабочихъ около пріисковъ питаются!— не выдержалъ старый пріискатель—Ястребовъ.

... Общество подходило уже къ шурфамъ; въ этотъ моментъ сонная тишина воздуха огласилась раскатистымъ гуломъ.

Звукъ этотъ былъ похожъ на орудійный выстрѣлъ.

Въ горахъ застонало эхо...

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

Глава XVIII.„Рыцари тайги“.

— Два раза я съ каторги уходилъ. Первой-отъ разъ съ Сахалина тягу дали... Хватили мы въ тѣ поры мурцовки! Восемь дёнъ по тайгѣ плутали, покелева къ морю вышли. Сухарей то запасъ не больно великъ былъ. Попріѣли ихъ—брюхо то и подвело; корни жрали... Бѣлку тоже одинъ разъ подшибли, такъ сырьемъ и слопали.

— А для ча не зажарили.

— Э, дурова голова! Нѣшто могли мы огонь разводить: погони боялись... Идешь это, братцы мои, съ кочки на кочку прыгаешь... Болото, топь! А гнуса этого самаго: мошки, комаровъ—сила страшенная! Облѣпятъ тебя—дохнуть нельзя. Морды у всѣхъ поопухли,—изъ силы вымотались—прямо ложись и помирай!

— Слабый человѣкъ ни въ жизнь не выдержитъ — скопытится!

— Вышли это къ морю... Повалились кто гдѣ стоялъ—не отдышимся! На россейскую сторону перебираться надо, а не на чемъ. Кто говоритъ: „давайте плотъ рубить, лѣсъ, де молъ, подъ рукой!“, а кто толкуеть: „надо де по берегу пошарить—може гиляцкія лодки встрѣтятся“. Такъ оно и вышло...

Нашли лодки?

— Рыбачили гилячишки. Трое ихъ было, а насъ пятеро... Скрутили живо.

— Пришили?

— Обыкновенное дѣло! Рыба у нихъ была—поѣли... Сѣли въ весла, отвалили отъ берега...
   
—Жутко, поди чай, было на морѣ то? Разсказчикъ выразительно махнулъ рукой и сплюнулъ.

— Хватили горя—одно слово! Къ ночи вѣтеръ поднялся—волны огромадныя. Пропали наши животы, думаемъ!

— И очень просто, пошли бы рыбъ кормить: море не помилуетъ!

— Да, спасибо, былъ съ нами человѣкъ одинъ дошлый, изъ кержаковъ. За „липовую саргу" (фальшивыя деньги) онъ „цинтовался" (отбывалъ срокъ наказанія). Зналъ онъ слово такое—заговоръ стало быть.

— Что-о? Заговоръ, говоришь?

— Не безъ эфтаго. Кабы не онъ— захлестнуло бы наши лодчонки. Дошлый былъ человѣкъ, умственный...

Помолчавъ немного, разсказчикъ прибавилъ, спокойно раскуривая трубку.

— Повѣсили его апосля въ Читѣ. „Менту перомъ дыхало пахонилъ!“ (зарѣзалъ тюремнаго надзирателя).

— Скуковала кукушка на голый лѣсъ! Эхъ, ты—заговоръ!

— Молчи смола!

— Ну будя, ребята. Нашъ Филька брехать не станетъ. Онъ вѣдь у насъ „бывалецъ“: два раза на мельницѣ, да разъ въ кабакѣ былъ. Не замай его!

Слушатели расхохотались.

— А чтобъ васъ язвила язва сибирская! Чево заржали жеребцы?—негодующе воскликнулъ разсказчикъ.

... Описанная сцена происходила на днѣ горной котловины.

Характеръ окружающей мѣстности: угрюмыя развѣсистыя лиственницы, обломки скалъ, наваленные въ хаотическомъ безпорядкѣ, зубчатые утесы горнаго кряжа,—все это какъ нельзя лучше гармонировало съ внѣшностью и грубыми манерами людей, расположившихся около костра.

... Ихъ было четверо.

Рослые, широкоплечіе ребята, съ загорѣлыми лицами, съ быстрыми взглядами и движеніями, свидѣтельствующими о знакомствѣ съ жизнью, полной опасностей,—они произ-
водили впечатлѣніе настоящихъ рыцарей тайги.

... Всѣ они были прекрасно вооружены: на травѣ валялись патронташи, револьверы въ кобурахъ, кинжалы.

На голыхъ сучьяхъ полузасохшей лиственницы висѣли четыре винтовки.

Отвѣтные лучи полуденнаго солнца играли мертвыми бликами ва тёмномъ никелѣ винтовочныхъ стволовъ.

Владѣльцы оружія чувствовали себя, очевидно, въ полной безопасности и не боялись неожиданнаго нападенія.

Они валялись на разосланныхъ азямахъ и чепракахъ, безпечно курили и болтали между собою.

Надъ огнемъ былъ укрѣпленъ походный котелокъ, въ которомъ бурлила похлебка изъ глухаря, попавшаго подъ мѣткій выстрѣлъ сегодня утромъ, въ вершинѣ ключа.

Съ боку костра былъ прилаженъ объёмистый чайникъ.

Вода въ чайникѣ начинала уже закипать и слегка подталкивала крышку.

— Отставьте, ребята, чайникъ: выкипитъ! —замѣтилъ одинъ изъ сидѣвшихъ около костра, занятый въ это время разборкой и чисткой револьвера.

— У насъ нонѣ Филька за кухаря... Эй, ты, кривой чертъ, чего зѣваешь: выбѣжитъ чайникъ!

Широкоплечій кривой гигантъ съ лицомъ, изрытымъ оспою, медленно повернулся къ говорившему.

— Нанялъ ты меня что-ли?

— Твой чередъ седни...

— Будетъ вамъ, ребяты, волынку затирать. Жрать хочется. Похлебать малость, да соснуть пока што... Къ вечеру, гляди, атаманъ пріѣдетъ.

... Наши читатели, безъ сомнѣнія, уже убѣдились, что сенсаціонная новость о появленіи вблизи Георгіевскаго пріиска шайки разбойниковъ,—не была праздной выдумкой рабочихъ.

Рыцари тайги, въ числѣ которыхъ мы видимъ нашего стараго знакомаго—Фильку Кривого, благополучно бѣжавшаго съ каторги, дѣйствительно кружились около Георгіевскаго пріиска.

Гдѣ находился въ это время ихъ страшный атаманъ—Человѣкъ въ маскѣ, что привело ихъ сюда—на югъ Минусинской тайги, —все это наши читатели узнаютъ впослѣдствіи.

... Не будемъ предупреждать событій и возвратимся къ настоящему моменту.

... Когда похлебка была готова, разбойники вооружились деревянными ложками и принялись за ѣду.

Предварительно они ознакомилась съ содержимымъ объемистой флаги, наполненной спиртомъ.

— А ты что же, Ванюха, не выпьешь развѣ?

Тотъ, къ кому были обращены эти слова, —молодой еще, крѣпко сложенный брюнетъ, повернулъ въ сторону товарища свое хмурое, точно опечаленное чѣмъ то лицо и отрицательно покачалъ головой.

— Не хочешь? Ну намъ больше останется.

— А важно, братцы, спирту хватить!

— Чего лучше...

— Ванька, должно быть, на правильную жизнь повернуть хочетъ: грѣхи замаливать, —насмѣшливо замѣтилъ одинъ.

Брюнетъ нахмурился, но тотчасъ же овладѣлъ собою и просто возразилъ:

— Не хочется мнѣ пить... Тоска на меня, братцы, напала!

Въ черныхъ глазахъ парня отравилась мучительная работа мысли.

Видно было, что онъ переживаетъ глубокую душевную драму.

— Скажетъ тоже, тоска!

— О своемъ мѣстѣ вспомнилъ што-ли? Объ отцѣ, съ матерью запечалился?—съ презрительной насмѣшкой спросилъ одинъ изъ разбойниковъ.

— Нѣтъ, не то, братцы... Сердце у меня защемило. Съ самаго утра сегодня хожу,  словно потерялъ что. Чуетъ сердце бѣду. Смерть близкую чуетъ!

— Будетъ каркать!

— Не вѣсь головы, товарищъ!

— Да съ чего это тебѣ такая блажь въ голову запала?

— Э, стоитъ дурня слушать!

Иванъ опустилъ голову.

— Сонъ я видѣлъ...

— Вотъ такъ сморозилъ. Да ты шо, баба развѣ какая, что сны разбираешь?

— Первая моя ко мнѣ приходила.,.

— Буде молоть!

— Изъ могилы, братъ, не вернешься.

Сѣдоусый, но крѣпкій, какъ дубъ, старикъ, съ умнымъ проницательнымъ взглядомъ холодныхъ, какъ сталь, глазъ, увѣренно произнесъ:

— Отъ крови это... Ежели спитъ неловко человѣкъ, кровь въ голову вдаряетъ, вотъ и снится всякая чушь...

— Какъ живая стояла,—продолжалъ разсказывать Иванъ.

— И одежа на ней, какъ въ ту ночь была... кофточка бѣлая... А на кофточкѣ то пятна...

— Будетъ звонить, Дурова голова... Нѣшто, про это можно болтать!—властно вмѣшался старикъ.

Парень замолчалъ...

Замолчали и остальные.

Неожиданное признаніе товарища непріятно взволновало всѣхъ ихъ.

... У каждаго изъ нихъ въ прошломъ была своя кровавая повѣсть.

... Были свои безсонныя ночи.

... Моменты тяжелой борьбы съ самимъ собою...

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XX.„Повѣсть о счастьѣ погибшемъ“.

Послѣ маленькой паузы Иванъ началъ свой разсказъ.

— Oнo хоть и тяжело говорить объ этомъ, да все таки попробую... У себя еще это было— на родинѣ... Бывалъ ты когда нибудь въ Одессѣ, Алексѣй?

Не приходились... Въ каторгу насъ по чугункѣ везли, черезъ Сибирь.

— Тамъ моя родина. Одесскій я мѣщанинъ. Тамъ я родился, тамъ счастливъ былъ, тамъ же и случилось все это...

Разсказчикъ, волнуемый нахлынувшими воспоминаніями, низко опустилъ голову.

— Малолѣткомъ я послѣ родителей остался... Cиротой росъ... Добрые люди помогли, грамотѣ поучили, къ мѣсту пристроили. Шёлъ мнѣ двадцать первый годъ,—осенью надо было жребій тянуть...

Жиль я на хорошемъ мѣстѣ.

Есть въ Одессѣ богатая фирма, чаями торгуетъ, Высоцкаго. Слыхалъ, можетъ? Такъ вотъ въ этой фирмѣ я и служилъ. Родственникъ мой дальній меня на это мѣсто опредѣлилъ. Служилъ я надзирателемъ въ развѣсочномъ отдѣленіи. Жалованье хорошее— пятьдесятъ рублей въ мѣсяцъ. Харчи хозяйскiе. Чего лучше! Хмѣльнымъ я тогда не баловался... Ни въ карты, ни на бильярдѣ... Одѣвался чисто. Часы съ цѣпочкой, пиджакъ и манишка.

Въ праздникъ бывало выйдешь въ разгулку по бульвару.—самому нa себя посмотрѣть любо... Деньжонки кое какія водились; приберегалъ я на черный день—на случай солдатчины, значитъ...

И не знала душа моя, не вѣдала, черезъ чего я несчастнымъ буду!..

А вышла, братъ, вотъ какая исторія. На святкахъ былъ я въ театрѣ. Въ верхнемъ ярусѣ, на полтинникъ. Сидѣли со мной рядомъ двѣ дѣвушки...

Тутъ она судьба моя была!

Разговорились, познакомились... Проводилъ я ихъ до квартиры... И вѣрь, не вѣрь, товарищъ, съ того самаго вечера словно кто напустилъ что на меня. Съ самаго перваго раза душу она мою взяла! И дивное дѣло, братецъ, хоть бы красавица она была; а то такъ себѣ—никакой красоты особенной.

... Было ей всего семнадцать лѣтъ. Сама маленькая, худенькая... Волосы русые, короткіе. Послѣ тифа она ихъ обстригла... Глаза сѣрые, ласковые. А голосъ тихій, печальный такой, такъ въ душу и просится...

Промаялся я недѣлю—вижу силъ моихъ нѣтъ—терпѣть больше. Подошло воскресенье... Вырядился я, какъ подъ вѣнецъ все равно. Собрался съ духомъ и шасть къ нимъ на квартиру. Съ матерью она жила вдвоемъ только, да еще дѣвчурка лѣтъ пяти, отъ второй дочери сиротка осталась, у нихъ же жила...

Пришелъ я. „Такъ и такъ, говорю, не обезсудьте на посѣщенье... Желательно мнѣ, говорю было, съ Маріей Александровной повидаться...“ Ну ничего: приняли хорошо... Мать Марусина, нестарая еще женщина, хлопочетъ — чай собираетъ. Разговариваетъ со мной, обо всемъ спрашиваетъ... А Маруся на диванчикъ присѣла, въ платокъ ку-
тается... Изъ лица блѣдная, невесёлая такая...

Эхъ, да короче сказать,— встрѣтился я съ ней не въ добрый часъ!

... Сталъ я съ того дня у нихъ бывать. Какъ праздникъ, такъ, бывало, наберусь съ утра. Гостинцевъ всякихъ нанесу: конфектъ, яблокъ. Веселимся себѣ, въ карты играемъ, а вечеромъ съ Марусей въ театръ... Любовь про между насъ пошла, цѣловались, миловались. А раньше того она мнѣ сама сказала: „Ты на меня милый не сердись, что несчастной тебѣ я досталась,—обманулъ меня одинъ человѣкъ".

Я и вниманія не взялъ на эти слова: любилъ я ее больно. Съ кѣмъ, думаю, грѣхъ не случается...

Весна подошла.

Одурѣлъ я тутъ совсѣмъ. Весна у насъ, братъ, на югѣ, не то, что здѣсь въ Сибири. Выйдешь на бульвары—зелень, красота. Мори вдали синѣетъ, солнце, цвѣты... А ночи теплыя, истомныя... И такъ мнѣ объ эту пору Манька полюбилась—сказать не могу. Цѣловалъ бы ее—не отходилъ! Вижу,—такъ жить нельзя—надо дѣла на чистую масть повести...

Приходитъ она разъ ко мнѣ на квартиру, подъ вечеръ это было, я ей и говорю:

„Будетъ намъ Маруся отъ людей любовь свою прятать, давай поженимся".

Усмѣхнулась она жалобно.

„Ни къ чему, говорить, эти слова. Оставь. На такихъ, какъ я, не женятся".

Въ тотъ радъ я настояще ее не понялъ, къ чему это она мнѣ сказала. Послѣ ужъ все обозначилось...

— Гуляла она на сторонѣ, что-ли?—догадался Алексѣй

— То то и дѣло... Товарищи мнѣ все обсказали, какая она есть. Точно обухомъ ме-
ня по лбу хватили! Ушамъ не вѣрю! Да она и сама скрывать не стала.

„Такая ужъ, говорить, моя судьба несчастная. Должна я быть проституткой. А ты, между прочемъ, сердиться на меня не долженъ: не обманывала я тебя, не крутила тебѣ головы“. Сама плачетъ...

„Какъ же теперь жить мы будемъ?“ спрашиваю.

„Да все такъ же: я къ тебѣ буду ходить. Ты у васъ бывай".

... Просилъ я, Христомъ Богомъ молилъ: —„брось ты эту жизнь окаянную. Будемъ мы жить, какъ люди живутъ. Что мое—то твое! Не губи ты меня и себя!“

... Не захотѣла—уперлась на своемъ. То ли она меня жалѣла, то ли не любила она меня, и по сейчасъ понять не могу!

Горе мое пришло великое!

И люблю то я ее, и обидно мнѣ, и передъ товарищами совѣстно.

Скажутъ бывало:

„Видѣли мы твою Матку вчера на бульварѣ съ офицеромъ подь ручку".

Такъ меня эти слова и пришибутъ.

... Запилъ я тогда...

... Приходитъ ко мнѣ разъ вечеромъ, въ субботу. Нарядная такая, веселая. Ко мнѣ ластится, словно бы ничего и не былъ..

Сбѣгалъ я, угощенье поставилъ: наливки, пива, а себѣ водки взялъ.

... Выпили, закусили.

„Пришла, говоритъ, я съ тобой проститься Послѣднюю ночку съ милымъ другомъ провести“.

Какъ ножомъ меня эти cлова!

... Разсказала она, что уѣзжаетъ въ Ростовъ-на-Дону; мѣсто ей тамъ въ кондитерской обѣщаютъ.

... Цѣлуетъ меня, обнимаетъ.

„Не печалься, дружокъ, судьба наша такая. Разлюбилъ бы ты меня скоро. Потя-
нулись-бы печальные дни. Лучше ужъ сейчасъ разстаться“.

... Какъ я ее тогда упрашивалъ, что ей только не говорилъ.

„Хочешь, говоритъ убить меня—убей, все равно жизнь моя несчастная“...

... Выпилъ я тогда еще.

Сижу около стола, на нее гляжу; душа у меня разрывается.

... Вижу —все пропало, всему конецъ!

Взялъ я тогда со стола ножъ и...

... Да, братъ, тяжело вспоминать: сейчасъ впору плакать!

... И не мучилась, голубушка: хорошій ударъ былъ... Лежитъ—словно спитъ себѣ... Кофточка на ней была бѣлая... Съ боку то пятно красное показалось...

... Схватилъ я ее тогда за голову, тормошу, цѣлую.

"Манька, Манька, простишь ли ты меня?"

... Молчитъ... Не слышитъ.,.

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXII.„Судъ Линча.“

Разбойники переглянулись.

Всѣмъ имъ было ясно, что сейчасъ на ихъ глазахъ разыграется кровавая драма.

— Развяжите ему  ноги — отдалъ приказаніе Человѣкъ въ маскѣ.

   Это было моментально исполнено.

Иванъ поднялся безъ посторонней помощи. Голова его была обнажена: шапка осталась на площадкѣ утеса.

Онъ тяжело дышалъ и поводилъ плечами, стараясь размять онѣмѣвшіе члены.

Руки по-прежнему оставались связанными.
Человѣкъ въ маскѣ спрыгнулъ съ коня и, бросивъ поводъ одному изъ разбойниковъ, подошелъ къ костру.

По его знаку въ костеръ прибавили сухого валежника.

Яркое пламя заиграло фантастическими тѣнями на окрестныхъ скалахъ и угрюмыхъ лицахъ разбойниковъ.

... Ночь опускалась надъ тайгой.

... Въ темномъ небѣ дрожали первыя звѣздочки.

....Человѣкъ въ маскѣ сѣлъ на лежавшее около костра сѣдло и устремилъ взглядъ на провинившагося.

Въ отблескѣ костра черный профиль атамана выступалъ какъ то особенно зловѣше... Человѣкъ въ маскѣ молчалъ.

Молчала и остальные разбойники.

Иванъ смѣло выдерживалъ взглядъ атамана и не опускалъ глазъ.
Онъ зналъ, что его ожидаетъ.

Зналъ, что на снисхожденіе разсчитывать нельзя.

Близость смерти не пугала его.

— Товарищи!—заговорилъ Человѣкъ въ маскѣ, поднимаясь во весь ростъ. — Нужно ли напоминать  вамъ уставъ нашей шайки? Шайки Мертвой головы?

— Мы его знаемъ,—почтительно отвѣтилъ за всѣхъ сѣдоусый старикъ.

— Какое наказаніе ожидаетъ измѣнника? — Смерть ему, смерть!

Глаза атамана зловѣще блеснули изъ подъ черной маски.

— Ты слышишь?—обратился онъ къ Ивану,—ІІо уставу шайки Мертвой головы всякій, осмѣлившійся поднять руку на атамана, долженъ быть закопанъ живымъ въ землю.

Холодный трепетъ пробѣжалъ по тѣлу обвиняемаго.

Чтобы заглушить невольный крикъ отчаянія, онъ закусилъ губы съ такой силой, что показалась кровь.

Послѣ минутной, паузы, Человѣкъ въ маскѣ продолжалъ:

— Твое счастье, парень, что у насъ нѣтъ времени рыть тебѣ могилу.

— Да и не чѣмъ, атаманъ,—не выдержалъ одинъ изъ разбойниковъ,

— Ножами много ли накопаешь

Человѣкъ въ маскѣ кинулъ въ сторону смѣльчака быстрый испытующій взглядъ.

— Ты сказалъ правду, Алексѣй,—замѣтилъ онъ спокойнымъ тономъ.—Поэтому я рѣшилъ поступить иначе... Здѣсь неподалеку есть старый шурфъ. Расчистите его сколько возможно. Туда мы бросимъ эту падаль, а сверху завалимъ камнями. Живо за работу

Разбойники, слѣдуя указанію атамана, принялись за дѣло.

Тотъ, для кого предназначалась могила, равнодушно стоялъ, какъ безучастный зритель всей этой сцены.

— Я могъ бы вздернуть тебя на первомъ суку,—сказалъ Человѣкъ въ маскѣ, — но я помню твои прежнія заслуги. Ты былъ храбрымъ парнемъ и хорошимъ товарищемъ. Я велю тебя разстрѣлять...

Иванъ угрюмо молчалъ.

Послѣднія слова атамана успокоили его.

Быть заживо погребеннымъ—одно, а пасть съ пулей въ сердцѣ—другое

Послѣдній родъ смерти не пугалъ Ивана.

Онъ машинально опустился на обломокъ скалы и сталъ слѣдить главами за переливами пламени въ кострѣ.

... Дрова потрескивали

Огненныя искорки таяли въ ночной темнотѣ:

Изъ тайги доносилось пофыркиваніе стреноженныхъ лошадей.

... Разбойники, возившіеся въ шурфѣ, вполголоса переговаривались между собой:

— Отвороти этотъ камень...

— Тише, вы черти; ногу придавили!

... И грозный обвинитель и его жертва были погружены въ мрачную задумчивость.

Иванъ по временамъ поднималъ глаза на атамана и нѣсколько разъ собирался заговорить.

Наконецъ, не выдержалъ:

— Хочу я тебя, атаманъ, объ одномъ попросить,—началъ онъ взволнованнымъ голосомъ,—не приказывай Алексѣю стрѣлять въ меня: товарищи мы съ нимъ... Давно ужъ побратались. Ослушаться онъ не посмѣетъ, а знаю,—тяжело ему будетъ убивать меня... Исполни мою просьбу послѣднюю, атаманъ!

Человѣкъ въ маскѣ подумалъ немного и затѣмъ кратко отвѣтилъ:

— Хорошо!

— Спасибо на этомъ словѣ...

Иванъ совершенно овладѣлъ собою и рѣшалъ умереть такъ, чтобы товарищи не могли упрекнуть его въ малодушіи.

— Разъ мать родила! — махнулъ онъ мысленно рукой.—Судьба значитъ такая! Не

даромъ мнѣ сонъ этотъ снился... Чуяло сердце!... Ну, крѣпись теперь, Ванюха, не робей! Будетъ, погулялъ по-бѣлу свѣту...

Спокойно, нѣсколько насмѣшливо, крикнулъ онъ своимъ могильщикамъ:

— Старайтесь, ребята! Помягче мнѣ постель стелите. Вѣдь до второго пришествія спать придется...

Никто не отозвался на эти слова.

Близость смерти не располагала къ шуткамъ.

— Поживѣе, ребята!—нетерпѣливо крикнулъ Человѣкъ въ маскѣ. ... Прошло еще нѣсколько томительно долгихъ минутъ.

Импровизованная могила была, наконецъ, готова.

Разбойники одинъ ва другимъ подошли къ костру.

— Проститесь съ нимъ!—кивнулъ головой атаманъ.

Первымъ къ приговоренному подошелъ Филька кривой.

— Не серчай, братъ, што пришлось такъ...—смущенно пробормоталъ онъ. — Самъ знаешь—законъ—правило требуетъ...

Алексѣй, подойдя къ товарищу, порывисто обнялъ его.

— Ну, Ваня, прощай! Мнѣ жить, тебѣ помирать... По знаку атамана разбойники взялись за винтовки.

— Алексѣй, ступай къ лошадямъ, какъ бы лошади не испугались выстрѣловъ, — сдержалъ свое слово Человѣкъ въ маскѣ.

... Иванъ стоялъ теперь, выпрямившись во весь ростъ. Отблескъ костра освѣщалъ его блѣдное, но спокойное лицо.

Въ тишинѣ ночи зловѣще стукнули винтовочные затворы.

Сейчасъ долженъ былъ разыграться актъ кроваваго возмездія.

— Прощайте, товарищи! Не поминайте лихомъ!—громко крикнулъ Иванъ, откидывая назадъ голову.

Три ружейныхъ дула поднялись на уровень его груди.

...Развязка близилась.

Человѣкъ въ маскѣ отошелъ въ сторону и сдѣлалъ движеніе рукой.

— Цѣлься!—раздался его бестрастный суровый голосъ.

Прошло еще нѣсколько секундъ. Человѣкъ въ маскѣ поднялъ руку.

Еще моментъ, все была бы кончено.

Но судьба судила иначе. Роковoe „пли“ не прозвучало въ воздухѣ.

Изъ густой пихтовой заросли въ вершинѣ ключа послышался отчаянный крикъ.  — Ко мнѣ! На помощь!

Вслѣдъ за этимъ прогремѣлъ одинокій выстрѣлъ.

Мимо костра проскакала испуганная лошадь съ оборваннымъ арканомъ.

Грозный ревъ звѣря донесся изъ тайги.

— Медвѣдь!—крикнулъ Человѣкъ въ маскѣ, хватаясь за винчестеръ.

— За мной товарищи! Нужно спасти лошадей.

Разбойники бросились на крики.

Всѣ они, какъ и самъ атаманъ, забыли въ этотъ моментъ о приговоренномъ къ смерти.

Но онъ не дремалъ.

Страшнымъ напряженіемъ мышцъ ему удалось освободиться отъ пояса, связывавшаго руки.

Одинъ прыжокъ и онъ очутился подъ спасительной тѣнью развѣсистыхъ лиственницъ.

Дальше, дальше въ глухую тайгу: тамъ спасеніе отъ погони...

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскiй.

ГЛАВА XXIV.„Около тайны".

... Ночныя тѣни спустились въ долину. Георгіевскій пріискъ засыпалъ послѣ трудового дня.

Около казармъ, на отвалахъ кой гдѣ виднѣлись огоньки: рабочіе варили себѣ ужинъ.

Торжественная тишина заснувшей тайги сторожила долину.

Со стороны шурфовъ, отъ пятаго номера, доносились мѣрные глухіе звуки.

Тамъ работала ночная смѣна.

Стучали насосы, откачивавшіе воду.

... Ночь была темная.

На темномъ горизонтѣ время отъ времени вспыхивали блѣдныя молніи—отголоски далекой безшумной грозы...

... На террасѣ, за чайнымъ столомъ, собралось всё маленькое общество Георгіевскаго пріиска.

Не было только Загорскаго. Онъ ещё на закатѣ солнца поѣхалъ осмотрѣть Могильный ключъ и до сихъ поръ не возвратился.

Его долгое отсутствіе и было предметомъ разговоровъ среди собравшихся на террасѣ.

— Ужъ не случилось ли съ нимъ чего нибудь?— озабоченно высказала свое предположеніе Ядвига Казимирова.

Гудовичъ, разсѣянно прихлебывая чай, возразилъ недовольнымъ тономъ:

— Что же можетъ случиться? Вѣроятнѣе всего Сергѣй Николаевичъ заѣхалъ куда нибудь въ гости, на сосѣдній пріискъ.

— Вещь возможная,—поддержалъ Гудовича Савелій Петровичъ.

Маруся, разливавшая чай, не выдержала:

— А вдругъ Сергѣй Николаевичъ встрѣтился съ... разбойниками?—неувѣренно произнесла она.

Сказала и сама испугалась своего предположенія.

Даже слегка поблѣднѣла.

— Пустяки, Маруся, какіе тамъ разбойники! —махнулъ рукой Петръ Нилычъ.—Пустой слухъ...

При этомъ напоминанія о загадочныхъ событіяхъ утра глаза всѣхъ присутствовавшихъ невольно обратились въ темноту ночи.
На террасѣ горѣла большая лампа подъ зелёнымъ абажуромъ.

Мягкій затушеванный свѣтъ не шёлъ дальше верхнихъ ступенекъ крыльца.

За перилами террасы начиналось море темноты...

— Душная сегодня ночь, грозой пахнетъ, —замѣтилъ Петръ Нилычъ, намѣренно мѣняя тему разговора.

— Врядъ ли соберется; къ утру развѣ...

— Однако, небо затянуто тучами.

— Я не запомню такой теплой весны,— продолжалъ Ястребовъ.

— Съ начала мая грозы пошли и дожди. Вчера, напримѣръ, какой ливень былъ. Въ нѣсколькихъ мѣстахъ нашу канаву размыло

— Говорятъ, папочка, у сосѣдей, на Ольшанскомъ рудникѣ плотину прорвало...

— Немудрено... Налей-ка мнѣ, дочурка, еще стаканчикъ.

— Самоваръ уже остылъ, Развѣ сказать, чтобы подогрѣли?

— Ничего, я выпью холоднаго.

— Эге, да время уже не раннее,—посмотрѣлъ онъ на часы.—Одиннадцать скоро... Пора мнѣ спать. Схожу вотъ только на пятый померъ, посмотрю, какъ тамъ у нихъ работа идетъ...

— Завтра и мнѣ нужно пораньше встать, —сказалъ Савелій Петровичъ, тоже посмотрѣвъ на часы.

— Почему это?

— Надо во свояси пробираться: на свой пріискъ...

— Ну, нѣтъ! Такъ скоро мы васъ не отпустимъ,—шутливо возразила панна Ядвига.

— Разумѣется, погостите еще немного. Куда вамъ торопиться?

— Друзья мои! И радъ бы я воспользоваться вашимъ сердечнымъ гостепріимствомъ, да дѣло не терпитъ: надо поисковую партію собирать, въ тайгу ѣхать.

— Заявлять свой Золотой ключъ?—насторожился Гудовичъ.

— Да... Откладывать это дѣло нельзя. Ястребовъ добродушно улыбнулся, глядя на стараго пріятеля.

— Разбогатѣть сразу хочешь, Савелій Петровичъ?—спросилъ онъ съ легкой ироніей.

— На все воля Божья,— уклончиво отвѣтилъ Безшумныхъ.

— Ну что же, въ добрый часъ!.. Разсказалъ бы ты намъ, какъ это посчастливилось тебѣ ключъ свой открыть? Интересно послушать... Можетъ быть, впрочемъ, это секретъ?

— Да, да, разскажите, панъ Савелій! — подхватила Ядвига Казимировна, даря будущаго милліонера очаровательной улыбкой.

Безшумныхъ покачалъ головой.

— Случай помогъ—неопредѣленно отвѣтилъ онъ.—Подождите немного, господа, когда нибудь я разскажу вамъ все это под зелёнымъ абажуром.

— Когда нибудь! Но почему же не теперь?—съ кокетливымъ капризомъ воскликнула полька.

— Сейчасъ не могу: тайна!

— Если тебѣ дѣйствительно удалось открыть тотъ заколдованный Золотой ключъ, о которомъ въ нашей тайгѣ цѣлыя легенды разсказываютъ, тогда ты, братъ, не только милліонеромъ, а прямо королемъ золота станешь!—задумчиво произнесъ Ястребовъ.

— А вы, панъ Савелій, не забудете свое обѣщаніе?—ласково прищурила глаза Ядвига Казимировна.

— Обѣщаніе? Какое именно?

— Это мнѣ нравится; онъ уже забылъ! О люди, люди!

— Простите великодушно; но, ей Богу, я не догадываюсь, о чемъ вы говорите! Напомните...

— Вы обѣщали выстроить на своёмъ Золотомъ ключѣ дворецъ, провести туда желѣзную дорогу...

И пригласить васъ къ сабѣ въ гости! Помню, помню!— разсмѣялся Безшумныхъ.

— Знаете, господа,—продолжалъ онъ, мѣняя тонъ,—по временамъ мнѣ самому кажется, что все это только во снѣ приснилось. Слишкомъ ужъ невѣроятное богатство! Врядъ ли во всемъ мірѣ найдутся подобныя золотыя розсыпи. Страшно даже и подумать, что можно сдѣлать, обладая такимъ пріискомъ.

— Можно завоевать полъ-міра,—весело воскликнула панна Ядвига.

— Все затопитъ своимъ золотомъ.

— Сколько добра можно сдѣлать,—мечтательно произнесла Маруся, задумчиво щуря на лампу свои глазки.

— Да-а... многое можно сдѣлать!—согласился Гудовичъ.

— Дуракамъ счастье!—мысленно добавилъ онъ, раздраженно бросая окурокъ папиросы.

— Случай помогъ,—повторилъ Безшумныхъ.

— А сколько народу изъ-за этого самаго ключа погибло! Сколько пораззорилось!—началъ Ястребовъ, перебирая въ умѣ рядъ воспоминаній.—Мальчикомъ я еще былъ, слышалъ эти разсказы... да и самому отчасти привелось...

Онъ задумался.

— Что такое? Разскажите...

— Разскажи, папочка!

— Развѣ вы тоже искали Золотой ключъ?

— Собственно не я... Давно уже это было... Служилъ я тогда въ южной компаніи. Вотъ и пришлось съ поисковой партіей по тайгѣ шляться— заколдованный ключъ искать. Все лѣто мы проходили... Пало въ голову нашему довѣренному самолично провѣрить таежныя легенды. Вожакъ тутъ подвернулся, сайотишка какой-то... Наплелъ съ три короба. Обѣщался къ самому мѣсту привести... Съ нимъ мы и путались по тайгѣ. Въ такія дебри забрались, гдѣ и нога человѣческая не ступала. Воронъ костей не заносилъ! Припасы у насъ вышли, половинъ вьюченныхъ лошадей попадала... Насилу мы выбрались... Къ самой китайской границѣ подходили...

— И всѣ ваши труды пропали даромъ?

— Слава Богу, что еще сами то живы остались!

Савелій Петровичъ, внимательно слушавшій разсказъ Ястребова, спросилъ:

— А по какамъ рѣчкамъ вы искали?

— По системѣ Кангегиря...

— Да, на эту рѣку указываютъ всѣ разсказы.

— Говорятъ, главная трудность заключается въ томъ, что нельзя открыть этотъ ключъ съ устья, то есть въ томъ мѣстѣ, гдѣ онъ впадаетъ въ рѣку.

— Но были же какія нибудь данныя, чтобы говорить объ этомъ ключѣ? Существуетъ же онъ на самомъ дѣлѣ!—нетерпѣливо замѣтилъ Станиславъ Андреевичъ.

Ястребовъ собирался отвѣтить, но въ этотъ моментъ вниманіе общества было отвлечено въ сторону.

— Въ темнотѣ ночи раздался оглушительный лай собакъ.

По галькѣ отвала застучали копыта: кто то ѣхалъ крупной рысью.

— Очевидно, Сергѣй Николаевичъ ѣдетъ,— прислушался Ястребовъ.

Онъ угадалъ.

Въ темнотѣ нельзя было разглядѣть всадника, но до террасы донесся знакомый голосъ:

— Эй, караульный, возьми коня! Подскакавъ къ террасѣ, Загорскій осадилъ лошадь и спрыгнувъ на землю.

— Вы, господа, еще не ужинали?—спросилъ онъ, быстро взбѣгая на крыльцо.—Я адски проголодался!

— Мы поджидали васъ,— отвѣтилъ Гудовичъ.—Что это васъ такъ задержало?

— Послѣ разскажу. Дайте мнѣ прежде поѣсть.

— Лицо Загорскаго было спокойно, какъ всегда, но въ глазахъ замѣчались искорки скрытаго раздраженія.

Видно было, что онъ взволновавъ чѣмъ-то.

Его высокіе охотничьи сапоги были забрызганы грязью.

На правой рукѣ виднѣлась свѣжая царапина.

— Станиславъ Андреевичъ, распорядитесь подать поскорѣе ужинъ,—обратился онъ къ Гудовичу.— Я пока пойду переодѣнусь и умоюсь.

— Что это съ нимъ такое?—недоумѣвающе посмотрѣлъ на собесѣдниковъ Савелій Петровичъ.

Ястребовъ молча пожалъ плечами.

— Ну я пойду. Спокойной ночи, господа... Ты, Маруся, остаешься?

— Она поужинаетъ съ нами,—отвѣтила за дѣвушку панна Ядвига.

... Утоливъ первое чувство голода, Загорскій спокойно заявилъ:

— Теперь, господа, я готовъ отвѣчать на ваши вопросы.

— Съ вами, надѣюсь, не случилось ничего особеннаго?

— Этого нельзя сказать: я имѣлъ неожиданную встрѣчу.

— Встрѣчу?

— Да... и очень опасную! (Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXVI."Разрушенный заговоръ".

— Это наглая ложь. Вы забываете, сударь, съ кѣмъ говорите!—злобнымъ шепотомъ произнёсъ Загорскій, хватая Ястребова за руку.

Темнота ночи скрывала выраженіе его лица, но, судя по тяжелому прерывистому дыханію, можно было безошибочно сказать, что онъ переживаетъ сильное душевное волненіе.

Нѣсколько минутъ длилась томительная пауза; наконецъ, Загорскій выпустилъ руку Петра Нилыча и круто повернулся отъ него.

— Разсчетъ можете получить не раньше, какъ черезъ недѣлю, пока я найду вамъ замѣстителя,—крикнулъ онъ, съ нервной быстротой закуривая папиросу.

— Хорошо,—коротко отвѣтилъ Ястребовъ.

Загорскій сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ, затѣмъ остановился и, послѣ минутной нерѣшительности, вернулся къ управляющему.

— Послушайте! Вы,—фамильярно хлопнулъ онъ его но плечу,—надѣюсь, вы не будете глупы и въ интересахъ собственной безопасности забудете о нашемъ сегодняшнемъ разговорѣ! Не правда ли?

— Я не боюсь угрозъ,—со спокойнымъ достоинствомъ возразилъ Петръ Нилычъ,—но въ то же время имѣю правило—не выносить сора изъ избы...

— Прекрасное правило!

— И я слѣдую ему во всѣхъ случаяхъ жизни.

— Много людей продлили бы свое существованіе, если бы раздѣляли ваши взгляда на этотъ предметъ,—со странной интонаціей сказалъ Загорскій.

— Во всякомъ случаѣ,—продолжалъ онъ, беря обычный холодный и властный тонъ, — я увѣренъ, что разставаясь мы не будемъ имѣть повода упрекать другъ друга въ отсутствіи такта... Прощайте!

Съ этими словами Загорскій повернулся и быстро направился въ обратный путь.

— Старый дуракъ!—раздраженно думалъ онъ про Ястребова.—Скажите, пожалуйста, какое благородство души выказалъ! Болванъ, вздумалъ противорѣчить мнѣ! Э, погоди любезный, я живо сокращу тебя... Тебѣ ли бороться со мной!.. А этотъ идіотъ Гудовичъ хорошъ тоже, нечего сказать: не могъ выполнить самаго пустяшнаго порученія! Черти бы ихъ всѣхъ побрали!

... Покуда Загорскій мысленно злобствовалъ, пробираясь въ темнотѣ ночи, на верхнемъ стану, въ хозяйскомъ помѣщеніи, въ комнатѣ, отведенной Ядвигѣ Казиміровнѣ, происходила такая сцена.

Панна Ядвига, одѣтая въ бѣлый кружевной пеньюаръ, съ волосами, заплетенными на ночь въ двѣ толстыя косы, сидѣла на кушеткѣ.

Лицо у ней было усталое и недовольное, какъ у человѣка, вынужденнаго терять время на пустой и отчасти непріятный разговоръ.

Говорилъ Гудовичъ.

Онъ быстро расхаживалъ по комнатѣ, засунувъ руки въ карманы брюкъ и бросая на кузину выразительные взгляды, въ которыхъ не было и намека на родственную благожелательность.

— Я не понимаю тебя,—вяло и равнодушно возразила Ядвига Казиміровна, пользуясь минутнымъ перерывомъ въ словоизверженіяхъ братца,—не понимаю о чемъ собственно ты хлопочешь?

— Какъ о чемъ?

Гудовичъ круто повернулся на каблукахъ.

— Ну да... Послушаешь тебя, такъ подумаешь, пожалуй, что мои интересы для тебя выше всего...

—  Твои интересы? —переспросилъ Станиславъ Андреевичъ тономъ, не обѣщающимъ ничего добраго.

— Разумѣется мои!—раздраженно воскликнула полька, протягивая руку къ маленькому столику, на которомъ стоялъ ящикъ съ папиросами.

— Или ты думаешь, что я обязана давать тебѣ отчетъ въ каждомъ своемъ словѣ? Милый мой, ты желаешь многаго... Все это мнѣ ужъ надоѣло...

— Ого, вотъ какъ мы начинаемъ разговаривать!

— Ты вывелъ меня изъ терпѣнія.

— Слушай, Ядвига, я вижу,—тебѣ хочется со мной поссориться...

— Ты способенъ разсердить ангела.

— Еще одно слово и...

Гудовичъ сдѣлалъ угрожающій жестъ.

Ядвига Казимировна посмотрѣла на него уничтожающимъ взглядомъ и презрительно произнесла:

— Ты, кажется, грозишь мнѣ?

Гудовичъ осѣкся.

Онъ хорошо изучилъ гордый: свободолюбивый характеръ кузины и зналъ, что запугать ее трудно.

— Но, дорогая моя, будь же благоразумна,—началъ онъ вкрадчивымъ голосомъ, дѣлая попытку взять ее за руки.

Она поднялась съ кушетки...

— Говори прямо, чего ты хочешь?

— Только твоего счастья, не больше, повѣрь! Будь благоразумна, пойми, что другого выхода нѣтъ.

Красиво очерченныя уста польки сложились въ ироническую усмѣшку.

— Что же, по твоему, я должна первая броситься на шею къ этому таежному медвѣдю?

— Онъ, этотъ таежный медвѣдь, какъ ты его называешь, отъ тебя безъ ума... Онъ съ радостью положитъ все свое богатство къ твоимъ ногамъ. Неужели же ты не понимаешь, что стоитъ тебѣ только захотѣть и ты сдѣлаешься королевой золота!

Ядвига Казимировна устало покачала головой.

— Ты глупъ, Стась!—искренно вырвалось у нея.

Гудовичъ даже поблѣднѣлъ отъ злости.

— Такая откровенность мнѣ нравится,— глухо пробормоталъ онъ.

— Глупъ, потому что забываешь самое главное...

— А именно?

— Забываешь о Загорскомъ.

— При чемъ здѣсь онъ?

— Вѣдь мы въ его власти. Ни для тебя, ни для меня это не тайна,

  Станиславъ Андреевичъ невольно покосился на дверь и понизилъ голосъ до шепота.

— Неужели ты такъ сильно боишься его, Ядвига? — спросилъ онъ.

Глаза молодой женщины потемнѣли.

— Съ этимъ вопросомъ я должна обратиться къ тебѣ.

— Во всякомъ случаѣ мы не должны забывать собственныхъ выгодъ... Довольно намъ плясать по его дудкѣ! Вспомни, сколько уже разъ мы оставались въ дуракахъ! Напрасная возня съ Вишниковымъ, твой разрывъ съ Берковичемъ,—перечислялъ Гудовичъ.

— Наконецъ, эта послѣдняя непріятность: кража твоихъ денегъ и драгоцѣнностей... Кто знаетъ, можетъ быть все это нарочно подстроено имъ же? Онъ опуталъ насъ по рукамъ и ногамъ, но, чертъ меня побери, если я не порву эти путы!

— Значитъ, ты хочешь дѣйствовать за свой страхъ и рискъ?

— А ты предпочитаешь по-прежнему быть слѣпой игрушкой въ рукахъ этого авантюриста?—въ свою очередь задалъ вопросъ Гудовичъ.

Панна Ядвига нѣсколько минутъ молча смотрѣла на брата, удивленная его рѣшимостью, потомъ подошла къ окну и нетерпѣливымъ жестомъ открыла его.

Въ комнату влилась тишина и свѣжесть весенней ночи...

— Оставимъ этотъ разговоръ,—просящимъ тономъ обратилась къ Гудовичу панна Ядвига,—вѣдь ты же знаешь, что я не могу согласиться на твое предложеніе.

— Но почему же? Почему?

— Потому, что я люблю его! —съ горечью и тоской вырвалось у молодой женщины.

Ея красивое выразительное лицо покрылось дымкой печальной задумчивости.

Станиславъ Андреевичъ досадливо махнулъ рукой.

— Выкинь эту дурь изъ головы, Ядвига! Сентиментальность тебѣ совсѣмъ не къ лицу. Помни, что намъ нужны деньги, деньги и деньги! Загорскій тебя совершено не любитъ. Онъ играетъ нами, какъ пѣшками. Пора положить этому конецъ!

— Сильно сказано!—раздался вдругъ голосъ того, о комъ сейчасъ шла рѣчь.

Въ черномъ квадратѣ окна обрисовалась фигура Загорскаго.

Онъ легко и безшумно перепрыгнулъ черевъ подоконникъ.

Гудовичъ оторопѣлъ отъ испуга.

Вся его поза въ этотъ моментъ выражала крайній предѣлъ растерянности и страха.

Загорскій, вскочивъ въ комнату, заперъ за собой окно, опустилъ штору и убѣдился, плотно ли заперта дверь.

Все это было продѣлано имъ молча, съ быстротой, говорящей о твердомъ намѣреніи не терять даромъ времени.

Выполнивъ эти мѣры предосторожности, Загорскій остановился передъ своимъ сообщникомъ и устремилъ на него испытующій взглядъ.

Лицо Гудовича блѣднѣло все болѣе и болѣе.

Онъ чувствовалъ себя такъ же, какъ если бы стоялъ подъ дуломъ наведеннаго револьвера.

Панна Ядвига при появленіи Загорскаго отошла въ глубь комнаты и бросилась на кровать.

— Ну-съ, милостивый государь, не угодно ли вамъ повторить сказанное?—съ ужасающимъ спокойствіемъ началъ Загорскій, опуская руку на плечо Гудовича.

Бѣдный полячекъ весь задрожалъ отъ этого прикосновенія.

— Это ... это была... шутка,—съ усиліемъ пролепеталъ онъ.

— Ахъ, только шутка! Ну, разумѣется, я такъ и думалъ,—съ холодной ироніей возразилъ Загорскiй.—Долженъ, однако, предупредить васъ, мой милый, что если въ одинъ прекрасный день я задушу васъ, какъ котёнка, то это тоже будетъ только шутка. Самая невинная шутка! Понялъ?

Блѣдное испуганное лицо самозванаго инженера какъ нельзя, лучше говорило, что онъ отлично понялъ слова своего руководителя.

— Мнѣ нужно было-бы избить васъ хлыстомъ, какъ собаку, но я на этотъ разъ сдержусь... Слушайте и запоминайте каждое мое слово... Ядвига Казимировна, я обращаюсь и къ вамъ... Я потратилъ много хлопотъ и денегъ, для того, чтобы вызнать у Безшумныхъ тайну его открытія—тайну Золотого ключа. До сихъ поръ это мнѣ не удавалось, но теперь я пущу въ ходъ послѣднее средство. Вы должны безпрекословно, слышите-ли? безпрекословно исполнять всѣ мои приказанія. Къ черту церемоніи! Говорю вамъ прямо—вамъ не удастся вырваться изъ моихъ рукъ. Выбирайте любое: или полное подчиненіе мнѣ и свою долю въ барышахъ, или смерть! Оба вы знаете, что я шутить не люблю! Горе тому, кто станетъ мнѣ на дорогѣ!

— Мы ваши безраздѣльно и навсегда! — торопливо отвѣтилъ Гудовичъ за себя и за сестру.

(Продолженіе будетъ).

                                         Не Крестовскій.

ГЛАВА XXVIII."Лѣсной изгнанникъ.“

Въ лѣсной чащѣ затрещали сучья...

Кто-то пробирался чрезъ пихтовую заросль.

Иванъ, движимый чувствомъ предосторожности, спрятался за развѣсистую лиственницу и сталъ ожидать.

Въ его душѣ боролись два противоположныя чувства: опасеніе встрѣтиться со своими преслѣдователями и желаніе увидѣть во чтобы то ни стало человѣка, пробиравшагося по тайгѣ.

Послѣднее преодолѣло боязнь.

Иванъ остался въ своей засадѣ; ждать ему пришлось недолго.

На поляну съ противоположной стороны вышелъ старикъ, человѣкъ высокаго роста и крѣпкаго тѣлосложенія.

Одѣтъ онъ былъ въ обычный костюмъ обитателей тайги: въ азямъ, шаровары изъ оленьей кожи и „бутулы“ (родъ обуви).

За плечами у него была перекинута винтовка.

Въ лѣвой рукѣ старикъ несъ громаднаго глухаря, очевидно, сейчасъ только застрѣленнаго.

При видѣ охотника Иванъ понялъ, что ему нечего опасаться и вышелъ изъ за лиственницы.

— Здравствуй, добрый человѣкъ!—отнесся онъ къ старику.

Тотъ быстро повернулся въ его сторону и окинулъ парня недовѣрчивымъ взглядомъ.

— Здорово, коли не шутишь!—отозвался онъ, хмуря сѣдыя брови.

Это неожиданная встрѣча была ему, очевидно, неособенно пріятна.

Иванъ живо смекнулъ, въ чемъ дѣло, и, чтобы разсѣять недовѣріе старика, разсказалъ ему въ краткихъ словахъ, что заблудился въ тайгѣ.
Старикъ внимательно выслушалъ разсказъ Ивана, покачалъ головой и пробормоталъ что-то себѣ подъ носъ.

— Будь, дѣдушка, ласковъ! Дай мнѣ пожевать что-нибудь; вторыя сутки крохи во рту не было. Отощалъ, бѣда!

Старикъ однословно отвѣтилъ:

— Пойдемъ, коли такъ, на станъ...

Сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, онъ обернулся и испытующе посмотрѣлъ на Ивана.

— Да ты, парень, не лукавишь ли! Можетъ, у тебя худое что на умѣ?

Парень взмолился.

— Что ты, дѣдушка, Христосъ съ тобой! Въ пору ли мнѣ о худомъ думать? Чай самъ видишь, что я за человѣкъ, обиды отъ меня не будетъ. Не дай голодной смертью погибнуть!

— Ну, ладно, пойдемъ!

Старикъ повернулъ по берегу рѣчки.

Шелъ онъ увѣренно, какъ человѣкъ хорошо знакомый съ мѣстностью.

На спутника своего не оглядывался и не заговаривалъ съ нимъ.

Иванъ не посвятилъ его въ истинное положеніе вещей.

Онъ разсказалъ про себя, что работалъ въ „летучкѣ“, поссорился съ товарищами и возвращаясь изъ тайги, заблудился.

Разсказъ этотъ могъ бы показаться старику неособенно правдоподобнымъ, если бы онъ обратилъ вниманіе на нѣкоторыя мелочи: царапины и ссадины на рукахъ и лицѣ Ивана, на безпорядокъ его костюма и отсутствіе фуражка.

Но старику, очевидно, до всего этого было мало дѣла.

Онъ удовольствовался краткимъ объясненіемъ Ивана и шелъ молча, опустивъ сѣдую голову, бормоча что-то въ полъ-голоса.

... Черезъ полчаса ходьбы они достигли мѣста, гдѣ рѣчка образовывала маленькую заводь.

Слѣва поднимался высокій известковый утесъ, поросшій кустарниками.

Густая стѣна тайги скрывала отъ любопытныхъ глазъ небольшую постройку, расположенную у самого подножья утеса.

Это была избушка, срубленная изъ сосновыхъ бревешекъ, покрытая древесной корой и дёрномъ.

Разрушающее вліяніе времени и черная копоть дыма сдѣлали изъ этого уединеннаго жилища жалкую полуразвалившуюся лачугу, похожую на медвѣжью берлогу.

— Ну, парень, садись, гдѣ стоить,—буркнулъ старикъ, скрываясь въ дверяхъ избушки.

Иванъ не заставилъ просить себя два раза и присѣлъ на охапку сухого валежника.

Старикъ вернулся, неся маленькій топорикъ.

— Давай-ка, парень, тащи хворостъ, разведемъ огонь. Кипятку согрѣемъ, глухаря зажаримъ... Поди, сильно брюхо-то подвело съ голодухи?

Не ожидая отвѣта, старикъ принялся разводить костеръ.

Иванъ дѣятельно помогалъ ему.

— Какъ тебя кликать-то?— мимоходомъ спросилъ старикъ.

— Иваномъ знали...

— Ha-ко вотъ котелокъ, сходи за водой.

Часъ спустя, наши новые знакомые, покончивъ съ доброй половиной глухаря и выпивъ цѣлый котелокъ кирпичнаго чаю, придались мирному кейфу, съ трубками въ зубахъ.

Сумерки сгущались...

Становилось свѣжо...

Неразговорчивый хозяинъ время отъ времени подкидывалъ сухія вѣтки.

Вспыхивало пламя и играло причудливыми тѣнями на окружающихъ деревьяхъ...

— Ты что-же, дѣдъ, давно живешь здѣсь —осторожно освѣдомился Иванъ.

— Давно... Годовъ, поди, десятокъ будетъ.

— Такъ... А что отсюда до жилого мѣста не близко?

Старикъ затянулся ѣдкимъ, крѣпкимъ табакомъ и сплюнулъ.

— До зимовья, что на верхнемъ броду, верстъ сорокъ будетъ, а ежели на Полуденку пойдешь, такъ и того дальше будетъ... Тропку я гебѣ покажу. Тропкой и выйдешь на дорогу.

... Смотри, не болтай только про меня на зимовьѣ-то

— Зачѣмъ болтать? Развѣ я болтало осиновое? Спасибо, что накормилъ, пріютилъ, по гробъ жизни не забуду!

— Вотъ ужо выспишься, а утромъ пойдешь.

Разговоръ оборвался...

Совсѣмъ стемнѣло, пора было ложиться спать.

— Пойдемъ въ избу. Сыро тутъ отъ рѣки, свѣжо...

Слѣдуя гостепріимному приглашенію хозяина, Иванъ пролѣзъ въ узенькую дверь и остановился у порога, пока старикъ возился въ углу, около наръ.

— Забирайся сюда, мѣста хватитъ!

Несмотря на сильную усталость, Иванъ не могъ уснуть сразу.

— Его сильно интересовала мысль: кто-бы могъ быть этотъ старикъ, одиноко живущій въ тайгѣ.

Онъ строилъ разныя догадки и, наконецъ, не вытерпѣлъ:

— Дѣдъ, а дѣдъ!— окликнулъ онъ хозяина.

— Чего ты?

— Давеча ты вотъ обмолвился, что лѣтъ десять здѣсь живешь. Звѣроловствомъ, что-ли, занимаешься?

Отвѣта не было.

— А, можетъ, ты по старой вѣрѣ?

— Ну?—сердито отозвался старикъ.

— Это я къ тому говорю, значатъ, что наслышанъ я про нашу сибирскую сторону: которые, ежели по древнему благочестію, такъ отъ мірскихъ соблазновъ уходятъ, по лѣсамъ спасаются ...

— Буде зря болтать, спи, утро вечера мудренѣе!

— Ну, не серчай, коли не ладно спросилъ...

Примирительный тонъ послѣднихъ словъ, видимо, понравился старику.

— Охъ, охо-хо,—кряхтѣлъ онъ, ворочаясь на нарахъ,—выдумалъ тоже по древнему благочестію! Нѣтъ, парень, не въ ту сторону ты гнешь...

Послѣ небольшой паузы старикъ продолжалъ.
— Изъ бродягъ я... изъ непомнящихъ... да... Вотъ они какія дѣла-то, парень.

Иванъ приподнялся на локтѣ.

— Изъ бродягъ, говоришь?—переспросилъ онъ. —Стало быть, нашего же поля ягода, фартовецъ!

— Всего, парень, бывало, всего! Ну-да что было, то сплыло, нечего о томъ и толковать.

— Какъ же ты живешь тутъ?

— Да вотъ такъ и живу, день да ночь — сутки прочь. Ружьишко у меня есть, на похлебку себѣ добываю, рыбешку ловлю. Ничего, жить можно... Добрые люди, когда забредутъ, сухариками снабдятъ, запасомъ охотничьимъ ...

— Но вимамъ-то, поди, тошно здѣсь, холодище, бураны...

— Пріобыкнулъ я, ничего. Спервоначала то, вѣрно, что жуть брала, а опосля привыкъ... Вольготно мнѣ здѣсь живется, хорошо. Самъ себѣ большой, самъ маленькій!

Старикъ говорилъ медленно, спокойно.

Рѣчь его дышала эпической простотой.

Такъ могъ говорить только человѣкъ, находящійся въ постоянномъ общеніи съ природой, человѣкъ сроднившійся со строго-величавымъ просторомъ тайги.

— И не тянетъ тебя къ людямъ?

— А зачѣмъ мнѣ люди?—философски возразилъ старикъ,—люди-то другъ ко дружкѣ зачѣмъ ходятъ, какъ ты думаешь?

Иванъ не нашелся, что отвѣтить.

— Отъ малодушія своего люди другъ за дружку хватаются. А того, дураки, не знаютъ, что каждый человѣкъ самъ себѣ лучшій добытчикъ и совѣтчикъ.

... И тѣсно людямъ вмѣстѣ жить, размножился народъ-отъ, другъ другу глотки грызутъ, а все въ одну кучу лѣзутъ, какъ мухи на падаль!.. Которымъ людямъ до меня нужда есть, сами придутъ...

— Твердый старикъ... кремень,—съ оттѣнкомъ уваженія подумалъ Иванъ про своего хозяина.

— Оно, дѣйствительно, ежели разсуждать по-стариковски... А я, дѣдъ, такъ смекаю, что на людяхъ жить куда способнѣе... Взять бы хоть къ примѣру женское сословіе...

— Бабы, бабы!— съ какимъ то страннымъ ожесточеніемъ подхватилъ старикъ,— Изъ-за нихъ по землѣ вся заваруха пошла!

Онъ грубо и цинично выругался.

Иванъ, задѣтый за живое, хотѣлъ было ему возражать, но въ тотъ же моментъ остановился и насторожилъ слухъ.

Ему показалось, что кто то ѣдетъ по галечной отмели рѣчки.

... Да, сомнѣнія не было: стучали копыта, фыркала лошади...

Иванъ заметался.

Ярко всплыла мысль объ опасности.

Старикъ не спѣша высѣкалъ огонь, въ полголоса ругая отсырѣвшій трутъ.

— Догнали таки!—беэнадежно махнулъ рукой Иванъ,—не ушелъ я отъ смерти!

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXX."Спиртоносы на привалѣ"

Рано утромъ спиртоносы стали собираться въ путь.

Иванъ долженъ былъ сопровождать ихъ въ этой экспедиціи.

Такъ онъ условился съ Козыремъ.

Одну изъ вьючныхъ лошадей предоставили въ его распоряженіе.

Старый бродяга сподобилъ Ивана рваной шапчонкой, а Федька Безпалый далъ ему свой револьверъ.

... Солнце золотило верхушки горъ, Внизу, надъ долиной, клубился тумань, когда спиртоносы тронулись съ привала.

Имъ предстояло проѣхать около шестидесяти верстъ.

— Ну, дѣдъ пожелай намъ фарта,—крикнулъ Козырь, садясь въ сѣдло.

— Часъ добрый!—отозвался старикъ.

Спиртоносы одинъ за другимъ перебрались черезъ рѣчку и скрылись въ тайгѣ.

Отрядъ подвигался въ строгомъ порядкѣ.

Федька Безпалый и ещё одинъ изъ спиртоносовъ составляли авангардъ.

На ихъ обязанности лежало предупредить товарищей въ случаѣ внезапнаго нападенія изъ-за засады.

Въ саженяхъ десяти отъ нихъ ѣхали остальные спиртоносы. Каждый вёлъ за собой по двѣ вьючныхъ лошади.

Въ хвостѣ каравана ѣхалъ Козырь.

Время отъ времени онъ обмѣнивался фразами съ Иваномъ, ѣхавшимъ впереди его.

Отрядъ подвигался медленно и сторожко.

Всѣ спиртоносы были вооружены винтовками и револьверами.

У каждаго за поясомъ былъ заткнутъ кинжалъ, а у нѣкоторыхъ имѣлись еще запасные ножи, спрятанные за голенища сапогъ.

Все это былъ народъ отчаянный, отпѣтыя головы, люди, свыкшіеся съ опасностями своего ремесла.

... Солнце поднялось надъ горами.

Его косые лучи пробивались сквозь густой навѣсъ хвои и дробились на мшистой почвѣ.

Дорога, если можно назвать такъ узенькую, едва запѣтую тропу, шла по болоту

Вьючныя лошади то и дѣло спотыкались; ноги ихъ тонули въ жидкой липкой грязи.

Спиртоносы ругались и не скупились на нагаечные удары.

— Лѣтомъ здѣсь ѣхать не приведи Богъ, —замѣтилъ Козырь, раскуривая трубку,— Комаровъ тутъ будетъ, мошкары—дохнуть нечѣмъ! Вишь мѣсто какое—топь, трясина. Но-о, ты! — сердито крякнулъ онъ на оступившуюся лошадь, дергая ее за поводъ.

— Ночнымъ дѣломъ здѣсь и думать нечего ѣхать, — отозвался Иванъ,—чуть только въ сторону подайся, тутъ тебѣ и капутъ— засосетъ болото...

— Федоръ хорошо дорогу знаетъ, онъ у насъ вожакомъ... Раньше какъ къ вечеру на сухое мѣсто не выберемся. Тамъ тропа хорошая пойдетъ, по горному кряжу. Завтра объ эту пору на Громатухѣ будемъ. Расторгуемся, да и домой!

Иванъ, занятый своими мыслями, не поддерживалъ, paзговоръ.

Козырь тоже замолчалъ.

Тишина тайги нарушалась только чмоканьемъ грязи подъ копытами, да пофыркиваніемъ лошадей.

...Къ вечеру спиртоносы выбрались изъ болота.

Тропинка вилась теперь по горному склону среди густого кедровника.

Сгущались ночныя тѣни.    Становилась, свѣжо.

Время было подумать объ отдыхѣ и ночлегѣ.

Федоръ, какъ человѣкъ, прекрасно знакомый съ мѣстностью, выбралъ для бивуака удобное и вполнѣ безопасное мѣсто.

Слѣдуя за нимъ, спиртоносы спустились въ котловину, по дну которой журчалъ маленькій ручеекъ.

Здѣсь не было недостатка ни въ топливѣ, ни въ водѣ.

Густая стѣна тайги и гребни скалъ служила для бивуака естественной защитой.

Разсѣдлавъ лошадей, спиртоносы развели костеръ и принялись за приготовленіе ужина. Козырь распредѣлилъ смѣну караульныхъ. Послѣдняя предосторожность была, пожалуй, и излишня.

Опасаться неожиданнаго нападенія было нельзя.

На десятки верстъ вокругъ бивуака раскидывалась дремучая дѣвственная тайга. , Звѣриныя тропы, вьющіяся по тайгѣ, были извѣстны только спиртоносамъ,

Здѣсь было ихъ царство, въ которомъ признается только одно право, право сильнаго, гдѣ наивысшими доблестями считаются смѣлость и мужество.

... Закусивъ вяленымъ мясомъ и напившись чаю, спиртоносы завалились спать,

Сенька Козырь, Безпалый и Иванъ не послѣдовала примѣру товарищей.

Они трое сидѣли около костра и разговаривали полушепотомъ, обсуждая совмѣстно планъ мести Человѣку въ маскѣ.

— Да скажи ты мнѣ, сдѣлай милость, зачѣмъ онъ сюда, въ минусинскую тайгу, забрался? Какія тутъ у него дѣла?—задумчиво обратился Козырь къ Ивану.

— Не знаю... Ничего вамъ не было извѣстно. Послѣднее-то время мы около Георгіевскаго пріиска шлялись. Ребята думаютъ, что хочетъ онъ пріисковую контору ограбить, золото набрать.

— Эхъ, это было бы намъ на руку. Раздуванили бы мы это золото!

— Да много ли у него народу въ шайкѣ? — Пять человѣкъ осталось...

— Изъ старыхъ ребятъ никого нѣтъ? Одинъ Филька.

— Филька? Какой Фалька?—переспросилъ Козырь.

— Кривой. Да ты его долженъ знать.

— Да неужто онъ! Ахъ, чертъ побери! Вѣдь мы съ нимъ товарищи. Такъ, стало быть, онъ съ каторги тягу далъ?

— Съ осени на волѣ.

Козырь увѣренно произнесъ:

— Ну, Филька ва нашу руку потянетъ.

Парень онъ артельный.

— Пожалуй, и другихъ ребятъ „сблатовать" можно (переманить на свою сторону, въ буквальномъ смыслѣ ва жаргонѣ "фартовиковъ" —  подбить на преступленіе).

— Ну нѣтъ,—возразилъ Иванъ.—На это надѣяться нельзя. Всѣ они атамана, какъ огня боятся. Главная причина та, что народъ глупъ! Филька Кривой первый, пожалуй, скажетъ, что съ атаманомъ вамъ тягаться не подстать: ему де черти служатъ. Безпалый презрительно свистнулъ.

— Э, бабья брехня!

— Такъ то оно такъ, да вотъ, поди ты, потолкуй съ ними.

— Пожалуй, что и не совсѣмъ брехня,— въ раздумьѣ покачалъ головой Козырь.

Товарищи выжидательно молчали.

— Всѣмъ вамъ, братцы, извѣстно, что атамана ни ножъ, ни пуля не берётъ. На моихъ главахъ сколько разъ въ него стрѣляли и хоть  бы что!

— Въ жисть свою не повѣрю, чтобы живого человѣка нельзя „перомъ“ достать! — убѣжденно возразилъ Федька Безпалый.

— Я, братъ, самъ раньше не вѣрилъ, да пришлось на дѣлѣ испытать. Его, правда, голыми руками не возьмешь!

Въ подтвержденіе этихъ словъ Козырь разсказалъ товарищамъ про свою неудачную попытку сорвать съ атамана маску.

Федоръ былъ, положимъ, еще раньше посвященъ въ эту исторію.

— Такъ, говоришь, и отбросило тебя?— съ суевѣрнымъ изумленіемъ переспросилъ Иванъ.

— Точно кто отшибъ мнѣ руку. Прямо, какъ дубиной ударили!

— Тьфу, не къ ночи бы разговоръ.

— Будетъ вамъ, ребята!—вмѣшался Безпалый.—Нѣтъ такихъ колдуновъ, чтобы противъ пули устояли. Закатить въ него хорошій зарядъ свинцу, такъ, небось, задрыгаетъ ногами. Учнётъ зѣвать!

Козырь укоризненно покачалъ головой..

— Напрасно ты, парень, расхвастался! И у меня рука бы не дрогнула „пришить" его, какъ собаку. Да нѣтъ, обожгешься, пожалуй!

Иванъ недоумѣвающе спросилъ:

— Если ты такъ боишься его, то къ чему было разговоръ заводить? Въ толкъ не возьму!

— Э, братцы, есть у меня средство вѣрное. Слушайте ка!

Козырь подбросилъ въ костеръ сухихъ вѣтокъ и началъ, задумчиво слѣдя за переливами пламени:

— Когда я послѣдній разъ жилъ у атамана, цыганка у него была, молодая ещё, изъ себя красивая... Свели мы съ ней дружбу,

любовь закрутили. Ворожей она была, прямо сказать, колдунья! Атаману она сколько разовъ гадала... И все на-одно выходило: погибнуть ему черезъ бабу... Цыганка мнѣ прямо обсказывала. Заклятье, говоритъ, на нёмъ лежитъ Не страшны ему ни петля, ни вода, ни пуля, а суждено  ему  умереть отъ женскихъ рукъ. Женщина его зарѣжетъ... Такъ ужь ему на роду написано.

— Что же, ты вѣришь въ это предсказаніе?— усмѣхнулся Иванъ.

— А почему бы и не вѣрить? Какая польза врать ей? А ворожбу цыганка знала тонко.

— Эге, хлопецъ, стало быть треба намъ бабу прихватить!

— Безъ этого не обойдемся. Катерина, моя жена, въ лучшемъ видѣ это обдѣлаетъ. Злобу она большую на атамана имѣетъ. Допрежъ того жила она съ Пройди-Свѣтомъ. Сейчасъ хоть про него не поминаетъ— меня боится. А вѣдомо мнѣ, крѣпко по миломъ дружкѣ печалится. Стоитъ только ее подучить—зарѣжетъ, глазомъ не моргнетъ. Баба твердая, бывалая...

— Сдается мнѣ, несуразное ты говоришь. Козырь,—саркастическимъ тономъ возразилъ Федька Безпалый,;—противъ товарищей намъ зазорно будетъ, ежели мы за бабью спину прятаться станемъ. Не казацкое это дѣло! Тьфу!

— Погоди, дурная голова, не болтай безъ толку. Никто прятаться не будетъ. Катерина намъ поможетъ только дѣло закончить. Да, нечего зубы скалить, я цыганкинымъ словамъ, какъ себѣ, вѣрю!

— Ну добре, верховодь, какъ знаешь, —  позѣвнулъ Фёдоръ.

— Пора, братцы, спать ложиться,—добавилъ онъ, спуская голову на сѣдло.

— И то вѣрно... Утро вечера мудренѣе,— согласился Иванъ.

Они подбавили въ костерь дровъ и закутались въ озямы.

Вскорѣ на бивуакѣ спиртоносовъ воцарилась тишина.

Слышно было, какъ потрескивали сучья въ огнѣ да со стороны доносилось тихое пѣніе.

Это караульный, чтобы скоротать часы бодрствованія, мурлыкалъ себѣ подъ носъ какую-то грустную пѣсенку...

(Продолженiе будетъ).

Не-Крестовскiй,

ГЛАВА XXXII."Черезъ рѣку подъ огнемъ винчестеровъ"

Спиртоносы заняли оборонительные пункты около оконъ и дверей.

— Осмотрѣть оружіе!—продолжалъ распоряжаться Козырь.—Безъ команды не стрѣлять. Федоръ! ты останешься здѣсь. Я пойду осмотрю мѣстность. Ночью врядъ ли казаки рискуютъ искать бродъ.

... Въ помѣщеніи было темно.

Огонь не зажигали, боясь привлечь вниманіе непріятеля.

Спиртоносы шёпотомъ переговаривалась между собой, заряжая винтовки.

Зловѣще постукивали рычаги винчестеровъ.

— Пронюхали таки, бісовы діты!—ворчалъ Федька Безпалый, напряженно прислушиваясь къ звукамъ доносившимся извнѣ...

— Безъ драки не обойдемся!

—   Горячая перепалка будетъ...

— Казаковъ, сказываютъ, десятка два наберется, а васъ всего семь человѣкъ,—неувѣреннымъ тономъ замѣтилъ одинъ изъ спиртоносовъ.

Федоръ гнѣвно стукнулъ рукой по прикладу винчестера.

— Э, закаркалъ вражій сынъ! Развѣ у насъ, дурень, винтовокъ нѣтъ? Рано началъ трусу праздновать... Слякоть народъ, тьфу!

— Да я ничего, я что же... смущенно оправдывался парень.

— То-то ничего! Возьми глаза въ зубы и жди свой чередъ.

... Козырь, спустившись съ крыльца, остановился и зорко вглядѣлся въ темноту ночи.

Рука его сжимала рукоятку револьвера.

— Веди меня къ рѣкѣ,—шепнулъ онъ варульному.—Посмотримъ, можетъ тебѣ еще такъ почудилось, и никакихъ казаковъ нѣтъ...

Они осторожно пошли впередъ.

— Тише... Щупай ногами дорогу.

— Вправо надо взять... Пройдешь прямикомъ, черезъ тальникъ...

Теплая, тихая ночь чутко сторожила ихъ шаги.

Слабо потрескивали вѣтки кустарниковъ.

Лазутчики остановились на краю обрыва, обмываемаго рѣкой.

Въ лицо имъ пахнуло ночной прохладой.

Снизу отъ рѣки доносились глухіе всплески волнъ, шумѣвшихъ на перекатѣ.

Козырь и его спутникъ растянулись на землѣ и насторожили слухъ.

— Вонъ тамъ, направо, повыше переката, гляди-ка,—чуть слышно прошепталъ караульный.

— Видишь—люди копошатся: бродъ ищутъ. Эхъ, пальнуть бы по нимъ теперича!

Козырь крѣпко стиснулъ руку товарища, приглашая его къ молчанію.

... Послышался плескъ воды: казаки пробовали шестомъ глубину рѣки.

... Заржала лошадь.

Кто то выругался вполголоса:

— Глыбко, лѣшій его задави! Съ дождей здорово воды прибыло...

— Главная вещь—темень. Никакъ понять невозможно, гдѣ тутъ бродъ.

— Подождать надо, пока ободняетъ.

Голоса замолкли.

— Ладно! Сидите тамъ ва берегу. Мы то васъ ждать не будемъ,—подумалъ Козырь.—Ступай, парень,—прошепталъ онъ своему спутнику,—поторопи ребятъ, чтобы выводили лошадей, да сѣдлали... Смотри, чтобы лишняго шуму не было.

Спиртоносъ поднялся, осторожно раздвинулъ кусты и скрылся.

Въ головѣ Козыря созрѣлъ планъ отступленія.

Можно было надѣяться, что рѣка задержитъ казаковъ до утра.

Въ это время спиртоносы подъ покровомъ ночи могли бы оставить заброшенный пріискъ и скрыться въ окружающей тайгѣ.

Планъ былъ самъ по себѣ очень простъ и удобоисполнимъ, если бы не помѣшало одно непредвидѣнное обстоятельство.
Козырь оставался еще на берегу, когда до его слуха донеслась фраза, брошенная однимъ изъ казаковъ:

— Пожалуй, урядникъ теперь ужъ подобрался, въ засадѣ сидитъ.

— Тише ты! Ежели что, сигналъ дастъ. Спиртоносы, не иначе, сюда къ рѣкѣ пойдутъ.

— Тутъ-то мы ихъ и встрѣтимъ свинцовыми орѣхами.

— Чтобъ васъ разорвало, собаки желтоголовыя!—мысленно выругался Козырь.

Ему было теперь ясно, что казака раздѣлились на два отряда и что часть ихъ устроила засаду въ тайгѣ, примыкавшей къ пріиску. Такимъ образомъ путь къ отступленію былъ отрѣзанъ.

— Какъ ни прикинь, а придется пороху понюхать!

Перспектива помѣриться силами съ противниками, превосходящими численностью, неособенно улыбалась нашему герою, но другого исхода не было.

Козырь рѣшилъ вернуться къ товарищамъ.

Около дома происходила суматоха.

Спиртоносы торопливо сѣдлали лошадей.

— Погодите, ребята!—остановилъ ихъ Козырь,—торопиться больно некуда.—Кошемное войско со всѣхъ сторонъ насъ обложило. Придется силой пробиваться.

— Чтобъ ихъ язвила язва сибирская!

— Брешутъ, сучьи дѣти. Голыми руками насъ не возьмутъ!—энергичнымъ тономъ заявилъ Федоръ.

Въ душѣ этого смѣлаго авантюриста уже загорѣлась жажда крови.

Онъ широко раздувалъ ноздри и впивался орлинымъ взглядомъ въ окружавшій мракъ, точно хотѣлъ сосчитать невидимыхъ враговъ.

— А если внизъ по рѣкѣ спуститься,— неувѣренно предложилъ одинъ ивъ спиртоносовъ.

— Къ черту въ зубы спуститься: вѣдь тамъ компанейскіе пріиска, — сердито возразилъ Козырь.—Лошади осѣдланы?—спросилъ онъ.

— Готовы. Все начеку.

— Привяжите ихъ покрѣпче въ конюшнѣ, а сами гайда въ домъ.

— Надо будетъ на всякій случай „свѣчи“ приготовить,—замѣтилъ Федоръ.

— И то вѣрно. На тотъ случай, ежели они ночью въ намъ полѣзутъ. Ну-ка, ребята, тащите „свѣчи“!

Поясняемъ нашимъ читателямъ, что „свѣчами“ на пріисковомъ жаргонѣ называются факелы, свернутые изъ сухого береста.

Освѣщенія однако не понадобилось.

Военныя дѣйствія открылись лишь наразсвѣтѣ.

Остатокъ ночи спиртоносы провели, не смыкая глазъ, въ полной боевой готовности.

Чуть только забрезжило, Козырь обратился къ товарищамъ;

— Ну, ребята, сейчасъ начнется настоящее дѣло: казачишки станутъ черезъ рѣку перебираться... Пойдемъ со мной, Василій! Ты у насъ лучшій стрѣлокъ. Съ берега мы ихъ пощелкаемъ... А вы, ребята, если сзади изъ тайги нагрянутъ, не зѣвайте!

— Ладно. Охулки на руку не положимъ!

— Осторожнѣе, Семенъ, какъ бы васъ не отрѣзали!

Козырь ничего не отвѣтилъ на это предостереженіе, тряхнулъ головой и вышелъ.

Занимался разсвѣтъ.

... Тѣни ночи исчезали.

... Отъ рѣки поднимался легкій туманъ.

Козырь не соблюдалъ теперь предосторожности.

Разговаривалъ съ товарищемъ, не понижая голоса, нетерпѣливо раздвигалъ вѣтви кустарниковъ. Они пришли къ обрыву какъ разъ вовремя.

Въ блѣдномъ, неясномъ свѣтѣ зари на противоположномъ берегу вырисовывались силуэты нѣсколькихъ всадниковъ.

Надъ берегомъ и каменистыми перекатами ползали клочья мутномолочнаго тумана.

Ночная сырость еще сказывалась въ воздухѣ.

Казаки, перезябшіе за ночь и утомленные вынужденнымъ бездѣйствіемъ, суетились на берегу, переговариваясь между собою хриплыми озлобленными голосами.

— Тутъ онъ, бродъ-отъ, долженъ быть... Вонъ на ту скалу держать надо.

— Ну-ка, Ползуновъ, пробуй! Конь у тебя шустрый...

Спиртоносамъ изъ ихъ засады было видно, какъ одинъ изъ всадниковъ взмахнулъ нагайкой и направилъ лошадь въ воду.

— Дѣйствуй, Василій!—шепнулъ Козырь.

Спиртоносъ приподнялъ дуло винчестера.

— Ныряй, парень,—тутъ мелко!—пробормоталъ онъ, спуская курокъ.
Надъ обрывомъ раскатился выстрѣлъ.

Вслѣдъ за нимъ другой: это Козырь въ свою очередь намѣтилъ себѣ живую мишень.

Василій оправдалъ свою репутацію хорошаго стрѣлка.

Передовой всадникъ закачался и повалился въ воду.

— Есть одинъ!—торжествующе воскликнулъ спиртоносъ.

Остальные казаки спѣшились и дали залпъ.

Пули, пущенныя наугадъ, засвистѣли въ тальникѣ, высоко надъ головами сидѣвшихъ въ засадѣ. Завязалась перестрѣлка.

Еще два казака бросились въ рѣку.

Одинъ изъ нихъ, подхваченный теченіемъ, повернулъ лошадь къ берегу; другой добрался уже до половины рѣки.

Еще минута—и онъ былъ бы въ безопасности отъ выстрѣловъ, такъ какъ съ обрыва было неудобно обстрѣливать этотъ берегъ.

Но тутъ заговорилъ винчестеръ Василія.

Папаxa слетѣла съ головы казака, и изъ груди его вырвался предсмертный стонъ...

Бурныя волны рѣки подхватили и коня и всадника и повлекли за собою внизъ туда, гдѣ зловѣще бѣлѣла пѣна переката.

... Понесенныя потери заставили казаковъ перемѣнить тактику.

Они поняли, что было бы безуміемъ продолжать попытки переправиться черезъ рѣку подъ мѣткимъ огнемъ, противника. Оставшіеся на берегу растянулась цѣпью и продолжали осыпать обрывъ градомъ выстрѣловъ.

Одна шальная пуля прожужжала около самаго уха Козыря.

— Смерть зоветъ!—усмѣхнулся онъ, вкладывая новые патроны въ свой винчестеръ...

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXXIV.„Штурмъ чердака".

Изъ сѣней на чердакъ вела маленькая лѣстница.

Прежде чѣмъ подняться туда, спиртоносы забаррикадировали наружную дверь.

— Скорѣй, ребята!—торопилъ ихъ Козырь,—шевели руками! Казаки, пожалуй, науру бросятся.

Одинъ изъ спиртоносовъ обратилъ вниманіе на товарища, лежавшаго въ углу.

— А съ нимъ какъ же? Неушто здѣсь бросить?

Козырь наклонился надъ раненымъ, прислушался, затѣмъ выпрямился и махнулъ — Ему теперь ничего не надо...

— Померъ развѣ?

— Готовъ!

— Эхъ, жалко хлопца: добрый товарищъ былъ!

Тотъ, о комъ шёлъ этотъ разговоръ, лежалъ спокойно и неподвижно.

Его мертвый, застывшій взглядъ не выражалъ ни страха, ни страданія.

Федоръ наклонился надъ трупомъ и отстегнулъ патронташъ.

— Возьми-ка, братику, себѣ,—обратился онъ къ Ивану,—патроны пригодятся!

Въ этотъ моментъ нападавшіе дали новый залпъ.

Федоръ схватился за голову.

— Зацѣпили таки!—пробормоталъ онъ, ощупывая рану.

— На вышку, ребята, на вышку!

Спиртоносы бросились наверхъ.

Чердакъ представлялъ изъ себя просторное помѣщеніе.

Благодаря дырявой крышѣ здѣсь не было недостатка въ свѣтѣ.

— Ложись, товарищи!—скомандовалъ Козырь, первый подавая примѣръ.

Толстыя балки, служившія основаніемъ стропилъ, представляла собою надежную защиту отъ пуль, а щели въ крышѣ являлись естественными амбразурами.

— Слушайте, ребята,—заговорилъ Козырь, заряжая винчестеръ,—теперь вамъ нужно беречь патроны. Пусть кошемное войско палитъ въ окошки, намъ отъ этого вреда не будетъ. Выждемъ, когда они подойдутъ поближе, и шарахнемъ навѣрняка!

На чердакѣ наступало молчаніе.

Федька Безпалый разорвалъ рубашку и перевязалъ свою рану.

— Экъ вѣдь они стараются!—насмѣшливо замѣтилъ Козырь.

Дѣйствительно, казаки не жалѣли пороха.

Они обстрѣливала домъ непрерывнымъ огнемъ.

Спиртоносы не отвѣчали.

Иванъ, вооруженный винтовкой умершаго товарища, самъ вызвался занять оборонительный пунктъ внизу лѣстницы около дверей.

Здѣсь было гораздо опаснѣе, чѣмъ на чердакѣ, но ему хотѣлось отличиться въ главахъ товарищей.

Черезъ маленькое круглое оконце, прорубленное надъ дверью, Ивану было видно, какъ осаждавшіе стягивали цѣпь, намѣреваясь перейти къ рѣшительнымъ дѣйствіямъ

— Будьте готовы, товарищи!—крикнулъ онъ спиртоносамъ, засѣвшимъ на чердакъ, —казаки подбираются, сейчасъ ударятъ.

Урядникъ былъ очень удивленъ тѣмъ обстоятельствомъ, что осажденные перестали отвѣчать на выстрѣлы. Видя въ этомъ какую-нибудь уловку съ ихъ стороны, урядникъ, приготовляясь къ штурму, принялъ мѣры предосторожности.

По его командѣ казаки начали подвигаться къ осажденному дому, прячась за своихъ лошадей и держа берданки наготовѣ.

— Не бойся, ребята!—вполголоса одобрялъ урядникъ свой отрядъ,—у нихъ, должно быть, всѣ заряды вышли... Какъ подберемся поближе, скомандую я, бросай лошадей и прямо въ окна. Глуши ихъ прикладами.

Спиртоносы подпустили осаждавшихъ на разстояніи нѣсколькихъ саженъ.

Наступалъ рѣшительный моментъ.

Урядникъ махнулъ обнаженной шашкой и зычно крикнулъ:

— Впередъ, станичники! На сломъ, молодцы!

Въ этотъ моментъ изъ щелей старой, потемнѣвшей отъ времени крыши грянулъ дружный залпъ.

Потомъ второй, третій.

Казаки, разстрѣливаемые почти въ упоръ, вынуждены были отступать, оставивъ на
мѣстѣ нѣсколько человѣкъ убитыхъ и раненыхъ.

Новая неудача окончательно обезкуражила казаковъ.

Они громко ругались, проклиная свою излишнюю горячность.

— Эхъ, сколько людей перекалѣчили и всё зря! Было бы ночи подождать.

— Надо бы, братцы, раненыхъ подобрать,—нерѣшительно замѣтило одинъ изъ казаковъ.

— Да сунься, попробуй!—посыпались возраженія,—сразу устукають. Имъ съ вышки-то хорошо цѣлить. Какъ рябковъ, по-одиночкѣ перестрѣляютъ!

Удачно отбитый штурмъ ободрилъ спиртоносовъ.

Они ни на минуту не сомнѣвались теперь въ благополучномъ исходѣ дѣла.

Федоръ, несмотря на свою рану, шутилъ съ товарищами и сыпалъ прибаутками:

— Задала мы имъ жару, до новыхъ вѣниковъ не забудутъ... Не на таковскихъ напали.

— До ночи отсидимся, а потомъ и лататы задать можно.

— Эхъ жалко, вьючныхъ придется бросить!

— Ну, это полгоря. Лишь бы самимъ живымъ убраться, да золото увезти

Разговаривая, такамъ образомъ, спиртоносы подкрѣпляли свои силы сухарями и вяленымъ мясомъ.

— Вотъ, что, ребята,—обратился Козырь къ товарищамъ,—послѣ всего этого на село намъ возвращаться нельзя. Заработали мы сегодня безсрочную каторгу, а то, пожалуй, и петлю.

— Это правильно! Попадись, такъ не помилуютъ.

— А къ тому я рѣчь свою веду,—продолжалъ Козырь, что нужно намъ другъ дружки держаться... Эхъ, понюхалъ я опять крови да пороха. Захотѣла душа молодецкаго разгула... Есть у меня дѣло одно, фартовое дѣло. Вотъ ежели хочете, такъ держите товарищество до конца, и отъ петли уйдёмъ и деньгу заработаемъ!

Спиртоносы отвѣтили безъ колебаній:

— Съ тобой пойдемъ, хозяинъ!

— Жить вмѣстѣ и помирать вмѣстѣ!

— Что намъ въ деревнѣ дѣлать? Чай жены не ждутъ, ребятишки не плачутъ.

— Тайга-матушка велика, есть гдѣ добрымъ молодцамъ разгуляться!

Козырь подсѣлъ къ Федору, который полулежалъ на разостланномъ азямѣ, и односложно прошепталъ:

— Теперь они наши. Въ огонь и въ воду пойдутъ.

— Ну и добре!

— Съ такими ребятами мнѣ самъ чертъ не страшенъ.

— Славные хлопцы.

Козырь набилъ трубку.

— Что саднитъ голову-то?

— Э, не въ первой!

— Паутиной залѣпить надо, живо затянетъ...

Высказавъ этотъ оригинальный медицинскій совѣтъ, Козырь приподнялся и прильнулъ глазами къ отверстію въ крышѣ.

— Эге, братцы моя,—радостно произнёсъ онъ,—гляньте-ка, какъ замолаживаетъ. Гроза будетъ со всего свѣту.

— И то вѣрно. Тучи-то, тучи какія! По землѣ темень идетъ.

— Какъ разгуляется матушка непогодка, только насъ и видѣли!

— Фу, да и душно же, братцы. Прямо какъ въ банѣ!

Близость грози была теперь очевидна.

Знойный неподвижный воздухъ раздражающе дѣйствовалъ на нервы.

Съ запада надвигалась черныя грозовыя тучи.

Широкая тѣнь стлалась по землѣ, захватывая молодую зелень отваловъ.

Зловѣщая тишина царила въ тайгѣ. Та тишина, которая обыкновенно предшествуетъ бурѣ.

Казаки тревожно поглядывали на небо, слѣдя за приближавшейся грозой.

— Ну всполоснётъ насъ! Ливень здоровый будетъ...

— Да ужъ не безъ того.

Лошади фыркали и пряли ушами.

Воздухъ, насыщенный электричествомъ, и на нихъ дѣйствовалъ угнетающе.

Урядникъ торопливо обходилъ цѣпь, отдавая приказанія:

— Караульные не зѣвать! Смотрѣть въ оба! Лошадей привязать покрѣпче на арканы. Берданы подъ шинели прячьте, чтобы замки не замочить...

Совсѣмъ еще молодой казакъ, первогодокъ, съ добродушнымъ веснушчатымъ лицомъ возился около своей лошади, подтягивая подпруги.

— Скажи на милость,—удивленно бормоталъ онъ,—вонь—скотина безсловесная, а тоже непогодь чуетъ... Ажъ трясется весь. Стой, Сѣрко, стой!

— Ну и грозы же нонѣ! Старики не запомнятъ...

— Да, весна, можно сказать, несообразная,—сентенціозно заключилъ высокій смуглый казакъ съ двумя нашивками на желтыхъ замызганныхъ погонахъ.

Прошло полчаса...

Все небо теперь было затянуто тучами.

Вдали глухо, точно лѣниво, начиналъ раскатываться громъ.

Сразу потемнѣло...

И эта неожиданная темнота, этотъ мракъ среди дня заставляли сжиматься сердца невольнымъ трепетомъ.

Налетѣлъ сильный порывъ вѣтра.

Тайга зашумѣла, выйдя изъ своего оцѣпенѣнія.

Жалобно застонали стволы молодыхъ берёзокъ.
Закрутились въ воздухѣ прошлогодніе сухія листья...

Бѣлая фосфорическая полоса прорѣзала небо.

Страшный громовой раскатъ потрясъ воздухъ.

Произошло нѣчто неописуемое.

Гроза разразилась съ такой силою, что казалось небо и земля,—все слилось въ одинъ несмолкаемый грохотъ.

Зигзаги молній, ослѣпляя нестерпимо яркимъ свѣтомъ, то появлялись, то гасли.

Кричали люди, испуганно бились и ржали лошади.

Наконецъ, свистъ бури и громовые удары потонули въ шумѣ ударявшаго ливня.

Когда гроза достигла высшаго напряженія, Козырь крикнулъ товарищамъ:

— Сейчасъ, или никогда! За мной, ребята!

Блѣдно-голубой свѣтъ молніи на мгновеніе озарилъ чердакъ.

— Въ конюшню, товарищи, къ лошадямъ!—кричалъ Козырь.

Спиртоносы бросились ввезъ.

Черезъ нѣсколько минутъ они были уже въ сѣдлахъ и пустили лошадей во весъ опоръ по направленію къ тайгѣ.

Имъ безъ труда удалось прорваться черезъ сторожевую цѣпь.

Казаки не ожидали вылазки.

Мракъ и буря спасли спиртоносовъ...

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскі

ГЛАВА XXXVII."Маскa сорвана".

— Нѣтъ, вы не бредите!—холодно возразилъ атаманъ. — То, что вы видите передъ собою, существуетъ въ дѣйствительности... Не волнуйтесь, прошу васъ. Будьте благоразумны!

Молодая дѣвушка сдѣлала попытку приподняться, но это не удалось ей: ноги ея были крѣпко связаны.

Подавленный стонъ вырвался изъ устъ несчастной жертвы.

— Кто вы? Зачѣмъ меня привезли сюда?—спросила она послѣ нѣкотораго молчанія.

Человѣкъ въ маскѣ не сразу отвѣтилъ на этотъ вопросъ.

Онъ сидѣлъ, облокотившись на столъ, пытливо изучая лицо плѣнницы.

— Кто я? Зачѣмъ вамъ знать это... Я тотъ, который не имѣетъ имени... Здѣсь вы находитесь потому, что этого захотѣлъ я... Вы въ моей власти.

Голосъ атамана звучалъ глухо и какъ то странно.

Замѣтно было, что онъ переживаетъ глубокое душевное волненіе.

—  Они убили моего отца!

О Боже!—припомнила Маруся кровавую сцену нападенія.

Она разразилась рыданіями.

Атаманъ молчалъ.

Казалось, онъ не замѣчалъ ея слезъ и отчаянія.

Мысли его витали далеко.

Наконецъ онъ тряхнулъ головой, какъ человѣкъ, рѣшившійся на смѣлое средство, и обратился къ своей плѣнницѣ:

— Вы очень привязаны къ вашему отцу? Впрочемъ это понятно безъ словъ. Успокойтесь: онъ живъ!

Рыданія дѣвушки смолкли.

Она недовѣрчиво посмотрѣла на него.

— Нѣтъ, нѣтъ! Это неправда! Я слышала выстрѣлы. Его убили!

— Онъ въ плѣну, такъ же какъ и вы. Отъ васъ зависитъ вернуть ему свободу. Я совсѣмъ не желаю зла вамъ обоимъ. О, если бы вы могли довѣриться мнѣ!

Слабая надежда проснулась въ душѣ Маруси.

Она приподнялась на локтѣ и вся превратилась въ слухъ.

— Говорите...

— Теперь, когда вы нѣсколько успокоились,—продолжалъ Человѣкъ въ маскѣ, наклоняясь надъ дѣвушкой,—я освобожу васъ отъ веревокъ... Вы были въ глубокомъ обморокѣ. Мнѣ пришлось прибѣгнуть къ укрѣпляющему питью. Обопритесь на мою руку. Вотъ такъ!

Посадивъ дѣвушку около себя, Человѣкъ въ маскѣ началъ тихимъ, проникновеннымъ голосомъ.

— Васъ удивляетъ моя маска? Не спрашивайте меня, почему я ношу ее. Это тайна. Никто изъ людей не долженъ видѣть моё лицо.

Тонъ его словъ дышалъ искренностью.

Маруся съ ужасомъ и непонятнымъ волненіемъ глядѣла на собесѣдника.

Какое то странное гнетущее чувство поднималось въ ея душѣ.

Мрачный и вмѣстѣ съ тѣмъ печальный взглядъ загадочнаго бандита мучилъ и волновалъ ее.

Все окружающее походило на какой то кошмарный сонъ.

... Дѣвушка была но въ силахъ отнять своей руки и слушала странныя рѣчи атамана какъ бы въ полуснѣ.

— Я люблю тебя... люблю безумно, горячо... И нѣтъ такой силы въ мірѣ, которая бы заставила меня отказаться отъ тебя!

— Боже мой! Боже!—тихо шептала дѣвушка, пораженная этимъ признанiемъ.

— Отчего ты боишься меня? Отчего дрожишь, моя птичка!

Рука разбойника сжимала станъ дѣвушки.

Она вся трепетала.

— Оставьте меня... О, пустите!

— Не отвергай мою любовь!.. Развѣ я не достоинъ ея? Здѣсь мнѣ все подвластно. Я царю безраздѣльно въ тайгѣ... Будь моей! Счастливая свободная жизнь ожидаетъ насъ... Слушай, въ трехъ часахъ пути отсюда есть уединенный охотничій домъ.. Дремучая тайга окружаетъ его. Только вольные рыцари тайги знаютъ къ нему дорогу. Но въ стѣнахъ этого дома всё полно роскоши и комфорта. Ты не будешь знать недостатка ни въ чемъ... Люби же меня, моя радость!...Люби же меня, моя радость!

Огненный поцѣлуй ожегъ губы дѣвушки.

Вся очарованная непонятной властью, она склонялась на плечо разбойника.

Онъ продолжалъ нашептывать нѣжныя любовныя слова, все сильнѣе и сильнѣе сжимая послушную талію дѣвушки.

— Но какъ ты узналъ меня? Гдѣ ты встрѣчалъ меня раньше?—слабо вымолвила она, вся обезсилѣвъ отъ ласкъ.

— Но надо разспросовъ! Не говори ничего... Я давно слѣдилъ за тобою, ещё тамъ... на пріискѣ. Любовался тобою издали ... А теперь ты моя... Одна смерть можетъ разлучить васъ!

Въ этотъ моментъ совершенно неожиданно въ сердцѣ плѣнницы вспыхнула ненависть

къ тому кто такъ грубо и властно обнималъ её.

Она рѣзкимъ движеніемъ отпрянула въ сторону и сорвала черную маску съ лица атамана.

Безумный крикъ вырвался изъ груди.

Скорбное удивленіе и ужасъ, негодованіе и тоска—вылились въ этомъ крикѣ.

Она съ жестомъ отчаянья схватилась за голову.

Зашаталась и упала.

Сознаніе оставило её...

Не обращая вниманія на свою жертву, атаманъ торопливо поднялъ маску и опять укрѣпилъ ее на лицѣ.

Принявъ эту мѣру предосторожности, онъ нагнулся надъ плѣнницей, сжавъ въ рукѣ обнаженный кинжалъ.

Глаза его блестѣли такъ же зловѣще, какъ сталь клинка.

— Она узнала мою тайну! — бурно неслись въ его головѣ злобныя мысли. — Она должна умереть. Мертвые молчатъ... Но отчего дрожитъ моя рука? Какое волненіе охватываетъ мою душу? Я колеблюсь нанести смертельный ударъ! Да, это голосъ любви... Но къ дьяволу любовь! Здѣсь дѣло идетъ о моей безопасности. Смерть ей, смерть!

Онъ взмахнулъ кинжаломъ.

Несчастная дѣвушка вздрогнула и вытянулась.

Она была мертва. .

Ея убійца вытеръ клинокъ и вложилъ его въ ножны.

Руки его замѣтно дрожали.

Онъ вышелъ на порогъ и громко крикнулъ:

— Товарищи, сюда!

Подгулявшіе разбойники бросились на этотъ призывъ.

Двое изъ нихъ захватили горящія головни изъ костра.

... Темная ночь опускалась надъ тайгой.

Пламя импровизированныхъ факеловъ выхватывало изъ мрака возбужденныя лица, сталь оружія.

— Что случилось атаманъ;

— Зачѣмъ ты позвалъ насъ?

Человѣкъ въ маскѣ подпалъ голову.

— Идите сюда! —указалъ онъ на дверь.

Разбойники ввалились въ избушку.

Они остановились около порога и обмѣнялись недоумѣвающими взглядами, въ которыхъ было больше любопытства, чѣмъ состраданія къ убитой дѣвушкѣ.

— „Пришилъ"!—покачалъ головой одинъ изъ шайки.

— Крови то сколько вышло!

— Видно поперечила атаману...

— Извѣстно, бабій умъ—на своемъ поставить хотѣла. Вотъ и доплясалась! То то дѣла.

— Возьмите её, ребята, снесите въ лѣсъ, закопайте поглубже,—угрюмо произнесъ атаманъ, опускаясь на нары.

Разбойники подняли трупъ.

— Эхъ, легка дѣвчонка, какъ перышко! Осторожнѣе въ дверяхъ.

— Поддержи ей голову, Алера!

Старый сѣдоусый хохолъ остановилъ товарищей:

— Тише вы! Не гоже такъ...

Помолчавъ немного, онъ добавилъ.

— Спать бы дивчинѣ на грудп казацкой, миловаться бы съ сердечнымъ дружкомъ, да не та ея доля: будетъ теперь

лежать до второго пришествія... а надъ могилкой развѣ вѣтеръ поплачетъ!

Молчаніе было отвѣтомъ на эти слова.

...Проводинъ товарищей усталымъ взглядомъ, Человѣкъ въ маскѣ медленно поднялся.

— Я сейчасъ уѣзжаю,—крикнулъ онъ вслѣдъ.—До утра оставайтесь здѣсь, а потомъ возвращайтесь на условленное мѣсто:... Погуляемъ еще съ вами, товарищи, а тамъ хоть и на висѣлицу!..

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XL.„Планъ приводится въ исполненіе".

Савелій Петровичъ сдержалъ свое слово; заѣхалъ проститься съ панной Ядвигой.

Сформированная имъ развѣдочная партія осталась ожидать хозяина на Громатухѣ.

Въ честь дорогого гостя Загорскій устроилъ великолѣпный ужинъ, за которымъ по было недостатка въ винахъ.

За столомъ, сервированнымъ на террасѣ, сидѣли трое: Ядвига Казимировна, Загорскій и Безшумныхъ.

Гудовичъ два дня тому назадъ уѣхалъ въ Томскъ исполнять порученіе принципала,

... Стояла теплая, душная ночь.

... Опять собиралась гроза

На темномъ горизонтѣ то и дѣло вспыхивали молніи.

Загорскій въ этотъ вечеръ былъ какъ то особенно въ ударѣ: сыпалъ шутками, разсказывалъ разныя исторія, то и дѣло подливая вина себѣ и гостю.

Панна Ядвига тоже добросовѣстно выполняла принятую на себя роль и пускала въ ходъ всѣ чары кокетства.

Къ концу ужина, когда настроеніе собесѣдниковъ значительно поднялось, Загорскій торжественно заявилъ:

— Друзья мои! Въ честь настоящаго вечера необходимо выпить шампанскаго. У васъ на погребѣ сохранились еще двѣ— три бутылка съ засмоленнымъ горлышкомъ., Случай самый подходящій для того, чтобы опорожнить ихъ.

— Сергѣй Николаичъ! Это ужъ будетъ лишнее. Ей Богу, я и такъ тронутъ вашимъ гостепріимствомъ до глубины души. Напрасно безпокоитесь, право!

Но Загорскій, не обращая вниманія на эти слова, отдалъ горничной нужное приказаніе.

Когда вино было принесено и розлито по стаканамъ, Загорскій протянулъ вперёдъ руку, приглашая компанію.

— Уважаемый Савелій Петровичъ,—началъ онъ. обращаясь къ гостю,—завтра рано утромъ вы пускаетесь въ далекій и опасный путь. Позвольте же пожелать вамъ полнаго успѣха и благополучнаго возвращенія! Мы со своей стороны будемъ съ горячимъ нетерпѣніемъ ждать того дня, когда тайна Золотого ключа, этого сказочнаго Эльдорадо, .перестанетъ быть тайной! Итакъ, выпьемъ за удачу вашей экспедиціи!

Безшумныхъ отпилъ шампанскаго и растроганно произнесъ:

— Спасибо, голубчикъ, за пожеланія. Вижу, отъ всей души сказано... Ну, будьте же здоровы и вы!

Онъ допилъ вино.

Ядвига Казимировна въ свою очередь чокнулась съ гостемъ и съ милой улыбкой пожелала:

— Дай Боже, вамъ, панъ Савелій, въ золотыхъ каретахъ кататься! Не забывайте только тогда вашего обѣщанія.

— Построить на Золотомъ ключѣ дворецъ и провести туда желѣзную дорогу?— разсмѣялся Безшумныхъ, молодцевато покручивая усы,

— Вотъ именно...

— Не бойтесь, не забуду!

—     Мужчины закурили.

—     А очень жаль, что вы рѣшили покинуть насъ завтра утромъ,—началъ Загорскій, обмѣнявшись съ полькой выразительнымъ взглядомъ.

— Почему это? Развѣ я вамъ нуженъ? —повернулся Безшумныхъ.

— Дѣло, видите ли, въ томъ, что я разсчитывалъ пригласить васъ завтра на охоту. Въ трехъ верстахъ отъ Георгіевскаго пріиска рабочіе напали на слѣдъ громаднаго медвѣдя. Сосѣдство этого хищника не изъ пріятныхъ. Одному мнѣ, по правдѣ сказать, не хотѣлось бы пускаться за нимъ въ погоню. Я хотѣлъ пригласить васъ принять участіе въ охотѣ... Можетъ быть, вы отсрочите нашъ отъѣздъ на одинъ денекъ и тогда мы съ вами поохотимся?

Савелій Петровичъ въ нерѣшительности побарабанилъ пальцами но столу.

— О, панъ Савелій!—вмѣшалась Ядвига Казимировна, — останьтесь на одинъ день, убейте этого ужаснаго медвѣдя и поднесите мнѣ его шкуру, какъ трофей.

За ужиномъ Савеліи Петровичъ выпилъ болѣе, чѣмъ основательно.

Въ головѣ его шумѣло.

Слова Загорскаго польстили ему, какъ старому опытному охотнику, а тутъ еще просьба панны Ядвиги.

Нѣтъ, онъ рѣшительно не можетъ отказать!

— Хорошо, я останусь на день, —махнулъ онъ рукой. — Завтра подняться нужно пораньше: можетъ быть звѣрь далеко уже отошёлъ отъ пріиска.

— Не безпокоитесь,—замѣтилъ Загорскій, —я встану чуть свѣтъ и сдѣлаю всѣ нужныя приготовленiя... Охота должна быть очень интересной.

— Развѣ только къ утру дождь соберется,—посмотрѣлъ Савелій Петровичъ на ночное небо, все затянутое черными тучами.

— Это можетъ помѣшать.

— Нѣтъ врядъ ли: гроза идетъ стороной.

Ядвига Казимировна откинулась на спинку кресла и покачала головой, кокетливо зажмуривъ глаза.

— Езусъ-Марія! Какъ вѣроятно это страшно—охотиться на медвѣдя. Я видѣла ихъ только въ звѣринцахъ, за желѣзными прутьями клѣтки... а на волѣ—въ тайгѣ... Брръ... Я не могу себѣ представить!

Безшумныхъ снисходительно улыбнулся.

— Ничего страшнаго нѣть. Въ рябчика труднѣе попасть, чѣмъ въ медвѣдя.

— Нужно только сохранить присутствіе духа,—серьезнымъ тономъ добавилъ Загорскій.

... Разговоръ принялъ другое направленіе.

... Разошлись спать поздно: далеко за полночь.

Спокоенъ былъ сонъ довѣрчиваго таежника: грезились ему золотыя розсыпи, ласка красавицы-польки, шумъ и блескъ счастливой жизни милліонера.

... Полдень засталъ нашихъ героевъ далеко отъ Георгіевскаго пріиска, на небольшой полянѣ, гдѣ они остановились, чтобы перекусить немного, подкрѣпить свои силы.

Съ ранняго утра они ѣздили по тайгѣ въ поискахъ медвѣдя.

Нѣсколько разъ натыкались на слѣды, но встрѣтиться со звѣремъ имъ не пришлось.

Эти безрезультатныя блужданія по лѣсу порядочно утомили охотниковъ и привели Савелія Петровича въ самое скверное настроеніе духа.

Онъ мысленно бранилъ себя за данное вчера обѣщаніе и сожалѣлъ о напрасно потраченномъ времени.

... Привязавъ лошадей, они развели огонекъ.
Загорскій досталъ изъ походной сумки порядочный запасъ холодныхъ закусокъ, предусмотрительно захваченныхъ съ пріиска.

— Ну, не задача намъ,—сердился Савелій Петровичъ, прилаживая надъ огнемъ чайникъ,—Зря день пропалъ. Придется съ пустыми руками домой возвращаться!

—     Да, неудачный день.

— Проголодался я чертовски!

— А вотъ сейчасъ закусимъ.

Загорскій отвинтилъ крышку охотничьей

фляжки и наполнилъ её коньякомъ.

Хватимъ съ горя!—весело предложилъ онъ.

Савелій Петровичъ выпилъ, сплюнулъ и поморщился.

— Странный вкусъ, вашего коньяка. Горчитъ что то!

— Крѣпкій коньякъ, выдержанный.— возразилъ Загорскій, незамѣтнымъ образомъ выплескивая содержимое своего стаканчика.

Безшумныхъ закусилъ немного, потомъ легъ на траву и закрылъ глаза.

Онъ еле боролся со сномъ.

— Дивное дѣло... усталъ я что ли? Такъ въ сонъ и клонитъ... Рукой пошевелить не могу... Прямо сморило...

Минутъ черезъ десять онъ былъ вполнѣ во власти наркоза.

Загорскій вынулъ свистокъ и приложилъ его къ губамъ.

На этотъ сигналъ изъ лѣсу показались трое,

Они воли своихъ лошадей въ поводу

— Связать его и на коня! —указалъ Загорскій на спящаго.

Приказаніе было исполнено.

Неподвижное тѣло было перекинуто черезъ сѣдло, какъ мѣшокъ.

— А теперь вперёдъ!—крикнулъ Загорскій, пуская лошадь рысью...

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

Глава. XLII.

„Муки Тантала“.

— Я не боюсь твоихъ угрозъ,—презрительно отозвался плѣнникъ, смѣло смотря на Загорскаго.

Тотъ пожалъ плечами.

— Я, конечно, знаю, что вы мужественный человѣкъ, но вѣдь всему есть предѣлъ... Не выводите же меня своимъ упрямствомъ изъ границъ сдержанности, иначе, клянусь вамъ, вы жестоко поплатитесь!

Савелій Петровичъ закрылъ глаза, давая этимъ понять, что не хочетъ больше поддерживать разговоръ.

Загорскій усѣлся поудобнѣе на принесенномъ съ собою стулѣ и не спѣша закурилъ папиросу.

По его спокойнымъ самоувѣреннымъ манерамъ видно было, что онъ нисколько не сомнѣвается въ успѣхѣ задуманнаго плана.

— Много хлопотъ я положилъ на это дѣло,—хладнокровно, самымъ естественнымъ тономъ заговорилъ Загорскій, не обращая вниманія, что слушатель его лежитъ неподвижно съ закрытыми глазами.

— Помните, въ Томскѣ, въ отдѣльномъ кабинетѣ ресторана вы показывали всѣмъ намъ, собравшимся на блины къ Огневу, образчики золотой руды. Я тогда же, лишь только увидѣлъ золото, даль себѣ слово во что бы то ни стало проникнуть въ тайну вашего открытія. Повторяю, это стоило мнѣ не малыхъ хлопотъ. Я затратилъ много денегъ. Наконецъ, теперь, заманивъ васъ сюда при помощи военной хитрости, я могу увѣренно сказать: игра выиграна, поле сраженія осталось за мной. Вы должны или подѣлиться со мной своимъ богатствомъ, или умереть. Иного выхода нѣтъ!

Послѣднія слова Загорскаго заставили Савелія Петровича раскрыть глаза и прислушаться повнимательнѣе.

Онъ никогда не предполагалъ, что Загорскій можетъ удовлетвориться лишь половиннымъ участіемъ въ эксплоатаціи Золотого ключа.

— Что же ты хочешь, чтобы я взялъ тебя въ компаньоны? Уступилъ тебѣ пятьдесятъ паевъ въ дѣлѣ?

Глава Загорскаго блеснули насмѣшливымъ огонькомъ.

— Ну вотъ видите, теперь вы, надѣюсь, убѣдились, что я желаю сравнительно немногаго.

Безшумныхъ отрицательно покачалъ головой.

— Я не вѣрю ни одному твоему слову. Да и какъ вѣрить человѣку, у котораго на языкѣ одно, а въ умѣ другое?

— Отчего бы вамъ и не вѣрить. Впрочемъ, я не настаиваю; если вы не захочете пойти на уступки, то тѣмъ хуже для васъ.

Загорскій остановился, ожидая возраженій со стороны Савелія Петровича, но послѣдній молчалъ.

Онъ ни на одну минуту не могъ повѣрить въ искренность Загорскаго.

— Стало быть, если я изъявлю свое согласіе принять васъ компаньономъ, то большаго желать вы не будете?

Загорскій вынулъ ивзъ кармана вчетверо сложенный листъ бумаги и показалъ его плѣннику.

— Здѣсь у меня приготовленъ договоръ, по которому вы уступаете мнѣ семьдесятъ пять паевъ во всѣхъ вашихъ заявкахъ, сдѣланныхъ за послѣдній годъ, а также и въ тѣхъ заявкахъ, которые вы сдѣлаете въ будущемъ.

Безшумныхъ не вытерпѣлъ.

Онъ разразился гнѣвными проклятіями.

— Нѣтъ, это тебѣ не удастся! Въ рукахъ такого негодяя, какъ ты, богатство будетъ служить только средствомъ для новыхъ преступленій.

— И такъ, значитъ, вы не подпишете договоръ?

— Ни въ коемъ случаѣ, ни за что! Пусть всё пропадетъ пропадомъ!

Загорскій спряталъ бумагу и поднялся со стула, собираясь уйти.

— Я дамъ вамъ сроку на размышленіе три дня,—обратился онъ въ Савелію Петровичу, такъ просто и невозмутимо, какъ будто рѣчь шла не о жизни и смерти, а объ обыкновенной коммерческой сдѣлкѣ.

Безшумныхъ промолчалъ.,

Разговоръ съ Загорскимъ сильно взволновалъ его.

Савелію Петровичу пришлось сдѣлать надъ собой большое усиліе, чтобы относительно успокоиться.

Ни одинъ планъ освобожденія не приходилъ ему въ голову.

Да и что можно было придумать, лежа въ темной комнатѣ, будучи связаннымъ по рукамъ и ногамъ,
Пытки, которыми Загорскій грозилъ своему плѣннику, для послѣдняго уже начались.

Услужливая память рисовала ему картины свободной счастливой жизни.

Онъ вспоминалъ свои планы на будущее, свои мечты о счастьѣ раздѣленной любви.

И чѣмъ ярче, чѣмъ образнѣе были эти воспоминанія, тѣмъ сильнѣе и мучительнѣе ощущалъ онъ всю безвыходность своего настоящаго положенія.

Было чрезвычайно обидно, больно сознавать свой промахъ.

Мысль о неизбѣжной гибели казалась чудовищной, нелѣпой и вмѣстѣ съ тѣмъ онъ ни на одну минуту не могъ забыть, что гибель эта неминуема...

Въ такихъ душевныхъ терзаніяхъ проходило для вашего героя время, пока, наконецъ, сонъ не смежилъ его глаза.

Разсказываютъ, что сны приговоренныхъ къ казни отличаются особой яркостью и строго-логической послѣдовательностью.

Такъ было и съ нимъ.

Онъ видѣлъ себя въ обществѣ панны Ядвиги.

Слышалъ ея голосъ, смѣхъ.

Полька упрекала его въ неисполненія обѣщаній.

„Гдѣ же ваше золото“?—говорила она, уклоняясь отъ его объятій. „Я такъ долго ждала васъ, такъ безпокоилась. А вы не сдержали свое слово“.

Сцена свиданія была такъ ярка, такъ жизненна, что совсѣмъ не походила на сонъ...

Савелій Петровичъ открылъ глаза и вздрогнулъ, какъ отъ электрическаго тока.

До его слуха долетѣлъ женскій голосъ.

— Нѣтъ, теперь это уже не сонъ. Говоритъ дѣйствительно она, панна Ядвига.
Разговариваютъ вполголоса, гдѣ то совсѣмъ близко, за стѣной... Вотъ слышенъ тихій смѣхъ. Она смѣется. Неужели это галлюцинація слуха? Но нѣтъ, не можетъ быть! Отчетливо слышны шаги, шорохъ платья... Она здѣсь вблизи, всего въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него...

Въ этотъ моментъ нашъ герой, къ ужасу своему, убѣдился, что ротъ его закрытъ повязкой.

Безполезно было бы кричать —звать на помощь..

Безсильное бѣшенство клокотало въ его сердцѣ.

Онъ напрягалъ свои мышцы, но, какъ и слѣдовало ожидать, эти попытки ве привели ви къ чему.

Савелій Петровичъ понялъ, что дверь была открыта.

Все происходящее въ сосѣдней комнатѣ жадно ловилось его слухомъ, изощреннымъ отъ постояннаго пребыванія въ тишинѣ и мракѣ...

Въ открытую дверь доносился ароматъ духовъ.

Плѣнникъ, лежа недалеко отъ двери, слышалъ нѣжныя слова любви, которыми красавица полька осыпала счастливаго соперника.

Слышалъ затаенный прерывающійся смѣхъ и поцѣлуи и возгласы, полные страсти...

Слышать все это, быть пассивнымъ, безгласнымъ свидѣтелемъ чужого счастья и не имѣть возможности даже уйти отъ этихъ звуковъ, разжигающихъ воображеніе,—вотъ пытка, предъ которой ничто физическія страданія...

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XLV."Съ высоты птичьяго полёта“.
... Начало іюня.

... Прекрасный солнечный день...

... На небѣ ни облачка.

... Густая дѣвственная тайга, какъ зеленое

море, раскинулась по откосамъ хребтовъ.

Глушь и дичь страшная.

Видно, что ещё здѣсь не ступала нога человѣческая.

Мѣстами вѣтки деревьевъ такъ тѣсно переплелись между собою, что пробраться черезъ эту чашу можно только при помощи топоровъ.

По временамъ зелёный мракъ лѣса свѣтлѣетъ. Показываются клочки голубого неба.

Все дальше, все просторнѣе.

... Берегъ горной рѣчки.

... Воды ея холодны, какъ ледъ.

Но не глубоки и прозрачны.

Прозрачны настолько, что виденъ каждый камешекъ дна.

Берега завалены "урониками".

Эго громадные сѣрые камни, мѣстами покрытые зеленоватой плѣсенью.

Они лежатъ, точно молчаливые стражи дѣвственнаго покоя тайги.

... Вольныя дикія мѣста, которыя мы описываемъ, находятся на югѣ Минусинской тайги.

Недалеко отъ китайской границы.

Для охотника—здѣсь рай.

Лѣса кишатъ дичью.

Около рѣчекъ на тропинкахъ видны многочисленные слѣды оленей, сохатыхъ и медвѣдей.

... Край мало наслѣдованный и совершенно необитаемый.

Но въ этотъ іюльскій день величавая тишина глухой тайги нарушалась человѣческими голосами и ржаніемъ лошадей.

Кто-то пробирался по тайгѣ.

Съ высоты птичьяго полета вотъ что можно было увидѣть.

По берегу бурной многоводной рѣки двигался небольшой караванъ.

Десять всадниковъ и столько же вьючныхъ лошадей.

Судя по утомленному виду всадниковъ, можно было заключить, что имъ пришлось уже преодолѣть на своемъ пути немалыя трудности.

Лица ихъ были сожжены солнцемъ и закопчены дымомъ бивачныхъ костровъ.

Одежда носила слѣды скитаній по таежнымъ зарослямъ.

Кони были также порядкомъ измучены.

Какую цѣль преслѣдовала эта экспедиція?

Несомнѣнно—поиски золота.

На вьючныхъ лошадяхъ виднѣлись разныя принадлежности развѣдочныхъ работъ: ручной буръ, ступа для измельченія руды, насосъ для откачиванія воды изъ шурфовъ.

Это была поисковая партія, составленная Загорскимъ съ цѣлью открытія Золотого ключа.

Народъ имъ былъ подобравъ умѣло.

Все опытные, бывалые рабочіе.

Люди, свыкшіеся со всѣми трудностями подобныхъ экспедицій.

Настоящіе таежные волки.

Никто изъ рабочихъ не былъ посвященъ въ планы Загорскаго.

Всѣ они были наняты за хорошую плату какъ бы для участія въ обыкновенномъ изслѣдованіи золотосодержащихъ ключей и рѣчекъ.

Въ началѣ экспедиціи Загорскій имѣлъ подъ рукою проводника—бродячаго охотника сайота, но затѣмъ, достигнувъ пункта, отмѣченнаго на планѣ, отпустилъ его и самолично повелъ свой отрядъ.

Послѣднее обстоятельство неособенно то нравилось рабочимъ.

Они мало полагались на опытность и познанія своего хозяина и начинали потихоньку роптать, видя, какъ самоувѣренно онъ держитъ себя.

Они съ каждымъ днемъ все дальше углублялись въ тайгу.

Характеръ мѣстности становился все глуше и дичѣе...

Страннымъ имъ казалось также и то, что Загорскій не останавливался на попадавшихся ключикахъ и не начиналъ изысканій.

Ко всему этому суевѣрныхъ рабочихъ безпокоило присутствіе въ ихъ средѣ женщины—панны Ядвиги.

По таежнымъ понятіямъ, женщины не должны вмѣшиваться въ дѣло розысковъ золота.

— „Горный“ не любитъ бабьяго сословья, —толковали между собой рабочіе. — Какъ разъ несчастье какое выйдетъ!

"Горный“—это миѳическое существо, которое, по пріисковому суевѣрію, охраняетъ подземныя богатства.

... Но возвратимся къ дѣлу.

Итакъ, какъ мы уже сказали выше, Загорскій ѣхалъ во главѣ экспедиціи.

Онъ часто свѣрялся съ планомъ и буссолью.

Увѣренность въ успѣхѣ ясно читалась въ его глазахъ.

Онъ покрикивалъ на рабочихъ.

Время отъ времени оборачивался къ паннѣ Ядвигѣ, ободряя ее улыбкой и словами.

Молодая женщина съ мужествомъ переносила всѣ трудности пути.

Она была одѣта въ мужской костюмъ, прекрасно приспособленный для верховой ѣзды.

Ни одна жалоба не вырвалась изъ ея устъ за все время этого труднаго путешествія.

Такова сила любви.

Если бы Загорскій приказалъ ей послѣдовать за нимъ на край свѣта, она бы безъ колебаній выполнила его приказаніе.

Оставимъ, однако, пока эту партію и посмотримъ съ высоты птичьяго полета на путь, пройденный ею.

Трудный, опасный путь.

По таежнымъ падямъ и зарослямъ.

Черезъ горные хребты и рѣки.

Путь, отмѣченный срубленными деревьями, слѣдами копытъ и колой погасшихъ костровъ.

... На разстояніи двухъ или трехъ верстъ отъ первой партіи осторожно подвигалась вторая.

Здѣсь было всего пять всадниковъ.

Всѣ они были вооружены съ ногъ до головы.

Лошади ихъ не имѣли такого измученнаго вида, какъ въ партіи Загорскаго, да и не мудрено: они шли по проложенному уже пути.

Подвигались медленно и осторожно.

Какъ волки, крадущіеся за добычей.

Сходство это увеличивалось ещё тѣмъ, что при первомъ же подозрительномъ шорохѣ банда разсыпалась по тайгѣ, одинаково готовая какъ къ нападенію, такъ и къ бѣгству.

Несомнѣнно было, что они слѣдили за партіей Загорскаго.

Съ перваго же взгляда въ нихъ можно было признать людей изъ шайки Человѣка въ маскѣ.

Атамана съ ними, однако, не было.

Командовалъ шайкой старый сѣдоусый хохолъ, уже знакомый нашимъ читателямъ по предыдущимъ событіямъ...

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XLVII."Выстрѣлъ среди ночи".

— Да, завтра намъ предстоитъ не легкая задача,—покачалъ головою Загорскій, обращая вниманіе панны Ядвиги на крутой горный склонъ.

Слѣдуя указаніямъ плана, нужно было подняться на высшую точку хребта и спуститься въ другую покатъ...

Глаза молодой женщины отразили нѣкоторое безпокойство, когда она посмотрѣла по указанному направленію.

Склонъ горы представлялъ изъ себя уголъ градусовъ въ шестьдесятъ.

Громадные уронники (гранитные валуны) являли собой также немалую преграду.

— Боюсь, что наши лошади не выдержать этого послѣдняго испытанія,—съ досадой пахнулъ рукой Загорскій.

Повернувшись къ рабочимъ, онъ крикнулъ:

— Живѣе ребята, разбивайте палатку!

Пока люди возились надъ устройствомъ бивуака, Загорскій собственноручно разсѣдлалъ свою лошадь в отвелъ ее на траву.

Ядвига Казимировна, усталая и вся разбитая, полулежала на разосланной кошмѣ, жадно дыша чистымъ похолодѣвшимъ воздухомъ.

... Tѣни сумерекъ поднимались изъ долины все выше и выше.

Послѣдній отблескъ заката погасъ...

На тёмносинемъ небѣ показались первыя блѣдныя звѣздочка.

Вскорѣ бивуакъ озарился яркимъ пламенемъ двухъ костровъ.

Рабочіе натащили цѣлую кучу хвороста и развели сильный огонь.

Сучья весело потрескивала; вода въ котелкахъ бурлила.

Тянуло дымкомъ, пріятно пахло смолистой гарью.

Рабочіе въ ожиданія ужина растянулись около костра.

Курили трубки и вполголоса разговаривали...

Темой бесѣды служило обсужденіе вопроса о томъ, куда ведетъ ихъ Загорскій.

Одинъ изъ рабочихъ, высокій, сухощавый, крѣпко сложенный брюнетъ, досталъ изъ костра горящую вѣтку, раскурилъ ею свою трубку и, не обращаясь ни къ кому въ частности, замѣтилъ:

— Да, нечего сказать; туда забрались, куда воронъ костей не заносилъ... Дичь страшенная!

— Мѣсто гиблое!

— Скоро, пожалуй, на самую границу выйдемъ,—отозвался старый бывалый рабочій.

— Граница отселева не далече.

— Рукой подать,—увѣренно подтвердилъ старикъ.

Молодой безусый парень, лежавшій неподалеку отъ костра, приподнялся на локтѣ и съ любопытствомъ спросилъ:

— До самой, стало-быть, китайской земли дойдемъ!

— Чтожъ, не велика невидалъ, дѣло бывалое!

— А, ты, дядя Петръ, нешто бывалъ на границѣ?

— Вона! Годовъ тому пять назадъ ходили мы этта съ партіей отъ Гусева и Денисова... Далеко на полдень забрались. Тайга такая—въ ней дыра! И золото тамъ, братцы, хорошее отыскали... Которые шурфы были—вездѣ золото хорошее оказывать. Грунтъ способный; верховой воды нѣтъ... Опосля ужъ нашъ довѣренный сталъ съ плантами свѣряться. Смотримъ по плантамъ-то; выходитъ, што ужъ мы въ евонтой землѣ копаемъ.

— У китайца, значить?

— Про то и говорю. Пошабашили мы развѣдку—назадъ повернули.

— Стало быть, на ево землѣ нельзя золота искать?

— Вотъ дурень, да кто-жь въ чужомъ огородѣ хозяинъ! Окромя того, у ихъ и законъ такой есть! Землю копать— ни-ни. За грѣхъ считаютъ!

— А золото, говоришь, хорошее попадало?

— Подымали мы золотишко въ шурфахъ, самородки попадались.

— Чай, пода, тамъ „летуга“ (хищники) моетъ?

Старикъ рабочій отрицательно означалъ головой.

— Не скажи, парень. До тѣхъ мѣстовъ добраться не ближній край. Вёрстъ триста, а то болѣ путались мы по тайгѣ непролазной... Живымъ духомъ не пахнетъ... Сайотишекъ, и тѣхъ не встрѣтишь. Отобьешься отъ партіи, ну, и крышка — пропалъ!

— Да и мы тоже не лучше, смотрикась, въ какую глушь заѣхали.

— Ну ладно, будетъ болтать, берись-ка, ребята за ложки: варево готово.

Покончивъ со своимъ скромнымъ ужиномъ, состоявшимъ изъ похлебки съ вяленымъ мясомъ, рабочіе начали укладываться спать;

Неприхотливъ русскій человѣкъ вообще, а прiисковый рабочій, находясь въ развѣдкѣ подъ открытымъ небомъ, и того менѣе требователенъ.

Сѣдло въ голову, азямъ подъ бокъ—вотъ постель готова.,.

Въ сторонѣ отъ рабочихъ, около разбитой палатки, горѣлъ второй костеръ. Загорскій, стоя на колѣняхъ, держалъ въ рукѣ желѣзный вертелъ и поджаривалъ рябчика.

На огнѣ закипалъ чайникъ.

Отблескъ костра игралъ дрожащими тѣнями на примятой травѣ.

Сергѣй Николаевичъ насвистывалъ сквозь зубы мотивъ веселой шансонетки.

Онъ быль въ прекрасномъ настроеніи духа

Ещё одинъ день,— и онъ у цѣли. Богатства Золотого ключа будутъ въ его власти.

Все произошло какъ нельзя лучше: Безшумныхъ умеръ, не приходя въ сознаніе.

Нервная горячка сломила его желѣзный организмъ.

Немногіе свидѣтеля смерти несчастнаго не страшны Загорскому.

Всѣ они съ нимъ, здѣсь, въ тайгѣ.

Когда будетъ открыть Золотой ключъ, то что помѣшаетъ ему избавиться навсегда отъ этихъ свидѣтелей.

Глухая тайга никому не разскажетъ, что произойдетъ среди нея подъ покровомъ ночи.

... Ядвига Казимировна не знала, конечно, какой планъ созрѣлъ въ умѣ ея любовника, а тѣмъ не менѣе—какое то смутное тяжелое предчувствіе томило ея душу.

... Она была задумчива и печальна.

Вотъ и ужинъ готовъ!—весело воскликнулъ Загорскій, убѣдившись, что рябчикъ въ достаточной степени прожарился.

— Дичь, сухари, сыръ и консервы — роскошное меню, чортъ побери! Въ особенности, если принять во вниманіе нашъ аппетитъ, свѣжій воздухъ и поэтическую обстановку... Что же ты, голубка, не подвигаешься, развѣ ты не голодна?

— Ахъ, ужинать, я сейчасъ—отозвалась молодая женщина отъ своихъ невесёлыхъ мыслей.—Дай мнѣ вина.

Загорскій налилъ изъ походной фляжка стаканчикъ коньяку.

Она выпила и закашлялась.

Загорскій разсмѣялся.

— Это немножко покрѣпче шампанскаго не правда-ли?

— Боже, я не могу даже себѣ представить, когда мы вернемся въ городъ къ спокойной жизни.

— Вернется кто-нибудь, но не ты,— подумалъ Загорскій, обсасывая крылышки рябчика.

... Наступило молчаніе.

... Вдругъ тишина ночи была нарушена звукомъ ружейнаго выстрѣла.

Горное эхо откликнулось.

Стрѣляли гдѣ-то недалеко отъ бивуака, въ долинѣ.

— Выстрѣлъ! Что бы это значило?—удивилась панна Ядвига.

Загорскій поспѣшилъ её успокоить:

— Вѣроятно, какой-нибудь запоздалый охотникъ...

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій,

ГЛАВА XLIX.„На пути къ милліонамъ“.

При первыхъ-же гнѣвныхъ возгласахъ, послышавшихся со стороны рабочихъ. Ядвига Казимировна поблѣднѣла отъ испуга и устремила на Загорскаго умоляющій взоръ.

— Почему ты не хочешь исполнить ихъ желаніе?—прошептала она, плохо еще понимая въ чемъ дѣло.

— Ребята,—возвысилъ голосъ Загорскій, —повторяю вамъ — вы ошибаетесь.—Гора, которая такъ блеститъ при свѣтѣ солнца, состоитъ не изъ чего иного, какъ изъ простой слюды. Мы должны потерять цѣлый день для того, чтобы добраться до неё. Это будетъ безполезная трата времени. Лошади наши и такъ утомлены... Насъ отдѣляетъ всего нѣсколько часовъ пути отъ того ключа, который мнѣ нужно заявить.

Но рабочихъ было не такъ то легко разубѣдить.

Золотой миражъ сулилъ имъ сказочныя богатства.

Самые благоразумные изъ нихъ потеряли головы.

— Что-жъ ты насъ, баринъ, за дураковъ считаешь? Нешто мы отъ эфтаго счастья откажемся? Да тамъ золото хоть лопатой греби! Небось, на всѣхъ хватитъ!

— Что долго толковать, ребята, поворачивай коней, да и гайда!

Хочетъ, такъ пускай съ нами ѣдетъ, а не то—тутъ остается. Что намъ съ нимъ ребятъ крестить, что-ли?

Загорскій, услышавъ послѣднюю фразу, приподнялся на стременахъ и окинулъ угрожающимъ взглядомь столпившихся рабочихъ.

— Повтори еще разъ, что ты сказалъ, негодяй? Я сумѣю расправиться съ бунтовщиками!

Онъ краснорѣчивымъ жестомъ опустилъ руку на кобуръ револьвера.

Тогда выдвинулся старикъ рабочій.

— Ты вотъ что, хозяинъ,—началъ онъ медленно, но вѣско,—ты противъ артели не иди. Оно, конешно, всѣ мы твои работники, да такое дѣло выходить, что должны мы на свою сторону гнуть. Ты, баринъ, человѣкъ молодой, нашихъ пріисковыхъ свычаевъ да обычаевъ еще не знаешь. Слыхалъ поди поговорку: лѣсъ, тайга, мошна зла, народъ бѣшеный! Долго ли до грѣха... Такъ ужъ лучше добромъ поладить.

Загорскій одерживалъ себя до послѣдней минуты.

Наконецъ, его терпѣніе лопнуло.

Онъ вынулъ револьверъ и направилъ его на рабочихъ.

Никелированное дуло блеснуло на солнцѣ.

Лицо Загорскаго поблѣднѣло, щеки судорожно подергивались.

Долго сдерживаемый гнѣвъ готовъ былъ каждую секунду вырваться наружу.

— Еще одно слово и я перестрѣляю васъ какъ собакъ! Я научу васъ повиноваться!

Среди рабочихъ произошло замѣшательство.

Нѣкоторые изъ нихъ, наиболѣе смѣлые, отвѣтили презрительными ругательствами.

— Стрѣляй, ежели тако право имѣшь. Стрѣляй, черная тебя немочь задави! Пугать вздумалъ—не изъ таковскихъ!

Одинъ изъ рабочихъ, здоровенный дѣтина, подскочилъ, было, къ лошади Загорскаго я схватилъ её за поводъ.

Сергѣй Николаевичъ мгновенно перебросилъ револьверъ въ лѣвую руку, а правой сгребъ рабочаго за шиворотъ.

Подвялъ его, какъ какой нибудь куль мякины, и отшвырнулъ отъ себя къ ногамъ остальныхъ рабочихъ.

Смѣльчакъ застоналъ, тяжело ударившись о землю.

Товарищи его попятились.

Всѣ они были испуганы и поражены такой почти нечеловѣческой силой, обнаруженной Загорскимъ.

Такимъ образомъ бунтъ былъ подавленъ въ зародышѣ...

— Эй, ребята,—крикнулъ Загорскій,—не на того вы нарвались. Плохо со мной шутки шутить! Или вамъ жизнь надоѣла? Выбросьте эту дурь изъ головы... Даю вамъ слово, что дня черезъ два, когда сдѣлаемъ заявку, я охотно отпущу васъ къ этой проклятой горѣ. Съѣздите и сами убѣдитесь, что тамъ не золото, а простая слюда, которой грошъ цѣна.

... Ну, а теперь будемъ продолжать свой путь!

Вскорѣ инцидентъ, едва не закончившійся кровавой драмой, былъ забытъ.

Загорскій не выпускалъ компаса, поминутно справляясь съ планомъ.

Рабочіе, потолковавъ между собою, тоже успокоились.

Наиболѣе опытные изъ нихъ, бывалые люди, послѣ зрѣлаго размышленія не могли не сознаться, что Загорскій былъ правъ.

— И впрямь ребята,—говорили они товарищамъ,—не иначе, какъ слюда. Статочное-ли дѣло, чтобы столько золота было? А слюда, да вотъ еще камень роговикъ есть, отъ солнца ежели посмотрѣть—сущее золото.

Наконецъ, и остальные рабочіе убѣдились въ справедливости словъ Загорскаго.

По мѣрѣ того, какъ солнце спускалось къ западу, загадочная гора все болѣе и болѣе мѣняла свою окраску.

Даже простымъ глазомъ можно было теперь разглядѣть, что склонъ горы представляетъ изъ себя рядъ отвѣсныхъ слюдяныхъ плитъ.

Рабочіе подтрунивали другъ надъ другомъ, вспоминая свою ошибку...

... Прошла еще одна ночь.

... И новый день принесъ для Загорскаго долгожданную минуту.

Послѣ завтрака, часа черезъ два ѣзды, отрядъ достигъ устья небольшого ключа, впадающаго въ рѣчку съ правой стороны.

Загорскій соскочилъ съ лошади и слегка
дрожащими отъ волненія руками развернулъ планъ.

— Это должно быть здѣсь,—соображалъ онъ вслухъ, раздвигая походный треножникъ, для установки буссоли. — Вотъ здѣсь на плавѣ крестикомъ обозначено устье ключика. Возьмемъ направленіе... Ю.Ю.В. 35о. Такъ, я не ошибся!

Волненіе, переживаемое Загорскимъ въ эти минуты, было такъ велико, что сказывалось даже въ звукѣ его голоса.

Ядвига Казимировна слѣдила за нимъ съ живѣйшимъ участіемъ.

Рабочіе остановились нѣсколько поодаль, закурили трубки и вяло перебрасывались односложными фразами...

Все кругомъ было тихо и мирно...

Въ высокой зеленой травѣ стрекотали кузнечики.

День обѣщалъ быть жаркимъ...

Линія далекихъ горъ тонула въ голубомъ туманѣ...

Убѣдившись въ вѣрности своихъ вычисленій, Загорскій сѣлъ на лошадь и далъ знакъ продолжать путь.

Они начали подниматься вверхъ по ключу.

Холодныя воды его были чисты и прозрачны, какъ хрусталь.

Берега густо заросли кустами жимолости, черемухи и рябины.

Въ травѣ мелькали вѣнчики цвѣтовъ.

Горячій воздухъ былъ напоенъ ихъ ароматомъ.

Часто дорогу преграждали громадныя глыбы кварца...

Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ приходилось браться за топоры и дѣлать просѣку.

— Вотъ онъ знаменитый Золотой ключъ, —думалъ Загорскій, нетерпѣливо дергая поводьями.—Ребята,—крикнулъ онъ рабочимъ,— примѣчайте, не увидите-ли гдѣ въ травѣ старыхъ шурфовъ, да смотрите, нѣтъ-ли затесей на деревьяхъ... Первому изъ васъ, кто увидитъ какіе-либо слѣды старыхъ развѣдокъ—двадцать пять рублей награды!

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА LI.„Кровавая бойня“.

За ужиномъ рабочихъ ожидала пріятная неожиданность.

Загорскій, въ возданніе усиленной работы по раскопкѣ шурфа, собственноручно налилъ каждому изъ нихъ по объемистому стаканчику водки.

— Подкрѣпитесь, ребята,—говорилъ онъ, —сегодня хлопотливый день выдался. Поужинайте и ложитесь отдыхать. Завтра подниму васъ чуть свѣтъ. Работы впереди предстоитъ много.

Рабочіе истово крестились, прежде чѣмъ опрокинуть чарку.

— Спасибо на ласковомъ словѣ, хозяинъ,—благодарили они Загорскаго.—Водочки сейчасъ въ самый разъ выпить. Эхъ, такъ по всѣмъ суставамъ и ударило!

— Чтой-то, это братцы, сильно горчитъ водка? Словно отшибаетъ чѣмъ,—замѣтилъ за ужиномъ одинъ изъ рабочихъ, обращаясь къ товарищамъ.

— Вѣрно, и мнѣ тоже показалось, что горчитъ.

— Э, дурни,—водка, какъ водка!

— Это мы скусъ въ ней потеряли. Сколь день не пили.

... Послѣ ужина рабочіе завалились спать.

На бивуакѣ воцарилась тишина.

Костры догорѣли и подернулись пепломъ.

Ночная сырость давала себя чувствовать, но ни одинъ изъ рабочихъ не поднялся, чтобы подбросить ва огонь дровъ.
Всѣ они спали крѣпкимъ сномъ.

Очень, должно быть, хорошимъ виномъ угостилъ ихъ Загорскій: сразу закружились, затуманились головы, руки и ноги отказались служить.

... Время приближалось къ полночи, когда Загорскій осторожными, крадущимися шагами вышелъ изъ палатки.

Онъ легкой и безшумной походкой подошелъ къ потухающему костру и, убѣдившись, при его слабомъ отблескѣ, что всѣ рабочіе лежать неподвижно, направился къ лошадямъ.

Кони паслись на арканахъ, неподалеку отъ бивуака.

Осѣдлавъ свою лошадь, Сергѣй Николаевичъ сѣлъ въ сѣдло и скрылся въ темнотѣ ночи...

Верстахъ въ трехъ ниже, на самомъ устьѣ Золотого ключа былъ расположенъ другой бивуакъ.

Около ярко пылающаго костра полулежало въ безпечныхъ позахъ нѣсколько человѣкъ вооруженныхъ людей.

Эго были разбойники изъ шайки Человѣка въ маскѣ.

Ихъ разсѣдланныя лошади стояли неподалеку отъ костра.

... Сѣдоусый хохолъ посмотрѣлъ на небо, усѣянное ночными звѣздами, и произнесъ вполголоса:

— Время ужъ за полночь, а атамана нашего нѣтъ. Видно задержало что нибудь.

Филька Кривой подбросилъ въ огонь вѣтокъ и сладко позѣвнулъ.

— Эхъ, спать-бы теперь,—пробормоталъ онъ.

— А то сиди тугъ, карауль ночь... Може атамана и совсѣмъ не будетъ.

— Сёдни безпремѣнно долженъ быть,—увѣренно возразилъ старикъ.»

... Помолчавъ немного, онъ вскочилъ на ноги и прошепталъ, напряженно прислушиваясь:

— Тише, хлопцы! Легокъ нашъ соколъ на поминѣ. Чуете, копыта стучатъ? Это онъ ѣдетъ.

Старикъ былъ правъ.

Кто то приближался, къ бивуаку быстрой рысью.

— Здорово, ребята! —раздался изъ темноты знакомый окликъ.

Разбойники узнали въ подъѣхавшемъ своего атамана.

Отблескъ огня освѣщалъ и коня, и всадника.

Лицо атамана было, какъ всегда, накрыто черной маской.

— Вы готовы?—обратился онъ въ разбойникамъ.

— Хоть сейчасъ въ походъ,—отвѣтилъ за всѣхъ старикъ хохолъ.

— Тогда на коней, товарищи! Сегодня ночью намъ придется поработать кинжалами... На коней и за мною!  ...Да закидайте костеръ землей! Нельзя оставлять огня. Смотрите, какая сушь стоить. Если загорится тайга, ни одинъ изъ насъ не выберется живымъ.

... Они наскоро закидали костеръ, оправили оружіе и тронулись гуськомъ.

... Утро.

Солнце только что выплыло изъ-за линіи горъ.

Утренней прохладой вѣетъ въ горной долинѣ.

Мирно журчатъ воды Золотого ключа.

На высокой травѣ еще дрожатъ крупныя капли холодной росы.

Длинныя, синія тѣни скользятъ по увалу, уступая мѣсто золотистому солнечному сіянію.

Занимается ясный, безоблачный день.

... На бивуакѣ Загорскаго замѣтно оживленіе.

Вооруженные люди ходятъ около потухшихъ костровъ и ищутъ что-то.

Перекликаются между собой.

Тревожно ржутъ привязанныя лошади.

... На землѣ неподвижно лежать рабочіе.

Солнце поднимается всё выше и выше...

Его лучи равнодушно скользятъ по мягкой зелени долины,—зажигаютъ огненными блесками говорливыя волны ключа, бьютъ прямо въ глаза неподвижно лежащихъ рабочихъ.

Но мертвыя, навсегда застывшія лица по-прежнему неподвижны и строго спокойны.

Рабочіе не ощущаютъ горячаго прикосновенія солнечныхъ лучей.

Всѣ они спятъ непробуднымъ сномъ.

Тѣла ихъ покрыты ранами отъ предательскихъ ударовъ.

Истоптанная земля обильно пропиталась кровью.

... Подъ бѣлымъ полотномъ палатки, раскинувшись на своемъ ложѣ, лежитъ панна Ядвига.

Голова ее откинулась въ сторону.

Золотистыя косы распущены.

Не дрожатъ шелковистыя рѣсницы, не дышитъ молодая, высокая грудь.

Она мертва, убита, какъ и тѣ, которые лежатъ около потухшаго костра.

... Человѣкъ въ маскѣ распоряжается громко и властно.

— Тащите трупы сюда, къ шурфу. Они сами для себя вырыли могилу... Живѣе ребята!

Разбойники исполняютъ это приказаніе.

Старый шурфъ наполовину заваливается трупами.

Панну Ядвигу кладутъ сверху.

Глухо стучатъ комки земли.

Работаютъ сосредоточенно, молча.

Наконецъ, шурфъ засыпанъ.

Братская могила готова.

Оконченъ послѣдній актъ кровавой драмы.

(Продолженіе будетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА LII.„Месть женщины.“

Да и не до того было.

Оба напрягали всю силу, стараясь опрокинуть другъ друга на землю.

Плохо пришлось бы Козырю, еслибъ къ нему на помощь не подбѣжали другіе.

Втроемъ едва одолѣли кривого гиганта.

Между тѣмъ Человѣкъ въ маскѣ ударомъ приклада вышибъ изъ сѣдла второго противника и занесъ уже ногу въ стремя, чтобы вскочить на лошадь.

Но смерть стерегла его.

Чья-то рука приставила къ его виску холодное дуло револьвера.

Грянулъ выстрѣлъ, и Человѣкъ въ маскѣ упалъ, обливаясь кровью...

Смерть атамана ускорила пораженіе разбойниковъ.

Всѣ они были перебиты...

Когда пороховой дымъ нѣсколько разсѣялся, Козырь и его товарища столпились около трупа Человѣка въ маскѣ.

Онъ лежалъ неподвижно, закинувъ назадъ правую руку, еще сжимавшую винчестеръ.

Надъ нимъ, полу наклонясь, стояла та, отъ чьей рука онъ погибъ.

Это была Катя.

Незамѣченная никѣмъ въ разгарѣ свалки, она подкралась къ атаману и, выждавъ моментъ, спустила курокъ...

На губахъ молодой женщины играла торжествующая улыбка.

— Отомстила, отомстила за смерть моего милаго,—шептала она, слѣдя съ болѣзненнымъ любопытствомъ за кровавымъ пятномъ, расплывавшимся отъ головы атамана.

— Нужно съ него снять маску,—прервалъ молчаніе Козырь,

— Теперь онъ ужъ вамъ не страшенъ. Ну-ка, ребята, сдерните эту черную тряпицу!

Видя, что его товарищи смущенно переминаются, Козырь насмѣшливо замѣтилъ:

— Эхъ, вы,—мертваго и то боитесь!

Онъ нагнулся и быстрымъ движеніемъ сорвалъ маску.

— Ловко ты ему, Катька, поднесла! Вся рожа покарябана... Мать родная, и та не признала-бы.

Дѣйствительно, выстрѣлъ, направленный сбоку, разнесъ весь черепъ. Обезображенное лицо было густо залито кровью.

— Эхъ, такъ и не пришлось намъ посмотрѣть, какой ты былъ изъ себя обличьемъ,— съ досадой произнесъ Козырь.—Надо обшарить его карманы, можетъ быть что нибудь и найдемъ,—добавилъ онъ, разстёгивая куртку убитаго.

Трупъ обнажила до пояса.

Крѣпко сложенное мускулистое тѣло, теперь такое безжизненное и холодное, забѣлѣло на смятой травѣ...
Катя еще ниже наклонилась надъ тpупомъ, и вдругъ изъ ея груди вырвался возгласъ ужаса, недоумѣнія и смертельнаго страха.

— Что это ты? Чего испугалась?—удивился Козырь.

Она молчала.

Опустилась на колѣни и, припавъ къ трупу, впилась помертвѣвшимъ взглядомъ въ рисунокъ, грубо вытатуированный на обнаженномъ плечѣ убитаго.

... Щеки ее блѣднѣли все болѣе и болѣе.

Ротъ дрожалъ мелкой конвульсивной дрожью.

Она еще боялась повѣрить себѣ.

Съ ужасомъ отгоняла отъ себя эту мысль, но истина была слишкомъ очевидна.

— О! она хорошо помнитъ эту татуировку: вѣдь онъ дѣлалъ её въ ея присутствіи. Ошибиться она не можетъ. Вотъ ея иниціалы. Вотъ—мѣсяцъ, число и годъ...

Богъ Всемогущій! Да что же это такое!? Значитъ она собственными своими руками убила того, за смерть котораго хотѣла отомстить! Раскрыла роковую тайну цѣною крови любимаго человѣка!

... Отчаянный, почти нечеловѣческій

вопль прорѣзалъ воздухъ.

— Малый мой! Соколъ мой! Прости!..

— Катька, да ты съ ума спятила, чего гы городишь?—испуганно крикнулъ Козырь, схватывая ее за руку.

— Прочь отъ меня! Уходите всѣ! Я хочу съ нимъ остаться одна! Вѣдь это онъ,—онъ, мой Александръ! О, я несчастная!

— Какъ!? Пройди-свѣтъ?—отступилъ Козырь,—нѣтъ, нѣтъ, ты съ ума сошла!

— Не троньте мена, пустите!
Окружающіе въ замѣшательствѣ переглянулись.

Трагизмъ разыгравшейся сцены былъ такъ подавляющъ, что они не находили словъ.

Душа любящей женщины не вынесла этого послѣдняго испытанія.

Блѣдная и плачущая, припала она къ безжизненному трупу, обнимала его, покрывала поцѣлуями.

Съ устъ ее слетали тихія, безумныя слова, полныя трагической нѣжности.

Она звала своего милаго...

Говорила ему о своей тоскѣ, о долгой печальной разлукѣ.

— Помѣшалась! Совсѣмъ помѣшалась,— безнадежно махнулъ рукою Козырь,—какъ теперь быть? Добромъ не уговоришь ее...

Онъ вопросительно посмотрѣлъ на товарищей.

Тѣ молчали.

... Пока происходила эта сцена, вѣтеръ перемѣнилъ направленіе.

Подулъ въ сторону рѣки.

Клубы дыма зазмѣились надъ долиной.

Пахнуло жаромъ и гарью.

Пожаръ приближался...

— На лошадей, товарищи! скорѣе...

Всѣ засуетились.

... Передовые всадники были уже на томъ берегу, когда Козырь, истощивъ весь свой запасъ увѣщеваній, подошелъ къ лошади и въ послѣдній разъ обратился къ Катѣ.

— Ѣдемъ: нельзя терять ни минуты. Живьемъ сгоримъ!..

Несчастная молчала.
Она не слышала уже ни словъ Козыря, ни треска и шума приближавшагося пожара.

Разсудокъ оставилъ ее.

... Тогда Козырь махнулъ рукой и вскочилъ въ сѣдло.

Пора было ему подумать о собственномъ спасеніи.

Огненное кольцо пожара приближалось.

... Черныя тучи дыма затянули небо.

Зарево пожара обливало розовымъ свѣтомъ распростертый полуобнаженный трупъ и склонившуюся надъ нимъ фигуру молодой женщины съ блѣднымъ лицомъ и безумными глазами...

(Окончаніе будетъ).

Не-Креотоюкій.

Въ погонѣ за милліонами.(Уголовный романъ изъ современной жизни).Продолженіе „Томскихъ трущобъ и „Человѣка въ маскѣ".ЧАСТЪ ПЕРВАЯ.Подъ гипнозомъ страсти.ГЛАВА I.Въ великосвѣтскомъ притонѣ.

— Сто рублей на черное!

— Попробую счастья ва чётныхъ номерахъ...

— Дѣлайте, господа, вашу игру! Я начинаю.

— Зеро!

— Банкъ выигрываетъ...

— Проклятіе! Мнѣ дьявольски не везетъ сегодня.

Высокій, смуглолицый крупье спокойнымъ методическимъ движеніемъ руки пододвигаетъ къ себѣ выигрышъ банка.

Звенятъ золотыя монеты. Слышится шелестъ ассигнацій.

... Электрическія лампочки подъ широкими зелеными абажурами льютъ мягкій, ровный свѣтъ ва большой столъ, покрытый малиновымъ сукномъ.

Вокругъ толпятся игроки съ лихорадочно возбужденными лицами.

Слышны отрывистыя восклицанія. Гнѣвные возгласы проигравшихся.

Спокоенъ только одинъ крупье.

Десятки тысячъ рублей проходятъ черезъ его руки въ одну ночь.

Банкъ выигрываетъ и проигрываетъ громадныя суммы, но на безстрастномъ лицѣ крупье не отражается ни тѣни волненія.

Онъ съ одинаково равнодушнымъ видомъ, съ философскимъ безразличіемъ относится и къ выигрышамъ и къ проигрышамъ, хотя имѣетъ свою долю въ барышахъ банка.

Многолѣтній опытъ и привычка къ обстановкѣ сдѣлала его философомъ.

— Дѣлайте вашу игру!—опять повторяетъ заученнымъ тономъ крупье.

Вертится колесо рулетки.

Прыгаетъ шарикъ, этотъ маленькій, неодушевленный предметъ, посланецъ капризной фортуны.

Время за полночь.

Игра въ самомъ разгарѣ.

... Мы находимся въ одномъ изъ наиболѣе фешенебельныхъ игорныхъ домовъ столицы.

Роскошь и богатство окружающей обстановки краснорѣчиво говорятъ о блестящихъ дѣлахъ этого моднаго притона.

Залъ, гдѣ идетъ рулетка, отдѣланъ въ восточномъ вкусѣ.

Здѣсь широкіе турецкіе диваны, дорогіе ковры, въ которыхъ беззвучно тонетъ нога.

Стѣны комнаты обиты темно-малиновымъ бархатомъ.

Двери, окна задрапированы шелковыми восточными тканями.

Въ сосѣдней комнатѣ, убранной не менѣе пышно, чѣмъ первая, идетъ игра въ бакарра.

Рядомъ расположена курильная комната. Далѣе находится обширная столовая, окна которой выходятъ въ садъ.

...Хозяиномъ этой роскошной барской квартиры и въ то же время антрепренеромъ рулетки являлся полковникъ въ отставкѣ, человѣкъ съ хорошимъ положеніемъ въ обществѣ и съ громкими связями. Прекрасно воспитанный, владѣющій двумя иностранными языками, бывшій гвардеецъ.

Его игорный домъ по справедливости можно было назвать великосвѣтскимъ притономъ.

Сюда попадали далеко не всѣ, а только избранные.

Нужны были солидныя рекомендаціи для того, чтобы встрѣтить со стороны полковника радушный пріемъ.

Обычно собирались только сливки денежной аристократіи и золотой молодежи.

Бывали здѣсь также и люди свободныхъ профессій: литераторы, художники, артисты.

Хозяинъ квартиры встрѣчалъ своихъ гостей съ любезною улыбкой свѣтскаго человѣка.

Проголодавшіеся игроки всегда находили въ столовой прекрасныя холодныя закуски,
тонкія вина, шампанское. Каждый могъ ѣсть и пить сколько ему вздумается.

Угощеніе это предлагалось антрепренеромъ рулетки безплатно, какъ, положимъ, и во всѣхъ игорныхъ домахъ высшаго разряда.

... Въ ночь, съ которой мы начинаемъ свой разсказъ, подъ гостепріимной кровлей эксъ-полковника шла особенно горячая игра.

Къ двѣнадцати часамъ ночи банкъ былъ уже въ громадномъ выигрышѣ.

Нѣсколько человѣкъ проигравшихся до копейки закусывали въ столовой, стараясь заглушить даровымъ шампанскимъ горечь проигрыша.

Въ курильной комнатѣ было пусто.

Недалеко отъ стеклянной двери, ведущей на веранду, полулежалъ на мягкой софѣ молодой человѣкъ, одѣтый въ изысканную пару.

Онъ задумчиво слѣдилъ за дымомъ своей папиросы и вязался погруженнымъ въ раздумье.

Это былъ Станиславъ Андреевичъ Гудовичъ, съ похожденіями котораго въ Сибири наши читатели уже знакомы. *)

Вновь возвращаясь къ этому герою, который будетъ играть важную роль въ нашемъ повѣствованіи, мы скажемъ нѣсколько словъ о томъ, какимъ образомъ онъ попалъ въ Петербургъ.

Скрывшись съ томскаго горизонта, имѣя въ своемъ распоряженіи свыше десяти тысячъ рублей, Станиславъ Андреевичъ прежде всего отправился въ Варшаву.

Въ то время у него не было еще выработано никакого опредѣленнаго плана.

Не найдя въ этомъ городѣ подходящаго для себя дѣла, Гудовичъ прибылъ въ Петербургъ.

Сѣверная столица ва первыхъ порахъ встрѣтила нашего героя рядомъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ.

Онъ жестоко проигрался на скачкахъ. Оставилъ немало денегъ по равнымъ веселымъ уголкамъ столицы. Потерпѣлъ неудачу въ одной надуманной аферѣ. Короче говоря, упалъ духомъ.

Но вотъ судьба улыбнулась ему. Онъ встрѣтился съ однимъ изъ своихъ старыхъ *) См. романъ „Человѣкъ въ маскѣ".
знакомыхъ, такимъ же авантюристомъ, какъ и онъ самъ.

Этотъ послѣдній ввелъ Гудовича въ интимный кружокъ рыцарей столичнаго полусвѣта.

Передъ Гудовичемъ открылись двери лучшихъ игорныхъ домовъ.

Здѣсь онъ успѣшно примѣнилъ свое искусство и въ короткое время поправилъ денежныя обстоятельства.

Завязались новыя знакомства, благодаря которымъ Станиславу Андреевичу въ концѣ концовъ удалось попасть въ число кліентовъ полковника.

Онъ сталъ частенько посѣщать этотъ модный притонъ.

Игралъ въ рулетку, но чаще всего въ бакарра.

Игралъ осторожно. Присматривался къ публикѣ, еще не зная, найдетъ ли онъ себѣ единомышленниковъ среди постоянныхъ посѣтителей полковника.

... Сегодня Гудовичу что то не повезло.

Онъ проигралъ въ рулетку больше двухсотъ рублей.

Выпилъ въ столовой бокалъ замороженнаго шампанскаго и вышелъ сюда, въ курильную, отдохнуть и собраться съ мыслями.

— Пожалуй, больше сегодня играть не стоитъ,—размышлялъ Гудовичъ, нервно перебирая часовую цѣпочку.

— Сегодня мнѣ удивительно не везётъ. Проигралъ подъ рядъ пять ставокъ. Лучше всего отправиться домой и завалиться спать. Послѣднюю недѣлю я совсѣмъ мало сплю. Чувствуется переутомленіе. Впрочемъ, зайду еще посмотрю, какъ идетъ рулетка...

Остановись на этомъ рѣшеніи, Гудовичъ поднялся, потушилъ папиросу и отправился въ игорную комнату.

Проходя черезъ столовую, онъ мелькомъ взглянулъ ва большіе стѣнные часы, висѣвшіе подъ буфетомъ.

Часы показывали половину перваго.

За столомъ около рулетки публики прибавилось.

Гудовичъ остановился нѣсколько поодаль и молча сталъ наблюдать за играющими.

— А, этотъ молодой человѣкъ опять здѣсь! Посмотримъ, какъ онъ будетъ себя держать
сегодня. Его манеры не на шутку заинтересовали меня.

Гудовичъ протиснулся поближе къ столу и, дѣлая видъ, что интересуется ставками, сталъ изучать лицо одного изъ вновь прибывшихъ игроковъ, стоящаго на противоположномъ концѣ стола, рядомъ съ крупье.

Это былъ молодой человѣкъ лѣтъ двадцати шести.

Его дорогой костюмъ и вся внѣшность изобличали въ немъ человѣка изъ общества.

Его блѣдное аристократическое лицо носило отпечатокъ безсонныхъ ночей и глубокаго внутренняго волненія.

Онъ стоялъ въ искусственно небрежной позѣ, опираясь лѣвой рукой на спинку стула.

Внимательный взглядъ Гудовича замѣтилъ его уже давно, съ недѣлю тому назадъ.

Этотъ молодой человѣкъ являлся сюда со странной аккуратностью къ двѣнадцати часамъ ночи.

Внимательно слѣдилъ за ставками, почти не принимая никакого участія въ игрѣ, и уходилъ отсюда тотчасъ же, лишь только часовая стрѣлка показывала начало второго.

Гудовичъ не зналъ имени этого молодого человѣка, никогда не встрѣчалъ его ранѣе въ другихъ игорныхъ притонахъ, но его не на шутку заинтересовало странное, даже загадочное поведеніе незнакомца.

Гудовичъ наблюдалъ за нимъ въ теченіе нѣсколькихъ ночей.

Болѣе всего было странно то обстоятельство, что незнакомецъ, самъ не рискуя большими ставками, по временамъ былъ такъ взволнованъ, такъ напряженно слѣдилъ за ходомъ игры, что даже обращалъ на себя вниманіе остальныхъ игроковъ.

— Можетъ быть это какой нибудь несчастный маньякъ, безумецъ, котораго притягиваетъ къ себѣ рулетка,—строилъ предположенія Гудовичъ.—Нужно будетъ во что бы то ни стало познакомиться съ нимъ. Кто знаетъ, какая тайна скрывается въ душѣ этого несчастнаго? Онъ блѣднѣетъ и дрожитъ такъ, какъ если бы дѣло шло о жизни и смерти.

Впрочемъ, не одинъ Гудовичъ замѣтилъ странное поведеніе незнакомца.

Когда онъ въ опредѣленное время ва нѣсколько минутъ до полночи приближался къ столу, нѣкоторые изъ игроковъ обмѣнивались выразительными взглядами.

— Дѣлайте игру, господа!—раздался голосъ крупье.

Игроки оживилась.

Громко назывались ставки.

Торопливо отсчитывались деньги.

— Тысячу рублей на красное!—громко и властно проговорилъ кто то среди наступившей тишины.

Крупье утвердительно кивнулъ головой. Колесо завертѣлось.

Гудовичъ замѣтилъ, какъ поблѣднѣло лицо незнакомца, когда была названа эта послѣдняя ставка.

Онъ не спускалъ глазъ съ шарика.

Красное выиграло.

— Я не снимаю своей ставки,—самоувѣренно произнесъ счастливый игрокъ.

Онъ угадалъ.

— Опять красное выигрываетъ!—послышались голоса присутствующихъ.

— Прикажете уплатить, сударь?—спросилъ крупье.

— Нѣтъ, я продолжаю...

Это было уже вызовомъ судьбѣ.

Рискъ былъ слиткомъ великъ.

Теперь уже всѣ съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдили за шарикомъ.

Гудовичъ видѣлъ, какъ его незнакомецъ, весь блѣдный, какъ полотно, закрылъ глаза.

Всё его тѣло дрожало мелкой конвульсивной дрожью.

Было несомнѣнно, что онъ переживаетъ страшныя минуты.

— Красная проигрываетъ!—равнодушно заявилъ крупье, нагребая лопаточкой кучу банковыхъ билетовъ.

Глубокій вздохъ вырвался изъ груди незнакомца.

Онъ шатаясь отошелъ отъ стола.

Сдѣлалъ нѣсколько шаговъ и безсильно опустился на диванъ.

Гудовичъ рѣшительно подошелъ къ незнакомцу, наклонился и тихо спросилъ:

— Вамъ не хорошо? Вы не здоровы, сударь? Не могу ли я быть вамъ полезенъ? Дайте мнѣ вашу руку. Пройдемте въ буфетъ. Вы выпьете что нибудь. Эго подкрѣпитъ ваши силы!

Молодой человѣкъ молча оперся на руку Гудовича.

— Идемте... Что эго съ вами? Вѣроятно, вы много проиграли?

— О, нѣтъ,—глухо отвѣтилъ незнакомецъ, —это значитъ, что я... еще увижу завтрашнее утро!

(Продолженіи слѣдуетъ.)

Не-Крестовскій.