Советская Сибирь, № 252, 07.10.1922, вторник
Иркутск в 1919-20 г.г. и гибель Колчака
(воспоминания).
I.
Конец 1919 года знаменуется самым широким разгулом произвола кровавой колчаковской диктатуры. Плеть, нагайка, расстрел и висельница—обычное явление. Стон идет от такого властвования в Сибири. Сегодня выпороли целую роту солдат и расстреляли десятого, вчера сожгли десятки сел, уничтожили десятки лучших борцов революции за одного убитого партизанами чешского унтер-офицера.
Так изо дня в день повторяется этот грязный и кровавый репертуар колчаковской трагедии. Изредка вам преподносится какая нибудь „новинка" вроде расстрела из орудий Александровского централа путём выпуска ядер и бомб по окнам и камерам набитым товарищами.
Невольно все эти картины встают в памяти, когда пробегает незаметно год за годом существования рабоче-крест. власти.
Ныне мы празднуем 5 лет существования республики советов.
За эти пять лет Сибирь имеет советских лет только 3,5. Почти 2 года за эти 5 лет вырваны в советской истории Сибири для существования столь бесславно погибшей колчаковии.
На самом последнем моменте это го издыхания адмиральского управления Сибирью, я и остановлюсь.
II.
К концу 19 года разгул кровавой колчаковской анархии достиг своего апогея.
Не говоря уже о рабоче-крестьянском элементе сибирского населения, колчаковской властью была даже недовольна наша сибирская буржуазия и вся меньшевистско-эсеровская клика, столь любезно ухаживавшая за „Александром Васильевичем" в конце 1918 года.
Ведь только год прошел, как "умный и столь импонирующий широким общественным кругам" и даже (?!) трудовому крестьянству адмирал стал ненавистным этим самым кругам.
В ответ на все проявления адмиральской диктатуры, Сибирь покрывалась целой сетью партизанских отрядов, подпольных большевистских и небольшевистских организаций. Появились свои крестьянские вожди этих отрядов и руководили борьбой с колчаковщиной внутри Сибири. Угрюмая сибирская тайга, всё больше и больше поглощала в свои зеленые объятья массы людей, готовых вступить в смертный бой с врагами трудового народа. Создавали даже свои республики, (Тасеевская). Жили прямо в снегу без пищи, умирали от голоду и холода, но боролись. Беспокоили всё время тыл колчаковской армии, развинчивали рельсы, делали налеты на поезда и обозы и опять прятались в родную тайгу. Недаром японцы и чехи говорили:—"В Сибири каждый пень подальше от ж д. стреляет в тебя.
А тут в лоб бьёт регулярная Красная армия. Объединённые в одном порыве и партизаны, и регулярные красноармейцы употребляли отчаянные усилия к тому, чтобы сдавить в своем железном кольце колчаковию. И били, как говорится, „в хвост и в гриву". В гриву—железной дисциплиной, великолепной тактикой и военной стратегией, своим классовым сознанием всей важности и необходимости происходящей борьбы, в хвост—разрозненными, но постепенно разлагающими войска Колчака партизанскими налетами и выступлениями, а также искренним желанием скорей увидеть на территории Сибири Советскую власть.
И под давлением этих сил, не связанных между собою живой связью, а духовной, колчаковия постепенно растаяла, как дым, и ушла в прошлое.
Одна за другой, под тяжелыми ударами регулярной Красной армии падали "твердыни" колчаковской диктатуры.
Один за другим колчаковские города делались советскими и Красная армия, не зная поражений, шла победоносно на восток все дальше и дальше.
Не выдержавшие решительных и смелых боев под Омском, частичных боев под Томском и Красноярском, войска Колчака таяли, уменьшались в числе и теряли облик какой-либо организованной войсковой единицы. А Красная армия шла и наступала, делая беспримерные тяжелые переходы по нескольку десятков верст в сутки вперед.
Между Красноярском и Иркутском разыгрывается последний финал гибели колчаковских войск. Демобилизованные, истощённые долгим отступлением, войска тают.
Всё честное у них уходит. Остаются офицеры и юнкера, которые готовы хоть умереть, но не сдаваться Сов. власти.
С ними, в кругу своих любимцев-генералов Каппеля, Войцеховского, Сахарова, Пепеляева и других, находится и сам Колчак. Все шансы на победу Красной армии исчезли, все карты биты. Один выход—бежать на восток под прикрытие союзнических штыков. Создаётся план бегства. Колчаку формируется специальный поезд, всю полноту власти он передает тройке военных и торжественно заявляет, что он в силу стечения многих и всяких обстоятельств больше уже не „верховный всероссийский правитель", а не больше не меньше, как старый адмирал А. В. Колчак. Дело сделано. Вперед посылается с отрядом офицерства Ин. Войцеховский— „прочистить путь, и занять временно г. Иркутск. Сахаров посылается к югу от магистрали ж. д. тоже с отрядом для перехода по ту сторону Байкала и торжественного приёма„простого" адмирала Колчака.
Чехи, во избежание всяких недоразумений, „арестовывают Колчака, сажают его в прекрасный салон-вагон, прицепляют к поезду 2 вагона вин, вагон провизии и несколько вагонов имущества Колчака и его двора вместе с целым гаремом беженок прекрасного пола знатного происхождения; на паровозе водружается чешский военным флаг, и „в благоденствии мирном" Колчак трогается в путь-дорогу.
Но тут случается небольшая неприятность. Во первых—Иркутск занят повстанцами и все министры Колчака попадают в руки революционных властей, во-вторых, Красная армия беспощадно надвигается и наступает на хвост Колчаку, вступив в бой с арьергардом чешско-румынских войск. Колчак попадает в дурацкое положение. Перед ним два выхода—или слезать с поезда и итти на юго-восток, или под чешским флагом двигаться по прежнему на восток по линии ж. д. Колчак выбирает последнее. Выбирает потому, что впереди есть на колёсах золотой запас, размещенный в 30 вагонах и в душе теплится надежда: „авось продержусь, чехи помогут". Едет. И вдруг,—о проклятие!—Он неожиданно попадает в плен к этим повстанцам и вместо Д. Востока попадает в "иркутскую тюрьму, послужившую последним, на сём грешном свете, местопребыванием Колчака.
III.
Перейдем к описанию иркутских событий. В связи с постепенным отходом колчаковцев на восток, Иркутск делается последним оплотом колчаковской власти. В него из Омска перекочевывает „совет министров", перебираются из всех городов контр-разведки, военные школы, перевозится золотой запас, формируются золотопогонники. Колчак остается на фронте и двигается до описанного уже момента вместе с своей тающей армией.
В подполье кипит работа в двух направлениях. Работает коммунистическое подполье имеющее в г. Иркутске свои областные и губернские организации—партийные комитеты, военные штабы и красные кресты и работает подполье—эсэро-меньше-
вистское, имеющее также свои соответствующие организации, возглавляемые в своей деятельности называвшимся в то время „политцентром". К коммунистической организации примыкают левые эс-эры к отдельные анархисты. К эс-эровской—кроме эс-эров и меньшевиков разных мастей и оттенков, земцы и кооператоры. Наши коммунистические стремления—власть советов. Их стремления —„буфер"1 от берегов реки Оки (ст. Зима) до берегов Великого океана.
Первоначальное общее стремление „изничтожить" Колчака. Вокруг наших организаций группируются почти все партизанские отряды численностью до 20—30 тысяч в районе Иркутской губернии и рядовой элемент некоторых городских воинск. частей. Они имеют много эс-эровски настроенного офицерства и их опора—части особого назначения.
Делается попытка договориться об объединённом выступлении против Колчака. Но эта попытка имевшая место два раза, кончается по многим причинам неудачей, и организации ведут каждая самостоятельную подготовку к возможному выступлению.
Они выступают вперед. Их частями забирается сначала Верхоленск, потом Балаганск, Черемхово, Глазковск. предместье, Знаменское предместье. Чехи и японцы держат нейтралитет, так как ничего не имеют, в конце-концов против свержения власти Колчака, если это свержение будет иметь за собой какую-нибудь демократическую республику с Учредит. Собранием" по отношению к возможному выступлению большевиков за Советскую власть, держаться осторожной а выжидательной политики, пообещав через эс-эров подавить силой всяческое большевистские выступление, если таковое произойдет: „Только за Уч. Собр., никаких советов!.." Линия Железн, дор. обявляется нейтральной, боёв для обоих сторон в полосе отчуждения не допускается. Таковы условия союзного командования.
Под этим благословлением уполномоченного Чехословацкой республики д-ра Благож начинается борьба с одной стороны политцентра, с другой—генерала Сычева, командующего военным иркутским округом. Борьба идет сначала вяло. Политцентром „забирается ряд городов без всяких осложнений. В борьбу втягиваются рабочие, кипящие ненавистью против Колчака и в душе лелеющие идею Советской власти. Каков же их разочарование, когда они, "победив", видят у власти прежнее офицерство в золотых погонах и старых приятелей Колчака эсэров. В некоторых случаях, они обращаются к нам с вопросами, как быть дальше? (Черемхово). В некоторых случаях они после Колчака сбрасывают сами политцентр и создают ревкомы (Верхоленск и Балаганск).
Наша организация ведёт выжидательную политику и даёт директиву:—„Пользуйтесь моментом, вооружайтесь, создавайте рабоче-крестьянские дружины и ждите дальнейших указаний".
Партийным отрядам отдается распоряжение кольцом стягиваться к Иркутску.
Борьба разгорается. Моментом вмешательства в эту борьбу коммунистических сил является канун Рождества 1919 г. Кругом Иркутска пылал пожар восстаний.
2 части Иркутска—Знаменское и Глазковское предместье—были захвачены повстанцами. Сычев употреблял отчаянные усилия, чтобы изжить "эту маленькую неприятность". Рабочие рвались в бой и требовали коммунистического вмешательства, хотя бы и без открытого лозунга „вся власть советам", учитывая враждебное настроение японцев и чехов, имевших большую численность в г. Иркутске.
Наш партийный комитет решил выступить пока не выкидывая в тактических соображениях своего лозунга, с тем чтобы, использовав момент, найти способ восстановить Советскую власть. Колебавшимся рабочим и солдатам дано было приказание— бороться, так как в борьбе приняла участие Р.К.П. В политцентр для контактирования деятельности от комитета был послан я. Сразу же был создай нажим на фронте по берегу реки Ушаковки.
Началось формирование прямо в боевой обстановке рабоче-крестьянских дружин, была освобождена тюрьма с сидевшими в ней многими товарищами, (которая, между прочим, до нашего вмешательства, эс-эрами не освобождалась из боязни к чехам и находилась под адским артиллерийским огнем неприятеля) из коих была создана особая боевая дружина под руководством исключительно коммунистического командного состава.
Вскоре знаменцы соединились с глазковцами и началась борьба не на жизнь, а на смерть. 8 дней Иркутск представлял из себя боевой фронт. Свинцовый дождь поливал улицы и решетил дом, снаряды со стороны врага (с нашей стороны за время всех боёв орудия в действии не были, хотя и была полная возможность этого, жалко было портить город) разрушали постройки. В ночь на 4 января 1920 г. всё кончилось неожиданно-скорым занятием самого города. Дело в том, что изолированные со всех концов, в том числе и от семёновцев, сычевцы, не получая боевых подкреплений, истощили свои запасы. Поняв всю безысходность своего положения, они решили на 7-й день боев затеять мирные переговоры с эс-эрами. Бои были на сутки приостановлены. Сычев, Пользуясь этим обстоятельством, не предупредив даже целиком своего фронта, с кучкой приверженцев, захватив золото в банке, бежал из Иркутска.
Обманутые Сычевым, егеря и казаки, узнав о его бегстве, добровольно сложили оружие и передались повстанцам и в ночь на 4 января 1920 г. город Иркутск был взят.
А утром все бойцы, с частью уже пришедших партизанских отрядов влились под музыку длинной колонной в город.
Совет министров был арестован. Имена арестованных известны Сибирякам, т. к. все эти министры впоследствии судились в Омске Сов. властью. В Иркутске воцарился Политцентр. Но не надолго. Вскоре армия и рабочее население потребовали того, за что они так стройно сражались—Советской власти. Требование передать власть в руки Советов было направлено к Политцентру в категорической форме. Повстанцы отказались подчиниться эс-эровскому командованию, требовала снятия погон и пр., и пр. Одновременно от всех почти воинских частей город поступили заявления в наш Партийный Комитет взял власть в свои руки. Первое требование всей повстанческой массы было проявлено к Политцентру во время похорон жертв революции.
Стотысячная масса людей, организованными колоннами в десятых числах января, унося в могилу свежие трупы павших бойцов и в надгробных речах и в надписях знамен сказала свое твердое слово—вся власть Советам.
Среди моря этих красных знамен, жалко болталось лишь одно бело-зеленое знамя Политцентра с надписью "Вся власть Учредительному Собранию". И жалко было смотреть на „власть" в 7 человек идущих в спереди похоронной процессии.
Второе требование было предъявлено политцентру о сдаче власти во время заседания последнего в Русско-Азиатском Банке. Десятки делегатов от воинских частей и рабочих организаций явились прямо на заседание политцентра и ещё раз изъявили свою волю (18 января).
А 21 января Политцентр передал власть вновь сорганизованному военно-революционному комитету под председательством тов. А. Ширямова и членов—меня, Д. Чудинова, Сноскарева и Литвинова. На первых порах ревкому досталось очень много работы. Приходилось ликвидировать Колчаковские министерства (мне, между прочим, досталось по должности завед. Отделом Управления, ликвидировать министерство внутренних дел с его департаментами—вероисповед., гос. охраны, полиции, страховым и ор. и пр.) принимать колчаковских министров и Колчака, золотой запас, регулировать взаимоотношения с чехами и японцами. Помню первую встречу с Колчаком в одиночной камере Иркутск. тюрьмы.
Заходим. Стоит и приятно улыбается.
— Ну, как тюремный режим? Не притесняют Вас? дают прогулки, доброкачественную пищу?—спращиваем.
— Прогулку дают—10 минут, обращение вежливое, пища хорошая— не ожидал, — отвечает.
— Имеете ли претензии на конвой или тюремную администрацию?
— „Нет".
Рядом в камере сидит Пепеляев. Тоже „доволен" тюремным режимом.
— Даже жарко, а не то что холодно, очень просил бы прислать мне сапоги и мое бельё, —заключает свой ответ.
25 Января собрался первый пленум Городского Совета, который насчитывал, насколько помню около 200 человек коммунистов, 16 меньшевиков и 24 эс-эра. Кроме того около 50—70 человек беспартийных. Председательствовал на этом пленуме член ревкома Д. Чудинов.
С чехами и японцами в начале было чуть не столкновение на почве взятия власти ревкомом, но благодаря перемирию регулярных войск. Кр. армии с чехами на фронте, все недоразумения быстро удалось изжить. С этого времени Иркутск стал Советским.
V
Перехожу к последнему моменту —расстрела Колчака.
Случилось это через месяц после его ареста—в ночь с 8 февраля на 9 февраля. В эту историческую ночь Ревком приговорил Колчака к смерти и через несколько часов Колчак, вместе с Пепеляевым невдалеке от тюрьмы в Знаменском предместье были расстреляны—и их трупы поглотили холодные воды реки Ангары.
Мотивом к расстрелу были следующие обстоятельства. Теснимые регулярной армией, остатки колчаковских частей, имевших общее наименование „каппелевцев" решили занять во что бы то ни стало Иркутск.
Цель занятия была ясной—подкрепить себя, если удастся, освободить Колчака и захватить золото.
И вот эти остатки подошли вплотную к Иркутску и окружили его, полукольцом, по ту сторону реки Ангары.
Ревком решил защищаться. Из своего состава он выделил комиссара охраны г. Иркутска т. Сноскарёва. Иркутск стал баррикадироваться и готовиться к бою.
В это время агентами противника по городу стали разбрасываться портреты Колчака, появились листки с призывом свернуть Советы и вновь возвратить Колчаку власть. Не смотря на полную уверенностью в том, что у себя в тылу восстание не возможно, все же в перспективе предстоящего боя с каппелевцами не исключалась возможность нашего поражения.
Поэтому отчасти и по другим мотивам, Колчак вместе с Пепеляевым и был приговорен к расстрелу, что и было исполнено в указанную ночь. Сразу же после этого открылся бой с каппелевцами, закончившийся их полным поражением.
После этого Иркутск уж больше никто не безпокоил.
6 Марта в него вошел авангард регулярной армии. Золотой запас и министры были отправлены на Запад.
И. Сурнов. ("Глеб").
