"Вечерний Новосибирск"
3 января 1960 года.
5 января 1960 года.
7 января 1960 года.

КОНДР. УРМАНОВ

"Здесь будет город заложён"....

«Железнодорожный мост через реку Обь был краеугольным камнем, положенным в основание города Новониколаевска...».Гр. ЖЕРНАКОВ.
(Из истории нашего города).

У ВСЯКОЙ книги есть первая страница, у всякого города есть день рождения, а. значит, были люди, положившие в его основание первый камень.

Стремительное развитие Новосибирска — ему в прошлом году исполнилось 65 лет,— бесконечный приток все новых и новых сил. поражают не только приезжего человека, но и постоянных жителей. С первых дней Советской власти город оделся в рабочую одежду и до сих пор не расстается с ней. поднимая Корпуса заводов и фабрик, каменные громады кварталов, театры и школы.

Покой чужд его характеру. Город устремлен в будущее.
А прошлое? Многие ли знают, кто повернул трассу великой сибирской магистрали и дал ей иное направление? Как вырубалась тайга на берегах Оби и Каменки и кто были первыми засельщиками? Как складывалась общественная жизнь в быстрорастущем поселке?

Я хочу напомнить о первых днях жизни родного города, о человеке, который положил в его основание и свой труд, и свое видение будущего. Этим человеком был инженер-путеец, писатель Николай Георгиевич Гарин-Михайловский.

Всю ночь рыбак Гусев спал неспокойно. Ему казалось, что кто-то ходит по берегу, спотыкается о камни и тихонько ворчит.
А кому там ходить? Ниже по течению стоят три избушки кривощековских рыбаков, да в глубине бора живут переселенцы — вятские плотники — живут тихо, мирно и только изредка приходят купить рыбы. Бывает иногда, бродяга или беглый каторжник наведаются.

— Ну что ж. — скажет ему Гусев. — садись вот рыбки поешь, ушицы похлебай, а я — не судья тебе и не царский доглядчик...
Поест человек, отдохнет, а ночью попросит перевезти на левый берег. И не случалось никогда, чтобы ему показывали нож...
И что за ночь такая выдалась? Десяток раз вставал старик и выходил на берег. Могучая Обь плавно несла свои воды к далекому северу, а рядом, в камнях, билась и шумела маленькая речка Каменка; к ее шипенью прибавлялся ещё шум падения воды с развороченной плотины мельницы кривощековского предпринимателя Шмакова, построенной немного выше устья. Над крутым каменистым берегом дремали сосны; возле избушки, на вешалах, сушились сети; у берега, среди валунов, слегка покачивалась большая черная лодка. А на реке — простор и тишина.

Совсем не то на сибирском тракте; там день и ночь мчатся тройня
с удалыми ямщиками, идут обозы с товарами, тянутся партии ссыльных и каторжников к неведомым местам.
Там — жизнь, а здесь, на великой сибирской реке. — первозданная тишина, и только одинокие рыбаки на лодках да редкие пароходы бороздят ее поверхность.
Когда выходил последний раз из избушки, проснулась жена:
— Ты пошто. Лексеич, маешься?..
— Не могу уснуть...
— Ай што попритчилось?..
Не ответил... Вышел на берег, сел на бревно, принесенное еще весенним половодьем, и закурил неразлучную прогоревшую трубочку.
Уже за высоким бором пылала утренняя заря, на прибрежных полянах легко различались стволы берез и осин, а на взгорье, среди густого сосняка, поднимались прямоствольные лиственницы; по берегу Каменки кустились калина и смородина, темнели шапки черемух, раскидистых ветел.
Сидел рыбак, курил да так и дождался восхода солнца.
Засверкала река веселыми блестками, в кустах запели мухоловки, горихвостки, варакушки, в бору засвистели иволги — тут уж совсем не до сна. Надо сеть выбирать, что поставил с вечера в устье Каменки, осмотреть переметы.
Подошел к берегу, поплескал в лицо охладившейся за ночь водой, смочил лысину, прошелся пятерней по завиткам сивой бороды — и облегченно вздохнул, словно сбросил усталость от бессонницы.
— Пора за дело браться...
В сеть-частушку набилось много ельцов и сорожек, а на переметах оказались два кострюка и десяток  добрых стерлядей.
Вернувшись на берег, старик окликнул жену:
— Марья!..
А когда она подошла, сказал:
— Дивно сегодня попало в нашу кормилицу... — так он называл сеть-частушку. — Давай корзину да помогай...
Осторожно разбирая сеть и побрасывая жирных ельцов в корзину, наказывал жене:
— Снесешь в Бугры, к Ивану Маркелычу. Прошлый раз просил, чтоб беспременно ему ельцов и сорожек. — «Люди, говорит, заходят выпить, а закусить нечего подать. А твои ельцы вроде воблы. Хорошо бы, говорит, тебе научиться их коптить, я бы на десяток пятачок накинул»...
— Человек свой интерес имеет, у него монополка, а нам какая надобность за пятак отдавать ему рыбу? — отозвалась жена. — Не много от него, пузатого, добра видим... Вялить еще можно, а коптить — дело хлопотное...
— Пьяному все сойдет. Так ему и скажи... А кострюков да пяток стерлядок занесешь к Махровым. Только за бесценок не отдавай, он жмот известный: на копейку полтинник нажить хочет... Табаку и спичек возьмешь...
— Керосин весь вышел, — напомнила жена.
— И керосину возьми. А то вечерами сидим, как сурки в норе... Детишкам пяток стерлядок оставь, сготовишь им ушицу. Время будет, так вернешься, а нет — завтра придешь. С сеткой надо поплавать, стерлядь пошла...
Управившись с рыбой и развесив сети для просушки. Гусев перевез жену на левый берег, вернулся н только прилег в тени на брошенную ветошь, чтобы отдохнуть,— услышал крик:
— о-о-у-у... а-а-а...
Не поднимаясь с постели, увидел: на том месте, где он только .что высадил жену, стояли три человека.
Несердито проворчал:
— лодку давай... А што тут делать? С рыбой жена ушла, а катать мне вас недосуг...
Но крик повторялся не раз. Конечно. пусть бы себе кричали, он никому не обязан подавать лодку. Однако настойчиво повторяющийся зов не давал сомкнуть глаз.
Приподнялся, посмотрел на Бугры, раскинувшиеся в низине, по речке Туле, под высокой березовой рощей. Туда только что пошла жена с рыбой, а правее, на высоком берегу, рассылались избушки родного Кривощекова. Над поселками поднимались прямые столбы белесого дыма и терялись в синем небе.
А люди кричали: нужно было плыть.
Уже сидя за веслами, почувствовал страшную тяжесть во всем теле, словно он целые сутки, не разгибаясь, плыл против течения. Спокойная в это утро река с невероятной силой сносила лодку. Последние силы выматывала у рыбака.
На берегу старик увидел неизвестных людей. Первым подошел к нему человек в белом кителе и белой форменной фуражке. У него аккуратно подстриженная с боков темная бородка, небольшие усы, а лицо светлое — показалось старику добрым.
Поздоровались.
— Ты что ж. милый человек, не отзываешься? Мы кричим, просим перевезти, а ты будто не слышишь?
И, как старым знакомым. Гусев ответил:
— Так случилось... Ночь не спал, притомился и прилег было отдохнуть. Слышу — кричите. Думал, какие-нибудь кривощековские гулеваны кличут. Бывает, напьются, а потом катай их... Нет, я таких не уважаю...
Человек в белом кителе отозвался:
— Видишь ли, отец, мы не гулеваны. Мы ищем место для постройки железнодорожного моста через Обь. Слыхал, поди, что к вам ведут железную дорогу?..
— Слыхать-то слыхал, только, сказывали, железка пойдет через Колывань. Известно,— там город, А тут што? Пустота. Только и деревень — Кривощёково да Бугры. Народу много потребуется, а где он у нас. народ?..
— Народ соберется, об этом горевать не приходится — голодающих пол-России.., — чиновник говорил, а сам смотрел на правый берег Оби.— А скажи, пожалуйста, у твоей избушки камень виден — что он. прямо из берега выходит?..
— Весь берег каменный, и речка в камнях бьётся. Каменкой прозывается...
— Ну, тогда поплыли... Мы — твои гости... Троих нас лодка поднимет? За все заплатим, не изволь беспокоиться...
II.
Это был инженер-путеец, один из строителей Великого сибирского железнодорожного пути Николай Георгиевич Михайловский, впоследствии известный писатель Н. Гарин-Михайловский, автор «Детства Темы», «Гимназистов», «Студентов», «Инженеров» и многих очерков и рассказов.
В то время еще не было точной карты, где должны были лечь рельсы великого пути к далекому Владивостоку. Проектировщики наметили путь от Омска до Иркутска почти параллельно сибирскому гужевому тракту: Омск — Каинск — Колывань — Томск — Красноярск — Иркутск. «Комитет по строительству Сибирской железной дороги» и направил Николая Георгиевича для уточнения пути, а особенно, выверки мест, где должны быть построены железнодорожные мосты.
Экспедиция Николая Георгиевича прибыла в город Колывань в начале лета 1891 года. Весь путь от Омска до Колывани ехали на лошадях — строительство дороги только начиналось от Челябинска. На этом большом пути — от Иртыша до Оби — не было ни гор. ни значительных возвышенностей, зато бесконечное количество больших и малых озер покрывало Барабу. Здесь нелегко будет прокладывать линию. Обилие озер и торфянистых болот — вот препятствия. с которыми встретятся строители.
Николай Георгиевич, слышал от стариков, что некогда здесь было море, а горько-соленая вода - во многих озерах как бы подтверждала их слова.
Долго тянулась экспедиция по этому озерному краю с березовыми колками и узенькими полосками крестьянских посевов на гривах. Часть пути проехали по Сибирскому тракту, соединяющему Екатеринбург с Иркутском.
И вот, наконец, Гарин-Михайловский со своими спутниками оказался в Колывани — небольшом городке, начавшем свое существование чуть ли не с основания Чаусского острога, в 1713 году.
Изыскатели остановились в заезжем доме и, как только все вещи были снесены в большую комнату, Николай Георгиевич отправился на окраину, чтобы взглянуть на реку Обь и, может быть, наметить место постройки моста.
Город стоял на возвышенности; отсюда, с кручи, скатывались вниз огороды мещан, самого многочисленного сословия колыванцев. На огородах буйно росли подсолнухи, картофель, кудрявились горох н морковь. По улице бродили куры, горланили петухи, а на лугу белели гуси и утки. Все здесь, как в любом заштатном городке матушки-России!..
За огородами извивалась небольшая речка Чаус, а чуть пониже Колывани. отрезанное речкой от взгорья, стояло село с высокой белой церковью. Из краткой истории, которую пришлось услышать дорогой от ямщика. Николай Георгиевич знал, что почти двести лет назад в эти места пришли казаки и построили Чаусский острог. Позднее острог был перенесен на место нынешней Колывани (беспокоили весенние паводки), а поселок Чаус так и остался, окруженный со всех сторон водой.
На восток и к югу расстилалась огромная пойменная низменность, изрезанная протоками и старицами. Это работа Оби в весеннее половодье. По берегам этих промоин зеленели кусты тальника и росли одинокие с широкими кронами ветлы. За этой зеленой болотистой равниной виднелась полоса Оби и высокий правый берег, покрытый соснами и одинокими березками. Только глядя вниз по течению. Николай Георгиевич увидел ширину этой великой реки. Она напомнила ему Волгу в среднем течении.
И как-то невольно пришли на память стихи Пушкина:

На берегу пустынных волн
Стоял он. дум великих полн.
И вдаль глядел.
Пред ним широко
Река неслася;
Бедный челн
По ней стремился одиноко...

— «Стремился»... — вздохнув, проговорил Николай Георгиевич, — Никто и никуда не стремится пока в этой стороне!.. Но придет время, зашумишь и ты, матушка Обь. не хуже Волги... И по тебе поплывут белые лебеди, оглашая окрестности веселыми гудками...

...Уже сидя за чаем. Николай Георгиевич говорил любознательному хозяину дома:
— Совсем глухая ваша сторона. Никакой жизни на Оби не видно — ни пароходов, ни рыбачьих лодок...
— Это правильные ваши слова. — отвечал хозяин баском. Он был крепок. чернобород, с широким красным лицом, словно только что вернулся из бани.— Глухота у нас известная... Да и с чего веселью-то быть? Ни фабрик, ни заводов. один мужик кругом да и тот снулый: уберется с хлебом и спит зиму, как сурок. Опять же купец у нас не рисковый: сидит и поглядывает. как копейка рубль в мошну загоняет, а штоб самому перстом двинуть — ни в жисть. Привыкли на готовом деньгу наживать... Вот железка пройдет, может, зашевелятся...
— Конечно, железная дорога много внесет нового, люди по-другому жить станут; вся Сибирь
вздохнет, богатства свои откроет, что лежат втуне... Все это будет, а сейчас я вот гляжу и удивляюсь: кругом золото, а люди ходят и нагнуться не хотят, чтобы взять его...
Хозяин не понял, о каком золоте говорит гость.
— Золота у нас нету,— решительно заявляет он.
— Да ведь я не о настоящем золоте. У вас земля — золото; вон какие хлеба стоят на полях! А для скота какое раздолье! Лес рядом да и река, должно быть, рыбная...
— Как не быть рыбе... У нас и осетр, и нельма, и таймень в реке водятся... Прикажите, сейчас работников пошлю, стерлядей вам на уху наловят...
— Надо, чтобы рыба в магазине была. Приехал человек, пошел и купил...
— Разве што для приезжих, а для наших чиновников да мещан такая рыба не по карману, чебаками, карасями да щуками довольствуются...
В избе жарко, хотя и окна открыты. Николай Георгиевич давно уже снял китель и теперь сидел в белой рубашке, пил чай, потел и вытирался нарядным полотенцем, расшитым на концах красными петухами. Из окна были видны Обь и вся широкая зеленая низменность. .
— Место у вас не подходящее для постройки моста.— говорит он в раздумье, глядя вдаль.— От города до правого берега Оби должно верст двенадцать будет?..
— Так считают.— соглашается хозяин, стараясь понять, к чему гость клонит разговор?
— Вот и судите.— Николай Георгиевич берет бумажку, чертит какие-то линии, обозначает реку и спрашивает: — Можно тут строить мост? Двенадцать верст, эта ведь не шутка. Какую насыпь надо вести через эти заливные луга и болота, сколько надо народа?..
Хозяин плутовски улыбается в мохнатую бороду: «Знаем, дес-
кать, вас, инженеров».— и ведет речь в пользу родного города:
— А вам чего бояться? Вы инженер. Укажите путин, а там люди сделают. Денег у казны много... А людей набрать — раз плюнуть, только объявите про железку, враз явятся. Мужик наш хотя и снулый, а до денег жадный — пуп рвать будет, а дело сделает. Кирка да лопатка, да мужицка хватка — горы сравнять могут. Сейчас наши люди, как застоялые кони, только запряги — враз возьмут. Не то, что насыпь по болотам поднимут, — Обь перегородить могут...
— Да зачем же такой труд? — перебивает его Николай Георгиевич.— И для казны это накладно... Свет не клином сошелся на Колы-вани. Может, другое место найдется, более удобное...
— Казну вам нечего жалеть. Она свое возьмет... — не унимается хозяин.— Казна казной, а вам и свой интерес соблюдать нужно. Без этого мир не стоит...
Это походило на намек о взятке; Николай Георгиевич строго посмотрел в заплывшие глаза хозяину и сказал, не повышая голоса:
— За такой «интерес» в тюрьму попадают, мил человек...— и встал из-за стола...
А на следующий день Николай Георгиевич снова услышал об этом «интересе» — уже от колыванских купцов.
Рано утром Николай Георгиевич нанял лодку. сплавал за Обь и вернулся с твердым решением: строить мост здесь нельзя. Значительно ниже Колывани он обнаружил каменные выходы у правого берега, но болотистая низменность была еще шире и так же изрезана протоками. Здесь, кроме насыпи для линии, потребуется еще постройка дамбы для ее ограждения.
— Нет и нет! — сказал Николай Георгиевич, усаживаясь за составление подробного письма Комитету по строительству дороги. Нужно» было доказать нелепость первого плана и неизбежные огромные расходы по строительству моста в районе Колывани. Не может быть, чтобы не нашлось более подходящего места. Просматривая карту, он видел: проектировщики проехали по Сибирскому тракту, наделали неисчислимое количество кривулин и, не изучив местности, не. проверив, поставили точку у Колывани: быть здесь мосту- А ведь это великая сибирская магистраль! И чем прямее пересечет она огромную страну до Владивостока. тем лучше... Но, чтобы отрицать хотя бы даже детали в старом проекте, нужно было предложить что-то новое, свое, а своего не было. Он верил: оно будет, обязательно будет, но пока...
За этими расчетами Николая Георгиевича и застали купцы. Они вошли в сопровождении хозяина, и было видна, что 'Явились по его извещению. Гости представились, как депутация города, что пришли осведомиться: скоро ли начнется строительство железной дороги и моста через Обь в их районе?..
— Купечества это касается в первую голову.— начал один из них. самый представительный, каких немало видел Николай Георгиевич на Волге: в Нижнем. Казани, Самаре. Он сидел против него. закрывая остальных своей широкой спиной, сидел по-хозяйски, прочно.— Народ хлынет на стройку; его кормить, обувать, одевать нужно. Вам это должно быть понятно. А мы на гуже всю жизнь живем — товар-то не враз подбросишь... А народ рабочий шумливый и до беспорядков охочий... Вот мы и пришли к вам поговорить...
— Да... Надо поговорить, господин инженер...— подтверждает сипловатым голосом другой купец.
Николай Георгиевич снял очки и положил на бумагу: он несколько смущен появлением депутации.
— Вы, господа, ставите меня в затруднительное положение. Я не волен решать эти сложные вопросы. Комитет по строительству дороги поручил мне проверить первую наметку пути и отыскать место. где лучше пересечь Обь. Вот моя задача...
Он рассказал обо всем, что успел увидеть за два дня. проведенных в Колывани. и не подал никаких надежд на то, что их городок окажется на великом пути, который свяжет Дальний Восток со  всей Россией.
— Так ведь дорогу-то к нам все-таки поведут! — не унимался купец.— Два инженера были у меня в гостях, планы показывали и мы — в уверенности...
Николай Георгиевич отрицательно качает головой:
— Ничего не могу сказать определенного... Проложить железнодорожную линию, это не на телеге проехать: не понравилось болото — можно миновать, другой путь найти... Дорога строится на века, к тому же это магистральная линия, здесь многое нужно учитывать... И строить ее будем не мы, а другие люди. Наша обязанность
— найти лучшее место для строительства моста через Обь...
Из-за широкой спины дородного купца высунулся опрятненький старичок с узенькой бородкой и голубыми глазами. «Такому свечи в церкви продавать, а не торговлей заниматься»,— подумал Николай Георгиевич.
— Выходит, бабка надвое сказала,— хихикнул он.— То ли дождик. то ли снег, то ли будет, то ли нет...
— А чего ж смеяться? — сердито глянул на него первый купец.— О деле говорить надо, а не смеяться... Все от людей зависит. Вот проведет господин инженер карандашом линию через нашу Колывань — и все закрутится, только товар подвози да корми людей. А не захочет...
Николай Георгиевич вздернул плечами:
— Ничем не могу вас обнадежить, господа... Дело это государственное. большое, и мое желание
— ничего не значит...
Долго сидели купцы, говорили об «интересе», от которого не должен отворачиваться человек и, наконец. пригласили «на чашку чая», полагая, что за самоваром, за доброй чаркой вина, сердце инженера отмякнет, и дело повернется в лучшую для них сторону.
А вечером инженера н его спутников не оказалось в городе...

III.

Сейчас, сидя в лодке и глядя на приближающийся берег. Николай Георгиевич вспомнил об этом «бегстве» и подмигнул одному из своих спутников:
— Прозевали купцы... Не удалось втянуть нас в «интерес»...
В тот «критический» вечер, не дожидаясь назначенного часа. Николай Георгиевич заказал лошадей и выехал из Колывани вниз по Оби. По карте, по разговорам с людьми Николай Георгиевич знал, что в низовье картина берегов примерно такая же. как у Колывани. но чтобы самому  убедиться в этом, он побывал в деревне Скала, в большом старинном селе Вьюны, посетил правобережное село Дубровино. Везде широкая низменность была изрезана речками, пестрела сотнями озер. Нет. о строительстве здесь дороги не могло быть и речи.
Переход через Обь нужно было искать где-то выше. Экспедиция повернула обратно и спустя несколько дней вышла к деревне Кривощёково...
Рыбак налегал на весла, поскрипывали уключины, у бортов журчала вода, а Николай Георгиевич не сводил глаз с каменных выходов на крутом берегу, с валунов гранита. оглаженных вешними водами, с маленькой избушки рыбака, прислонившейся боком к каменной стене. — смотрел, и радостное чувство теснилось в груди, словно все трудное осталось уже позади.
Не успела лодка ткнуться носом в песчаный берег, как Николай Георгиевич выскочил и. поднявшись на высокий берег, долго и пристально глядел на широкий разлив реки у поселка Бугры, на зеленые острова, на чудесную березовую рощу за поселком. И возле рощи и ниже поселка Бугры виднелись гранитные выходы. Местное население уже пользовалось каменоломней. Это особенно обрадовало Николая Георгиевича. И не потому, что камень для постройки моста можно будет брать на месте. — гранитные выходы означали, что и ложе реки каменное, самое прочное основание для опор моста. И хотя по левому берегу придется вести значительную насыпь для полотна дороги, лучшего перехода через Обь он не встречал.
Сжимая белую фуражку в правой руке, он громко начал читать стихи любимого поэта:

Здесь будет город заложен
На зло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно...

Рыбак смотрел на него снизу и, улыбаясь в бороду, сказал:
— А начальник у вас веселый, дай бог здоровья. Только какой же здесь можно построить город? Тайга непролазная...
Николай Георгиевич услышал слова рыбака и отозвался с кручи: — Ничего, старина! Осядут здесь многие строители моста и железной дороги, подъедут новоселы. и город образуется. Ведь и в тайге люди живут. Приедет одна семья, поставит избу, а там другая семья заявится, и получится
поселок...
— Не шибко-то подъезжают, — не унимался рыбак. — Вот пониже, к Ельцовке,— он махнул рукой на запад. — поселились вятские. а больше никто не едет. Мужику нужна земля, от нее люди кормятся, а где ее взять в тайге? Корчевать лес — сила нужна. Так и / живут — на рыбке да на ягодках...
— А что, там еще есть речка? — Даже не одна. Ельцовками называются. Ельчик по весне туда заходит на икромет. Страсть какая сила его идет — сети рвет...

Позднее, после обильного чая с брусничником, Николай Георгиевич с одним из своих спутников отправился берегом реки вниз. Ему казалось, что постройка моста. где скрестятся две магистрали — железнодорожная и водная, — непременно вызовет возникновение не просто поселка, а города, которому в будущем, может быть, придется играть значительную роль в жизни края. Хотелось заранее взглянуть на то место, где «...будет город заложён»... По песчаному берегу идти было легко. Иногда на их пути попадались маленькие ручьи, образовавшиеся от подземных ключей: вода в них была прозрачная и холодная. На кромке бора виднелись порубки: стояли высокие пни и валялись вершины; это, должно быть, кривощековскне мужики хозяйничали в бесхозяйственном лесу. Порой вековые сосны, поваленные бурей, преграждали нм путь — место было совсем не обжитое, дикое. Присев перекурить на замшелую буреломину. лежавшую у крутого обрыва, и вглядываясь в левый берег. Николай Георгиевич спросил своего спутника: — Вы видите на той стороне широкую протоку?— и. не дождавшись ответа, продолжал: — Это, безусловно, будущий затон; здесь по зимам будут отстаиваться и ремонтироваться пароходы... Как видите, сама природа здесь идет навстречу человеку... Он верил, что это будет именно так. Позднее они обнаружили в бору несколько домиков, в которых поселились пытливые вятичи, искавшие удобные места для жительства. Они прошагали пешком через Урал, через степи Западной Сибири, чтобы обосноваться у большой реки. Здесь была тайга и не было пахотной земли, которую можно возделывать, А что человек без земли? После посещения вятичей они долго еще ходили по бору. Побывали у первой Ельцовки. берега которой заросли смородиной и черемухой, а ноги часто путала ежевика; много в лесу было брусники с ещё незрелыми ягодами. Бор был старый, и толстый слой опавшей хвои мягко прогибался под ногами. Сквозь густое сплетение ветвей еле пробивался солнечный свет; папоротник был высок и бледен.
От Ельцовки они повернули на юг, но так и не нашли значительных полян, где можно было бы обосноваться первым засельщикам. Все бор и бор. Он был так густ, что часто отживший свой век великан умирал стоя, навалившись плечом на соседа.
— Ну. что ж, — вслух рассуждал Николай Георгиевич,— разумному человеку лес не помеха. Срубит себе избу, построит двор, баню. — да, непременно баню, сибиряки любят париться. Да и как не любить, климат здесь все-таки не южный...
Уже перед вечером они вышли к речке Каменке и по ней — к избушке рыбака.
НЕСКОЛЬКО лет спустя, когда Николай Георгиевич был уже известным писателем, проезжая через Сибирь на Дальний Восток, он записал в дневнике: «Река Обь. село Кривощёково, у которого железнодорожный путь пересекает реку.
Изменение первоначального проекта — моя заслуга, и я с удовольствием теперь смотрю, что в постройке намеченная мною линия не изменена.
Я с удовольствием смотрю и на то, как разросся на той стороне (правый берег) бывший в 1891 году поселок. Теперь это уже целый городок, и я уже не вижу среди его (жителей) прежней кучки смиренных мелкорослых вятичей, год —другой до начала постройки поселившихся было здесь. За Обью исчезает ровная, как скатерть, Западная Сибирь. Местность взволновалась, покрылась лесом и глубокими падями (оврагами), повалилась вдаль, открывая глазу беспредельные горизонты»...
На фронтоне здания маленькая вывеска: «Станция Обь». Поезд уходит на восток. Николай Георгиевич стоит у окна и пристально смотрит на новенькие пристанционные домики молодого города. Совсем еще недавно здесь была непроходимая тайга. Сейчас уже на расчищенных площадках белеют новые дома, выстраиваясь в прямые улицы. У города еще младенческий возраст, но он растет не по дням, а по часам и. может быть, недалеко время, когда он развернет свои плечи. Вот поезд пересекает прямую и широкую просеку, и Николаю Георгиевичу кажется, что это один из будущих проспектов, который будет красой и гордостью будущих жителей. Небольшой городок со станцией Обь скрывается за высокими деревьями. Николай Георгиевич ещё долго стоит у окна, смотрит в сторону Оби и пытается представить себе: каким будет город через десять - пятнадцать лет? Ему приятно сознавать, что в возникновение города на Оби и он вложил часть своего труда...

Рисунки В.Федотова