Арт-склероз (1-й мемуарный стол с участием живых свидетелей становления прогрессивной культуры 90-х годов XX века)
4 июня, 2021

Первый круглый стол, с которого начинается данный проект, оказался совершенно прямоугольным, поскольку по-хорошему круглого стола в банкетном зале кафе «Каприччио» не нашлось. Тем не менее, большое спасибо Юрию Евдокимову (хозяину в том числе и кабаре-кафе «Бродячая собака») за то, что он сразу согласился поддержать инициативу немолодых уже художников, литераторов, актеров, журналистов, музыкантов, и пр. и предоставил место, где они могли бы встречаться и вспоминать лучшие дни своей молодости и зрелости — которые, по стечению временных обстоятельств, проходили в то странное десятилетие, что впоследствии получило название «лихие девяностые».

Эти т.н. круглые столы не имеют ни малейшего отношения к  научным конференциям и каким-то там диспутам,  поскольку здесь изначально не планируется обсуждать какие-либо проблемы. Если в процессе разговоров какие-то проблемы всё же будут обнаруживаться и формулироваться — это уже повод для проведения каких-то других симпозиумов, куда никого из участников «мемуарных» столов, возможно, и звать не имеет смысла — они уже сказали все что хотели.

В самый первый раз за столом собралась группа деятелей, особо отметившихся в Новосибирске в самом конце XX века в качестве провокаторов и инициаторов новых проектов в совершенно разных сферах культурной жизни города — от газетных публикаций до уличных манифестаций. На общем спокойном фоне тогдашней городской жизни всех их вполне можно было бы назвать трикстерами, — но, в отличие от традиционных трикстеров, все они оставили за собой длинный незабываемый шлейф всевозможных новаторских проектов, да и просто разных культурных безобразий*.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Вячеслав Мизин — художник, куратор и пр.

Алексей Казаринов — предприниматель, создатель андеграундных клубов, и пр.

Георгий Селегей — литератор, создатель литературной группы ПАН-клуб, и пр.

Дмитрий Рябов — литератор, участник литературной группы ПАН-клуб, и пр.

Юрий Чепурнов — актер, участник литературной группы ПАН-клуб, и пр.

Николай Гармонеистов (Ахавьев) — журналист, литератор, и пр. (ведущий).

Сергей Самойленко — литератор, журналист, и пр. (эксперт).

ЭКСПЕРТ. — Поскольку я в те годы в Новосибирске не жил, мне вообще хотелось бы услышать кое-что с теоретических позиций: какие структуры в 90-х начали появляться, какие новые отношения возникали между существовавшими на тот момент институциями и возникающими творческими, скажем так, объединениями.  Какое место занимали в региональном контексте — а также в федеральном и международном — все эти серьезные вещи. Так что, конечно, не стоит все переводить чисто на старые анекдоты. Хотя они и хорошо отражают суть происходившего в той реальности…

РЯБОВ. — Тогда всё сведется к одному: «Водка, девки...»

МИЗИН. — Ну да, в том числе. Вот и анализируй потом сам — по результатам встречи.

ЭКСПЕРТ. — Да ладно, лишь бы все было рассказано весело и без надувания щек, но ведь и культурное поле надо как-то обрисовать.

ВЕДУЩИЙ. — Кое-какие события тех лет интересующиеся люди могут сегодня восстановить разве что по обрывочным сведениям в Сети, которые все меньше и меньше похожи на то, как все было на самом деле.

РЯБОВ. — Так может, лучше взять и прямо сейчас все с самого начала напридумывать?

ВЕДУЩИЙ. — Да, собственно, никто и не запрещает. Можно наврать даже про сегодняшнее мероприятие. Например: «…Ну а в конце мы сожгли кафе».

РЯБОВ. — И как это понравится хозяину «Каприччио» Евдокимову?..

ВЕДУЩИЙ. — Точно так же, как понравилось в конце 90-х хозяевам клуба «Эсторо», когда там выступал ПАН-клуб, а в паузах лазили курить на чердак, нарушая противопожарную безопасность.

РЯБОВ. — Что-то я не помню такого!

ВЕДУЩИЙ. — Ну как же… Когда вас там застукал директор, он чуть с ума не сошел и отказался платить за выступление.

СЕЛЕГЕЙ. — Что-то я тоже такого не помню. Я помню другое: как ты перед выступлением попросил у замдиректора сотовый телефон и позвонил жене, чтобы она продиктовала тебе текст, который ты забыл. А связь тогда стоила огромные деньги, вот ты наш гонорар и выговорил за пятнадцать минут. Зато выписанному из Томска юмористу Евгению Шестакову тогда честно заплатили.

ВЕДУЩИЙ. — Вот уже становится ясно, что каждый помнит все по-своему. Хочу поддержать коллегу эксперта и напомнить, зачем мы сегодня здесь собрались. Если коротко и метафорично, то вот зачем. Лет двадцать пять назад в одной деревне жила злая собака, которая страшно лаяла из-под ворот на всех проходящих. А когда однажды сорвалась с цепи и по инерции вылетела на дорогу, то никого не покусала, сразу заскочила обратно и снова начала лаять из-под ворот. Что-то похожее произошло и в самом начале 90-х годов прошлого века: кто-то вырвался на свободу и стал осуществлять задуманное, кто-то вернулся к старой схеме подневольного творчества. Вот скажи, Алексей, клубы ты начал организовывать из-за денег, или ради торжества новой культуры?

КАЗАРИНОВ. — Вообще-то один из первых частных клубов «888» начал отбиваться уже через три месяца...

РЯБОВ. — Эти твои «три восьмерки» вообще были каким-то наркоманским притоном!..

МИЗИН. — …И в этом не было ничего плохого.

КАЗАРИНОВ. — Во-первых, никаким не наркоманским. Во-вторых, я сейчас говорю про деньги и про свободу. Ну, и про клубы тоже. Очень круто было, что власть просто не понимала в начале 90-х, что ей со всем этим делать. И мы тоже не понимали, потому что никаких лицензий тогда еще не было — ни на клубную деятельность, ни на торговлю алкоголем, вообще ни на что. Это уже потом хозяева города учились на нашем опыте, как все нужно правильно организовывать. Выждали — и научились.

МИЗИН. — Правильно. Мол, давайте дадим волю всем этим мудакам — и на их примере поймем, что и как правильно запрещать.

СЕЛЕГЕЙ. — У тебя получается, что кто-то нас специально завел, а на самом-то деле мы сами завелись.

МИЗИН. — И после этого оказались самопровозглашенными и социализированными тварями.

КАЗАРИНОВ. — Сперва власть нас в упор не видела, а мы ее. Поначалу мы только с местными бандитами имели отношения… Картина эпохи в клубе «888» отражалась ничего так себе. Кстати, на наркотики поначалу никакая власть внимания не обращала, поскольку стали появляться какие-то их новые виды, и многие даже не понимали, что это вообще наркотики. Говорю же: власти работали не на опережение, а на изучение.

РЯБОВ. — Вот в клубе «Черная вдова» у тебя, помню, водку уже не подавали.

КАЗАРИНОВ. — Правильно, — у нас не было лицензии, это пошел уже год 98-й.

РЯБОВ. — Подобную систему обучения власти цивилизованному хозяйствованию ведь можно назвать революционной?

ВЕДУЩИЙ. — Куда-то мы, похоже, свернули не туда.

ЭКСПЕРТ. — Давайте, говоря бюрократическим языком, вернемся к заявленной повестке.

МИЗИН. — Действительно, давайте попытаемся систематизировать базар. Собрались-то здесь, грубо говоря, три организации. ПАН-клуб — с какой-то своей наглой конституцией, но все равно существовавший при газете «Новая Сибирь». Далее — «Синие носы», представляемые мною, — мы стали как бы конституционными только после того как получили первый грант и перебрались в Дом Кондратюка...

СЕЛЕГЕЙ. — Кто ж вам тогда это позволил, кстати? Да вы, надо заметить, и раньше со своей группой проводили всякие мероприятия, делали показательные перформансы. Как-то раз с архитектором Ложкиным куда-то на острова плавали художественно хулиганить…

МИЗИН. — Ну, это было уже в самом конце 90-х. Тогда Ложкин хорошо зарабатывал и мог себе позволить арендовать теплоход, нагрузить на него километр водки и километр дураков. Но все это еще не представляло из себя никакой институции.

СЕЛЕГЕЙ. — Зачатки интституций откуда-то все равно уже вылазили. Вот актеры и поэты Рябов с Чепурновым тогда вылезли с группой «Кумовья» — и отчасти из этого безобразия сформировался ПАН-клуб.

МИЗИН. — Так вот, о чем я тут говорил… Третья группа присутствующих здесь представляет клубы «888» и «Черную вдову». С ними и первая, и вторая группа работали в 90-х…

ВЕДУЩИЙ. — Третья группа — это Казаринов, как я догадываюсь.

МИЗИН. — Поначалу мы просили эти клубы привозить нам какую-то аппаратуру для разных перформансов, — а потом додумались, что лучше нам самим к этой аппаратуре в гости приходить и что-нибудь устраивать совместно. Так мы и стали появляться в этих лютейших притонах. Ассимилировались, с кучей групп вместе переиграли.

ВЕДУЩИЙ. — А что за проекты-то у вас были, напомни?

МИЗИН. — Ну, например, «Тайная косметика Кондратюкизма»... Да не вспомню уже… Музыканты играли все, что в голову придет, а мы крутили какие-то придурочные мультики, связанные с космосом. А все вместе складно выходило.

КАЗАРИНОВ. — Тогда можно было заявлять любые выставки, концерты или перформансы, но где-то через полчаса после начала все вокруг начинало развиваться как бы само собой, чуть ли не вся публика в этом процессе участвовала.

ВЕДУЩИЙ. — Вот, например, году в 96-м, помнится, в «Черной вдове» проводили тематическое мероприятие ПАН-клуба под названием «Фашист и Жучка»….

РЯБОВ. — Да, началось с того, что мы придумали глупое название для очередного выпуска ПАН-клуба — «Фашист и Жучка». Сочинили стихи, басни и даже пьесы — и все они назывались одинаково — «Фашист и Жучка». И вдруг в редакцию пришел режиссер Саша Князев и предложил снять мультфильм по мотивам рассказа с одноименным названием. Мы с Васильичем сперва согласились, даже сценарий какой-то сочинили, но потом поняли, что Саша наивно рассчитывает с нашей помощью найти десять тысяч долларов на производство.

СЕЛЕГЕЙ. — А Казаринов денег не давал, но и не просил. Так что проект закончился презентацией.

РЯБОВ. — Саша как раз эскизы к мультфильму нарисовал, девчонки-керамистки поналепили пепельниц в форме фашистских касок со свастиками…

ВЕДУЩИЙ. — …Деревянную копию пулемета «максим» нашли и в клуб прикатили, а потом так и не вернули хозяину, потому что Леша куда-то этот пулемет… потерял. А на входе стоял совсем тогда юный журналист Андрюша Кузнецов и натыкал входные билеты на штык винтовки. И он, и выступающие были в какой-то нелепой полувоенной форме, в тельняшках, галифе и фуражках.

РЯБОВ. —  От всего этого мероприятия даже куски видео остались, — их, помню, потом примонтировали в ролик к выборам Ельцина.

СЕЛЕГЕЙ. — А вот скажите, можно ли найти точку, которой можно обозначить конец эпохи 90-х? Закончилась ли она одновременно со Второй чеченской войной?

МИЗИН. — Или в момент, когда харизматичный Боря Ельцин сказал: «Я устал, я ухожу»?..

РЯБОВ. — Я думаю, что это 2004 год, когда мы перестали все считать на доллары.

ВЕДУЩИЙ. — Может быть, с того момента, когда «Синие носы» стали публично демонстрировать голые попы, чем буквально потрясли просвещенную Европу?

КАЗАРИНОВ. — По-моему, тут все сильно связано вот с чем. 90-е для кого-то были «лихими» в плохом смысле, а для кого-то наоборот. Помню, один бармен перед тем, как уволиться, назвал мне 18 способов отъема денег у клиента легальным путем... А как менялся имидж бандитов! Это тоже была культурная эволюция! Я одного знал по имени Артур, который сперва ходил бритый, потом с хайером, а потом с сережкой в ухе, а потом в Москву уехал работать.

МИЗИН. — Слово «лихие» вообще придумали бандиты, когда их сажать начали.

ЭКСПЕРТ. — Нет, это слово первым употребил Путин в конце «нулевых» годов, подразумевая как раз бандитов и олигархов.

КАЗАРИНОВ. — Думаю, что лихими в позитивном смысле эти годы были для категории молодых людей до тридцати лет, которые в тех условиях могли легко заработать немного денег, а потом их так же легко и весело спустить. А вот специально обученные бывшие комсомольцы — лет от тридцати пяти до сорока — вот те да: вкладывали, скупали и поднимали большие деньги, постепенно становясь олигархами. Ну а тем, кому было за сорок пять — им было уже сложно перестроиться, вот для них это слово стало звучать уже мрачновато…

ВЕДУЩИЙ. — Слава, интересно, а как вы, современные художники, деньги зарабатывали? Ну, до тех пор, пока не стали ездить по Берлинам и Нью-Йоркам в XXI веке? Или ты уже все подзабыл?

МИЗИН. — Вот уж точно не так легко, как ваш ПАН-клуб при «Новой Сибири»!

РЯБОВ. — Ну надо же! Году в 98-м мы в газете работали практически бесплатно, нам так и остались должны 49 миллионов.

МИЗИН. — Да ладно! Ваша газета тогда отмечала свои дни рождения в филармонии с красной икрой и водочным фонтаном, приглашали всяких московских звезд!

РЯБОВ. — Это в первой половине «лихих» так было. Тогда один выпуск ПАН-клуба стоил полтора миллиона. В додефолтовых рублях, правда.

МИЗИН. — То-то поначалу все с удивлением смотрели, как пацаны куражатся на каком-то невиданном бабле…

ВЕДУЩИЙ. — Глядя на это, вы со своим фондом Кондратюка на масонов и начали работать?

МИЗИН. — Да, фонд Сороса, фонд Форда. Кажется. Это самый конец 90-х и далее.

КАЗАРИНОВ. — Эти фонды сидели в областной библиотеке на пятом этаже, ими Миша Калужский и Таня Ткаченко заведовали.

ВЕДУЩИЙ. — Заметьте, что оба — бывшие работники газеты «Новая Сибирь». Все они неустанно содействовали развитию культуры Новосибирска.

МИЗИН. — Мы в то время зарабатывали чем только угодно — в том числе и по линейке всяких сраных картинок. Иногда какие-то местные толстосумы немного денег давали на какую-нибудь выставку, иногда мы клубы оформлять брались. Как-то раз расписали «Вавилон» — сделали какие-то декоративные профили — не то под Грецию, не то под Египет.  Зашел заказчик, поглядел и говорит: «А что, вот эти личики так тут и будут?..»  Ну, еще заработали на росписи Никольского собора в Северном Казахстане. Я одно время в журнал «Отделочные материалы» умные статьи писал про архитектуру за нормальные деньги. Помню, еще замутили проект по поддержке малых музеев Новосибирска. Тогда можно было зайти в любой районный музей и поглядеть: везде стены заклеены старыми отраслевыми газетами вместо обоев. Ну, и тому подобное, — экспонатов ведь толковых у них не было. Мы быстренько организовали музейный клуб, сделали базовую выставку на Сибирской ярмарке, после чего каждый из районных музеев получил по золотой медали. И всем стало хорошо. А остальные деньги были, как обычно, стырены и перенаправлены на нормальные придурочные культурные мероприятия.

КАЗАРИНОВ. — Я и на «Живую воду» три гранта от Сороса получал. Ну и что с того? — Это дело до сих пор живет!

МИЗИН. — В конце 90-х, когда «Синих носов» еще не было, а была просто новосибирская группа… Приходим мы как-то раз на какую-то телестудию, а там у них тоже дефолт, зарплату платить нечем… Все сидят, тихо бухают и говорят нам: «Вон, все операторы свободны, аппаратура не занята — идите снимайте ваше говно сколько угодно, вам больше никогда так не повезет!»

ВЕДУЩИЙ. — Ну, ты не путай категории возможностей и потребностей. «Имею возможность купить козу…», и так далее.

МИЗИН. — Ты меня не путай, Саша. Короткометражки «Синих носов» начались, когда мы работали в Свердловске — я же говорю: нам там студию выделили. Да, мы очень выгодно отличались от Москвы тем, что не делали длинные занудные ролики на тему «Вам все врут!», — у нас стандартный хронометраж — 15 секунд с какой-нибудь смешной моралью или без. Когда появились скоростные  скетчи «Шесть кадров» — так стало еще веселей, через двадцать лет этот жанр «тик-током» называть стали.

КАЗАРИНОВ. — Вот только с внешней трансляцией тогда все было совсем по-другому.

ВЕДУЩИЙ. — Да, если бы во времена ПАН-клуба в стране существовал интернет, все могло бы принять новые формы и распространяться гораздо бойчей.

КАЗАРИНОВ. — Что я хочу сказать по поводу путей развития современного искусства и бизнеса… Если кто не помнит, то самые первые «Три восьмерки» открылись не в подвале на Маркса, а на Северо-Чемском, где мы арендовали второй этаж магазина. Там был закуток, где покойный Федя Сухих рисовал свои картинки, и после него оставались какие-то палитры, бумага, которой он рабочий стол застилал, и всякие цветные огрызки.  А у меня было много хороших красивых рамок. И что я делал? Ходил с этими рамками, выискивал подходящие цветные куски, прикладывал к ним рамки, вырезал, вставлял и придумывал красивое название для картин. А потом предлагал посетителям — даже подороже, чем Федя за свои честные работы.

МИЗИН. — Да уж раз в пять, наверное!

КАЗАРИНОВ. — Лет десять назад в кабинете у одного нотариуса видел на стене свою композицию — не то «Джазовая симфония», не то «Глаз чего-то там»…

РЯБОВ. — Как не стыдно!

ВЕДУЩИЙ. — Чем других стыдить, расскажи лучше, Дима, как ПАН-клуб в те времена занимался коммерческой деятельностью.

РЯБОВ. — Мы бы заработали денег еще больше, чем Леша, если бы ты постоянно не заявлял, что тебе претит свиное рыло декламации! Да, как же, я помню коммерческую сторону литературной жизни тех времен. Было дело, ангажировали нас на выступление в загородном особняке перед местными олигархами. Привезли на машине, с нами вместе в концерте принимали участие какой-то знаменитый саксофонист и танцующая женщина-змея с живым удавом. Может, кто-то еще, не помню. Но вот в таком составе мы и выступали в каминном зале по очереди — перед группой серьезных людей, которая сидела за большим столом — кушала и слушала.

ВЕДУЩИЙ. — Через несколько дней я по работе приехал в один банк — договариваться по поводу полиграфической продукции, а там в кабинете сидит начальник, который мне два раза зачем-то сообщает, что я очень похож на одного эстрадного артиста. И улыбается как-то странно. Уже потом, по дороге домой, я понял суть этих намеков: он тоже там за столом сидел. Ухохочешься.

ЭКСПЕРТ. — Мне до сих пор интересно, как ПАН-клубу разрешали проводить уличные акции, которые сегодня в городе представить совершенно невозможно?

ВЕДУЩИЙ. — Ну а как художнику Константину Скотникову, который называл себя Криспинусом, разрешили висеть на веревке вниз головой под потолком картинной галереи? И такое случалось ведь. А первый в городе вечер матершинной поэзии в «888» с участием ПАН-клуба?.. Кстати, я уже забыл: а в чем состоял сакральный смысл совместной акции ПАН-клуба и «Синих носов», что прошла году в 98-м?

МИЗИН. — Ну как… Накануне 23 февраля все ведь поголовно начинают бухать — особенно военные, и город остается беззащитным в смысле внезапного вражеского нападения. Вот и придумали стоять ночью дозором над Обью, охранять вместо них рубежи Родины. Ну да, жгли здоровенный костер, охраняли, бухали. Было, конечно, весело, но идея уже тогда, честно говоря, была сильно надуманной.

СЕЛЕГЕЙ. — Вот что хотелось бы подчеркнуть. Вспомните акцию под коммунальным мостом, когда, чтобы показать направление течения реки для облегчения ориентирования птиц, пилотов и ангелов, выкладывали на льду тридцатидвухметровую стрелку из алжирского вельвета…

ВЕДУЩИЙ. — Алжир вообще очень помог местной культуре: в советские времена регулярно алжирское вино продавалось по рублю за 0,7.

ЧЕПУРНОВ. — Алжирский вельвет — это сильно сказано. Мы просто тогда пошли и купили на казенные деньги самую дешевую черную тряпку.

МИЗИН. — Зря вы ее на льду бросили. Ведь сколько портянок можно было бы нашить...

СЕЛЕГЕЙ. — Главное, что это было очень позитивное мероприятие. И хотелось бы заметить, что все акции ПАН-клуба планировались вполне добродушными, не ставящими целью кого-то обидеть и унизить.

РЯБОВ. — Ага. Поставить прямо на пешеходке Красного проспекта виселицу было особенно добродушным! Поясняю. В апреле 1996 года был организован общегородской митинг в честь 275-летия коррупции в Сибири, посвященный годовщине повешения Петром Первым сибирского губернатора князя Матвея Гагарина за казнокрадство. Все это происходило у выхода из станции метро «Гагаринская», где соорудили назидательную виселицу в натуральную величину.

ВЕДУЩИЙ. — Милиции, надо сказать, было не намного меньше, чем собравшегося народа, но с разрешающей бумажкой они ничего не смогли поделать. Кстати, в очередной раз спасибо покойному бизнесмену Михаилу Шипилову, безвозмездно предоставившему виселицу с помостом, изготовленную на его лесопилке. Через несколько лет, кстати, во время визита Ельцина, ему сочинили бумажку о нравах новосибирцев, где говорилось, что любимой нашей забавой является ежегодная установка виселицы у метро «Гагаринская». Уж не знаю, какой дурак этот пункт туда вписал.

ЭКСПЕРТ. — А скажи, Слава, с Союзом писателей и Союзом художников у вас в те годы вообще никаких отношений не было?

МИЗИН. — Вон он наш Союз писателей — рядом за столом сейчас сидит. А с Союзом художников — да, были какие-то отношения поначалу…

ВЕДУЩИЙ. — Это история о том, как Дима Булныгин подрался с председателем Арамом Григоряном?

МИЗИН. — Ну не подрался, а только пытался. Тогда проходила выставка Союза художников в честь Дня космонавтики, а у нас после одного перформанса остались всякие объекты, вот мы и организовали что-то вроде склепа в память о погибших космонавтах. В общем, такой мрачняк, претендующий на художественную глубину. Григорян на все это глянул одним глазом, вызвал куратора Мосиенко и сказал немедленно убрать «перспективных художников», как нас отрекомендовал Сергей Сергеич. Булныгин это услышал и заявил о своих правах, на что ему сказали: «Из мой союз иди на». Дима немного потерпел, а потом во время банкета вдруг как прыгнет через банкетный стол, — еле его за руки удержали. Поэтому ему удалось дотянуться только до майки Григоряна и зубами в нее вцепиться. В общем, после этого случая взаимоотношения с властями немного испортились.

ЭКСПЕРТ. — Так в чем состояли противоречия-то? В эстетической составляющей, что ли?

МИЗИН. — Ну да. Кто-то из знаменитостей однажды ведь брякнул, что у него с советской властью чисто эстетические разногласия…

ЭКСПЕРТ. — Это Андрей Синявский, да.

СЕЛЕГЕЙ. — А вот Рябов с Ахавьевым двадцать пять лет назад хотели в святая святых поросенка запустить.

РЯБОВ. — Мы хотели приделать ему скотчем к спине гусиные крылья, назвать Свинопегасом и запустить в Союз писателей. А потом заснять на видео процесс, как его оттуда вышвыривают. У них еще трамвай прямо у дверей ходил, могло бы интересно получиться.

ВЕДУЩИЙ. — Вполне себе радикальная была идея. Георгия, помню, сильно возмутила не только эстетическая составляющая: он сказал, что все равно всем нам в Союз рано или поздно вступать придется. Помню, поругались мы довольно сильно на этой почве.

ЧЕПУРНОВ. — Я не понял, ругались вы из-за Союза, или из-за поросенка? Или вы уже все забыли?..

МИЗИН. — Не важно, то и то как бы искусство! По-моему, все это даже более показательно придумано, чем проекты знаменитой группы «Война» в ранний период. Тебя, Гера, в то время Орден куртуазных маньеристов как раз назначил наместником по Западной Сибири. Конечно же, эстетически тебе не понравилось такое безобразие.

ВЕДУЩИЙ. — Георгий сам им этот Орден когда-то придумал, а они…

СЕЛЕГЕЙ. — Да, если сочинять из этого настоящую байку, то, конечно, это я все их стихи за них сочинил, а они меня за это в Сибирь сослали. А если по правде, то как-то раз сидели мы в Москве на кухне, и Пеленягрэ сказал, что он-то генерал от литературы, а, мол, я в лучшем случае прапорщик. На что пришлось возразить, что я командир маленького партизанского отряда, который прячется в сибирской глуши и забил на этих ихних генералов.

РЯБОВ. — Гера нам с Чепурновым однажды еще запретил на премьере в «Старом доме» стрельнуть из зала из пистолета, чтоб фашист на сцене как бы взаправду замертво упал…

ЭКСПЕРТ. — Может вы и не были институцией, но структура подчинения, как я вижу, у вас была вертикальная!

СЕЛЕГЕЙ. — Нет, это частные случаи. Как раз из-за отсутствия этой вертикальной структуры порушилось много гениальных идей, — мы никак внутри себя не могли договориться ни о чем почти — в глобальном смысле. У нас за все эти пять-шесть лет не было создано даже никакого творческого манифеста.

МИЗИН. — А вот то, что придумывал Казаринов, мне кажется, реализовывалось на все двести процентов. Поскольку он был главным хозяином всего.

ВЕДУЩИЙ. — У ваших, Слава, «Синих носов», тоже сроду манифестов не было, пока недавно что-то такое не стал сочинять Шабуров. Я когда-то давно Булныгина застыдил и дал ему книжку «Художественные манифесты XX века» — чтоб поучился. Он ее взял и уехал куда-то на велосипеде безо всяких последствий. Кажется. Точно не помню…

МИЗИН. — Так в чем тут мораль-то?.. Ну притырил Дима у тебя книжку. Ты бы ему еще денег одолжил... Вот есть история получше про культурную жизнь. Лет десять с чем-то назад встречаю Володю Комарова, такого лютейшего музыканта и саунд-продюсера, — не где-нибудь там, а в Нью-Йорке. И он вспоминает, как однажды в 90-х в казариновской «Черной вдове» они херачили свою прогрессивную музыку, а сцена была отделена от кабинета хозяина фанерной перегородкой, где он, как обычно, какую-то бабу таращил. Вдруг в какой-то момент этот Punk TV резко заканчивает программу — и осталась слышна только громкая половая «музыка» за перегородкой. Ну, все слушают. Через полминуты Леша выходит, подтягивает штаны и сует пацанам здоровую пачку бабла: мол доигрывайте еще пять минут! Ну вот, Комаров и говорит, что никогда такого гонорара в жизни не получал, если пересчитать посекундно.

ВЕДУЩИЙ. — Согласен, эта история хорошо отражает общую картину эпохи. Хотя все это больше похоже не на мемуары, а на откровенное вранье.

ЭКСПЕРТ. — И отчего же, все-таки, этой прекрасной эпохе пришел конец? И ничего ли не жаль вам в прошедшем?

СЕЛЕГЕЙ. — К примеру, ПАН-клуб поначалу был так популярен потому что публика была приучена к советской газете, а мы играли на таком пост-советском модернизме. Все наши уличные акции проходили с 94-го по 96-й год. После этого что ни придумывалось — чувствовалось: не пойдет. В общем, 90-е продолжались, а наша стилистическая, прошу прощения, струя где-то на этом месте иссякла. То есть до середины все шло велело и по-моцартиански, а после середины началась алкоголическая глухомань.

МИЗИН. — Я вот слушаю все эти истории и осознаю, что вообще-то все мы успели сделать хренову кучу всякого разного. Так что жалеть тут абсолютно не о чем. Зря, что ли, мы все стали на каких-то клочках записывать обрывки дурацких воспоминаний? Так что грани всех этих эпох каждый должен определять по самому себе, как по канарейке в шахте.

ВЕДУЩИЙ. — На этой умной мысли нам пора закрывать заседание. Остается надеяться на то, что следующий, июньский Круглый стол, в котором примут участие художники Паршиков, Скотников, Мосиенко, Беспамятных и другие, окажется более серьезным и содержательным.

СМИ в мейнстриме культурной жизни (3-й мемуарный стол с участием свидетелей становления прогрессивной культуры Новосибирска 90-х годов XX века) 15 октября, 2021

Как наглядно продемонстрировал Третий круглый стол, представители СМИ конца 80-х и начала 90-х годов являлись чуть ли не главными революционерами в области массовой культуры той эпохи. Ведь в сознании широких масс навсегда отпечатались именно такие судьбоносные события как появление кабельного телевидения, частных теле- и радиоканалов, а также независимой и интересной для читателей прессы. На этот раз в банкетном зале кафе «Каприччио» собрались люди, которые помнят цензурные запреты и финансовые сложности, сопровождавшие становление изданий и каналов, — помнят, как почти на ровном месте вырастала и расцветала та красивая информационная среда, о которой так долго мечтали простые новосибирцы. Ведь культура — она и в СМИ культура.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Борис Комаров — медиа-продюсер;

Леонид Каурдаков — журналист;

Мария Лондон — тележурналист;

Вячеслав Досычев — журналист;

Виктор Титов — журналист.

А также:

Виктор Русских — журналист (модератор);

Николай Гармонеистов (Ахавьев) — журналист, литератор (ведущий).

ВЕДУЩИЙ. — Надо признать, что первые два Круглых стола прошли чересчур легкомысленно. Продвинутые пожилые художники в основном вспоминали не столько о своих ноу-хау, сколько всякие смешные истории, характеризующие дух культурной жизни 90-х годов прошлого века. Может быть, и представители «революционных» независимых СМИ того периода тоже пойдут тем же путем?

КАУРДАКОВ. — Сразу скажу, что я с тобой принципиально не согласен. Конечно, можно весело и с брибамбасами рассказывать о деятельности художников и музыкантов в период 90-х, но средства массовой информации — это что-то принципиально иное. Когда мы начинали, вовсе не было ощущения, что мы пускаемся в какое-то развеселое дело и можем от души побалдеть. Лично у меня это связано с тем, что я к тому времени много успел проработать в партийных СМИ — а это жуткая вещь абсолютно. Потребность шла откуда-то изнутри, но желание постоянно упиралось в возможности. Точнее, в их отсутствие.

ВЕДУЩИЙ. — «Момента истины» действительно была первой в городе независимой, но при этом не диссидентской газетой?

КАУРДАКОВ. — Да не принципиально, я думаю, кто был первым. «Сибирская газета» свой «нулевой» номер выпустила одновременно с нами, в октябре 1989-го, а потом на три месяца они куда-то пропали. Что касается независимости… Нашим учредителем выступало молодежное объединение «Арсенал» — тогда стало модным разрешать комсомолу зарабатывать нетрадиционными путями. И они действительно на нас очень хорошо зарабатывали.

ВЕДУЩИЙ. — Так «из какого сора» все это возникло? Ведь дело было еще при коммунистах?

КАУРДАКОВ. — В том числе и от чувства отчаяния. Ведь в самом конце 80-х было ощущение, что что-то делать надо, были уже какие-то наработки, но главная проблема состояла в том, что ни одна типография, естественно, беспартийную газету печатать не могла, ссылаясь на все что угодно — на лимиты по бумаге и тому подобное. Единственная типография, с которой удалось договориться, был полиграфкомбинат, — они купили газетную ролевую машину, но заказов под нее не было. «Завозите бумагу, — сказали нам, — так и быть, напечатаем»…

ВЕДУЩИЙ. — А бумагу вам купить было не на что.

КАУРДАКОВ. — Негде и не на что. И вот тут-то помог общий бардак в стране… В ту осень вокруг здания полиграфкомбината на Красном проспекте, 22, вырыли здоровые траншеи — какие-то трубы там меняли, чем мы и воспользовались, сказав: «Нам свою бумагу завезти невозможно, так что давайте первый номер напечатаем на вашей». Ямы не закапывали примерно месяц, поэтому месяц мы успешно выходили, а потом уже все стало проще. Тираж был стазу 30 тысяч, а цены просто страшные: если «Вечерний Новосибирск» стоил 2 копейки, то мы — 20 копеек. «Момент истины», конечно, сильно ото всех тогда отличался своей необычностью, необычно было и то, что «криминальная» газета выходила под эгидой издательства «Детская литература», спасибо Александру Ивановичу Плитченко.

ВЕДУЩИЙ. — Вы ведь под маской «криминальности» скрывали совсем другое наполнение — от политики до правозащитных и культурных материалов. Даже комиксы собственного производства публиковали.

КАУРДАКОВ. — Именно по этой причине я и называл эту модель «Троянским конем». Поэтому когда в 91-м году появился ГКЧП, тогдашний председатель Союза журналистов Федор Якушев совершенно открыто демонстрировал список изданий, которые закроют в первую очередь — «Молодость Сибири», «Сибирскую газету»… И «Момент истины». С чувством юмора был человек.

ВЕДУЩИЙ. — Быстро люди привыкают к безнаказанности. Ведь всего за год-два до этого еще существовал так называемый Главлит, комитет по охране гостайн в печати…

КАУРДАКОВ. — И никуда это все сразу не делось: чуть только у нас все поехало, мы начали сталкиваться с цензурой. Как-то раз готовый номер прочитал цензор… даже фамилию помню — Пономаренко, — но не залитовал, а сказал мне: «А вот одну статью про КГБ утвердить может только сам КГБ. Я туда уже позвонил». В итоге госорганы вернули мне полосу без малейших правок, но иллюстрация была перечеркнута жирным красным карандашом. Там на картинке посреди абсолютной темноты горела маленькая свечечка. А статья носила название «КГБ при свете гласности».

ВЕДУЩИЙ. — То есть, эстетическая составляющая не устроила.

ДОСЫЧЕВ. — По-моему, Леонид, ты слегка сгущаешь краски. Я помню, что на тот момент случился своеобразный прорыв: главным редакторам газет предлагали вариант — брать лично на себя всю ответственность за какие-то сомнительные с точки зрения властей материалы. Расписался, поставил печать — и вперед, никаких цензоров.

ВЕДУЩИЙ. — Ты, Вячеслав Михайлович, сейчас еще скажешь, что при советской власти цензуры не было.

ДОСЫЧЕВ. — Да чего уж там. Цензура была жесточайшая, причем, иногда совершенно непонятная. Например, нельзя было написать: «Авиаремонтный завод в городе Обь», хотя все знали, что именно там он и находится, и именно так называется, и никакой военной тайны тут нет. Когда какой-то ветеран писал, что он в годы войны охранял железнодорожный мост, цензоры это вычеркивали. Почему?!.. А потому что это военный объект, и о нем даже упоминать нельзя.

ТИТОВ. — Когда я работал в Радиокомитете, все материалы мы сдавали на проверку примерно за сутки до выхода в эфир. Но я помню, что цензоры не глядя ставили свои печати.

КАУРДАКОВ. — Это ладно, в этом хоть какая-то логика есть. Но у нас, например, цензор пытался вычеркнуть слово «Чуркестан» из репризы Геннадия Хазанова, которая перед тем была уже разрешена Главлитом в Москве. Цензору почудилось в этом слове разжигание национальной розни.

КОМАРОВ. — А когда я работал на ГТРК, материалы информационной программы «Панорама» девушка-цензор читала быстро — примерно за полчаса. С лукавым выражением лица.

МОДЕРАТОР. — Вот вы про цензуру, а Маша Лондон в 90-х, как я слышал, безо всяких согласований и разрешений занималась подземной конспирологией.

ЛОНДОН. — Занималась, да. Как-то раз мы с актером Юрой Чепурновым и оператором  пролезли на улице Кирова через какие-то люки под землю, потому что ходили слухи, что там, внизу, есть тайные подземные ходы, ведущие к секретным объектам. Мы долго бродили по страшным тоннелям, видели проносящиеся мимо поезда метро, но фильма ужасов снять так и не получилось.

ВЕДУЩИЙ. — В наше время такой проект назвали бы современным искусством, нужно было только подвести теоретическую базу. Правда, это больше похоже на безумие, так свойственное легкомысленным 90-м годам.

ЛОНДОН. — В том-то и дело, что вы, кто постарше, жили при цензуре, а мы нет. Вернее, при ней мы не работали.

КАУРДАКОВ. — С военными в СССР работать было ох как сложно: ретушеру приходилось выполнять распоряжения по цензуре фотографий. Например, давалась команда: «Лейтенанту в третьем ряду застегнуть все пуговицы!» — ретушер застегивал. А у «Момента истины» с самого открытия при участии госбезопасности случилась просто какая-то родовая травма, поэтому и дальнейшие неприятные приключения были связаны именно с этой организацией.

МОДЕРАТОР. — Недаром не только Кретинина тогда обвиняли в связях с КГБ. Леонида Георгиевича тоже.

КАУРДАКОВ. — Мне просто больно вспоминать теперь все подобные истории. Венцом всему был случай, когда меня пригласили в соответствующий кабинет на следующий день после моего дня рождения. Я явился довольно помятым на беседу с начальником управления Печенкиным (кстати, отцом всем известной Татьяны Снежиной), который мне сходу говорит: «Ну и что мы с вами делать будем?» И объясняет, что якобы из-за публикаций в «Моменте истины» три резидента КГБ за рубежом только что провалились. Мол, впрямую ничего такого особенного напечатано не было, но аналитики все поняли так как надо. У нас действительно в газете работал недоученный кэгэбэшник, который мог ненароком вставить в свою статью какую-нибудь сплетню. Но о каких гостайнах могла идти речь?..

МОДЕРАТОР. — Помню, как-то раз вас чуть ли не шпионами признали?

КАУРДАКОВ. — Да, тогда даже дошло до суда, когда мы раскрыли суперсекретные данные наших ракетчиков — из открытой информации рассекреченных папок обкома КПСС, выложенных в свободный доступ. О выдвижении на государственную премию коллектива института электронных приборов, так называемого закрытого ящика. Там подробно рассказывалось — кого и за что выдвинули, — вот мы и опубликовали. А потом отдувались.

ВЕДУЩИЙ. — Что-то мы все о шпионах говорим. А ведь из «Момента истины» вышло несколько «культурных» журналистов, до сих пор хорошо известных в городе. Это и покойный Егор Кузнецов, и ныне здравствующие Яна Колесинская и Элеонора Соломенникова.

КАУРДАКОВ. — В том числе и актер Гумиров, тележурналист Вершинина… И (что касается культуры) в ту эпоху еще существовало такое понятие как культура издания газеты.

МОДЕРАТОР. — Но продолжалось счастье недолго. Вы ведь года два проработали спокойно, а потом начались конфликты с директоратом?

КАУРДАКОВ. — Проблема у нас была всего одна: мы на рознице денег зарабатывали очень много. И их по большей части забирал учредитель. Возникла ситуация, когда коллектив уже не умещался в рамках газеты, а развитие не поощрялось: «Нам и так хорошо». Но все что, ни случается — все к лучшему. Может быть, тогда мы впервые серьезно задумались над тем, что мы делаем.  Над тем, зачем это делаем? Задумались над тем, нужна или не нужна наша работа для людей.

ВЕДУЩИЙ. — Культура ведь привела и Бориса Комарова к его профессии. Борис, ты ведь начинал работу с масс-медиа в том числе и в знаменитом в те годы Молодежном МЖК?

КОМАРОВ. — Не совсем так, я сначала работал на ГТРК. А в конце 80-х МЖК-1 начал изображать из себя город будущего — со всем сопутствующими атрибутами, вплоть до создания собственного парка аттракционов. Поэтому десять процентов квартир там давали специалистам образования, медицины и… назовем так… культуры... Вот и я решил войти в число этих процентов, поскольку стояла задача построить кабельное телевидение.

ВЕДУЩИЙ. — И это был настоящий переворот в культурной жизни Новосибирска.

КОМАРОВ. — Кабельное телевидение тогда развивалось повсеместно... Осуществлялось у всех эта затея просто: ставился обычный видеомагнитофон, к нему присобачивался самодельный усилитель , который выдавал сигнал на несколько домов. Даже по поводу транскодера, который распространенный сигнал PAL преобразовывал  в советско-французский SECAM, особо не заморачивались. У нас же впервые использовалось профессиональное оборудование, которое смешивало сигналы от трех тогда имеющихся эфирных телеканалов и нашей программы. Когда МЖК только начинал строиться, видеоцентр, располагающийся в единственном на тот момент законченном жилом доме,  был  чем-то вроде культурного клуба, где по вечерам собирался весь актив. С нас причиталось пиво, мы должны были рассчитываться за свою престижную деятельность. Практически сразу я написал сметы, МЖК выделил деньги, мы слетали в Москву, купили видеокамеры, магнитофоны, худо-бедно возможные для монтажа, — ведь пора было делать свои программы.  Поскольку я еще на ГТРК понял, что такое цензура, в целях безопасности начал искать главного редактора, — решил, что если он будет членом партии, то это нас как-то защитит.  Нашел Евгения Кузьменко, который мне понравился, он был кандидатом в члены партии. Поначалу, когда вышли первые выпуски новостей, я все ждал, что вот-вот к нам придут какие-то люди и что-то предъявят, —  в то время  кроме государственного ТВ телепрограмм в городе  никто не делал. А мы со стандартных бытовых сюжетов постепенно перешли на что-то более социальное: к примеру, к нам в студию мог прийти бывший афганец и рассказать о том, как он на самом деле воевал…

ВЕДУЩИЙ. — А зарабатывали вы только на «кабельных» телезрителях?

КОМАРОВ. — У меня было несколько коммерческих проектов,  например,  я узнал, что Министерство просвещения  прекратило  финансирование всех вивариев в педагогических вузах страны и никто  из будущих преподавателей биологии не мог получить полноценного образования. Мы договорились с одним из преподавателей нашего пединститута о создании учебной видеопрограммы, где препарировались бедные лягушки  и мышки, сделали ее и начали предлагать всем соответствующим учебным заведениям  вместе с так называемыми видео-классами… Видео-класс, попросту говоря, отличался от других видеомагнитофоном и двумя телевизорами на кронштейнах. МЖК мог легко преобразовывать безналичные средства в наличные, за которые  только и можно было купить дефицитную видеотехнику, — и наши бригады объехали практически все педвузы большой страны. Честно говоря, будущие хозяева этих видеоклассов «клевали» в большей степени  не на саму программу, а на то, что у них появлялись «видики» и телевизоры.

ВЕДУЩИЙ. — …На которых можно было смотреть «Эммануэль», а то чего и покруче. Вы, кстати, с темой порнографии разве не сталкивались?

КОМАРОВ. — Да, случалось. По  домам в МЖК ходили наши сотрудники, чтобы настраивать качество видеосигнала. А свободные места, оставшиеся после фильмов на кассетах VHS тогда  дописывались либо MTV, либо порнухой. В редких случаях «Томом и Джерри». И вот как-то раз наши инженеры  вставили в магнитофон  кассету и пошли по квартирам. Я тогда  сидел дома и пил кофе — и вдруг вижу в телевизоре конкретное произведение для взрослых, совсем не «Том и Джерри». Пока я бежал до видеоцентра , зрители могли наслаждаться зрелищем... И, поскольку, в МЖК и соседних домах, куда распространялся наш сигнал, была группа активистов, пристально любящих наш очаг культуры, вечером  они пришли к нам воодушевленные и выразили желание посмотреть еще разок «то интересное кино, что днем показывали».

ВЕДУЩИЙ. — Но вы решили развивать очаг культуры более цивилизованным путем?

КОМАРОВ. — В какой-то момент, кажется, в 90-м году, государственное ТВ обеспокоилось развитием кабельного телевидения в стране: ведь в каждом маленьком городе было подобное. И Москва решила все собрать под свое крыло. Достаточно было одного сюжета в программе «Время», чтобы на созванный  съезд приехало огромное количество людей,  которых не мог вместить арендованный зал, и организаторы  решили пускать туда только тех, кто работал  от государственных организаций. Я с несколькими коллегами дозвонился до казавшейся тогда всемогущей программы «Взгляд»… Наверное, кто-то еще смог пожаловаться другим весомым персонажам. В результате нашлось помещение в главном телерадиокомплексе, которое  вместило всех желающих. Тут Яков Лондон, с которым я незадолго до этого познакомился, проявил свои  коммуникационные способности и, встретив в коридорах комплекса Эдуарда Сагалаева, которого знал раньше по инженерной работе на телецентрах, предложил тому возглавить готовящуюся к созданию профессиональную организацию. Тогда в ней должны были объединиться кабельщики, а позже она превратилась в НАТ — Национальную Ассоциацию Телерадиовещателей.

Кабельное телевидение продолжало развиваться, мы это понимали по практически ежедневным визитам к нам «ходоков» из разных мест — видеоцентр МЖК-1 долгое время был самым крутым за Уралом. Но все понимали, что нужно организовывать эфирное негосударственное ТВ. Почему-то казалось, что невозможно собрать столько рекламы, чтобы сделать подобное прибыльным — и все носились с проектами «кодированного» телесигнала, который должно была расшифровывать специальное устройство, арендуемое за абонентную плату...

МОДЕРАТОР. — Вот, значит, как начиналась революция в телевещании…

КОМАРОВ. — В результате с этим направлением ничего особо не получилось и начали один за другим возникать проекты, которые должны были жить за счет рекламы… Сначала в нашем городе вышла в эфир «Телестанция «Мир», а затем, взамен отказавшегося от эфира «Канала «Сибирь», на частоте, на которой выходило и ГТРК «Новосибирск», начала вещание телекомпания НТН — то ли «Независимое телевидение Новосибирска», то ли «Новое»… В итоге получились НТН-4  и НТН-12 , ну и радио, которым  в какой-то момент я и занялся.

ВЕДУЩИЙ. — Поначалу музыку ведущие ставили на свой вкус, как я понимаю?

КОМАРОВ. — Да, каждый из своей фонотеки. Ну и я, когда в Москву прилетал, затаривался на «Горбушке» компакт-кассетами.

ВЕДУЩИЙ. — Вы ведь и свою газету вы тогда выпускали?

КОМАРОВ. —  Газета тоже называлась «НТН», она некоторое время позиционировалась как единственная, в которой была официальная программа телепередач телекомпании, поэтому ее с руками отрывали. Жалко, что она не получила развития — это ведь был первый в городе «ти-ви гайд».

ДОСЫЧЕВ. — В начале 90-х народ вообще по-другому относился и к телевидению, и к радио, и к газетам. Помню, в нашу газету «Новая Сибирь» чуть ли не ежедневно приезжали телекомпании и снимали репортажи о нашей внутренней жизни — чуть ли не об общих собраниях коллектива. Потому что всех новосибирцев почему-то страшно интересовала эта кухня. Как-то все было взаимосвязано: и телевидение брало деньги с газет за свои телепрограммы, и газеты поднимали тираж на телепрограммах, которые, кстати, постоянно все воровали друг у друга. В какой-то период газета без телепрограммы была уже не газета, люди за полный комплект этих программ просто киоски сворачивали…

ВЕДУЩИЙ. — Вернемся к телевидению. Мария Лондон ведь пришла на НТН сразу после начала вещания?

ЛОНДОН. — Нет, не сразу. Я пришла в сентябре, уже в конце года.

КОМАРОВ. — Когда мы объявили кастинг, собралось, как сейчас помню, 115 красавиц.

ЛОНДОН. — Я явилась безо всякого макияжа и без особого интереса. Увидела огромную очередь и пошла в столовую. Там меня и увидели главный редактор Игорь Шестаков и его зам Катя Селезнева.

ВЕДУЩИЙ. — Выходит, что Мария Чащина стала лицом телеканала совершенно случайно?

ЛОНДОН. — Мной почему-то заинтересовались и взяли на испытательный срок, я работала журналистом в новостях и мне даже в голову не приходило, что могу стать ведущей. Уже позже, когда я появилась в эфире, Александру Раппопорту поступали возмущенные звонки от зрителей: мол, ей с таким голосом картошкой бы на рынке торговать, и что я вообще неправильная какая-то дама.  Когда НТН разделился надвое, я стала главным редактором новостей НТН-4 и нам пришлось набирать народ буквально с улицы, в штате не было ни одного профессионального журналиста... Нет, была одна — с радио «Слово» и красным дипломом НГУ. Но она не выдержала нашего безобразия — когда все делалось на коленке… Вернее, не на коленке, — тексты печатались на машинке «Ятрань», но при этом мерзли пальцы, потому что отопления почему-то не было.

ДОСЫЧЕВ. — Что касается профессионализма, то здесь как посмотреть. Вот в начале «Новой Сибири» мы давали объявления по найму сотрудников с формулировкой «Желательно без опыта работы в советской прессе»…

ВЕДУЩИЙ. — …Чтобы, как Моисей, не переучивать их сорок лет, водя по пустыне.

ЛОНДОН. — Что касается культурной составляющей, то за нее я часто получала по голове, потому что мы пробовали экспериментировать. Например, с помощью поэта Димы Рябова после каждого выпуска новостей делали лирическую зарисовку: дождичек там, фонари, стихи... Хотя и за попытки делать сюжеты о спектаклях и концертах тоже попадало здорово. Я уже не говорю о чернокожем ведущем и о программе «Голая правда», которую вела девушка топлес.

МОДЕРАТОР. — Но ты ведь тогда даже в театре успела поработать?

ЛОНДОН. — Помню, да. На ГТРК была программа «Опыты для непосвященных» и я у Сергея Афанасьева в спектакле «Зеленая зона» сыграла жену ассенизатора. И в «Красном факеле» однажды участвовала в странном эпизоде, когда в антракте ничего не понимающей публике с экрана телевизора сообщили, что в стране произошел переворот.

ВЕДУЩИЙ. — Ведь ты, Мария, несколько раз на войне в Чечне побывала. И вы про это даже документальный фильм «Боже, дай нам разум» сняли.

ЛОНДОН. — Да, семь раз. Правда, к культуре это уже точно не имело никакого отношения. Инициатива была нашей с Борей Мамлиным — именно он и договаривался с руководством, которое поначалу было категорически против. У него были какие-то связи с командованием Сибирского округа внутренних войск, вот мы вместе с оператором Сергеем Радаевым и поехали. Причем, в первый раз — на собственные деньги.

ВЕДУЩИЙ. — Семь раз? Как-то вы, прошу прощения, легко отделались.

ЛОНДОН. — Много всего было. И пули мимо пролетали, было дело. Случались и «смешные» ситуации. Как-то раз на обратном пути у меня перед досмотром в Минводах случайно нашли в сумке пулеметную ленту, про которую я совсем забыла. Если бы не эта случайность, не знаю даже, чем бы все кончилось…

ВЕДУЩИЙ. — Вернемся к «бумажным» СМИ. И давайте не будем делать вид, что в 90-х не было других газет, кроме упомянутых.

МОДЕРАТОР. — «Сибинформ», наверное, можно пропустить, хотя это было первое независимое агентство чуть ли не во всей России.

ТИТОВ. — «Сибинформ» возник на базе отдела новостей «Сибирской газеты», где новости собирались по методу Амира Нагуманова. Попросту говоря, корреспонденты на местах начали внимательно шерстить местную прессу, в которой обнаруживались некие пласты, которые попросту не лезли в газету. Вот Самохину и пришла в голову идея с агентством. Ну а потом сложилась ситуация, когда оказалось более удобным работать с газетой «КоммерсантЪ», которая еще в начале 90-х начала создавать свои как бы корпункты по всей стране. Вот я и стал тогда их собкором.

КАУРДАКОВ. — Когда такой пункт у нас появился, мы его, конечно, заметили и даже эдак свысока похлопали по плечу, публиковали подборки их новостей.

ВЕДУЩИЙ. — Осталось еще вспомнить про газету «Ва-банк», чтобы закрыть тему  «коммерческой» прессы.

ДОСЫЧЕВ. — В 93-м году на первом юбилее «Ва-банка» я сказал создателю этой газеты Олегу Хрипунову: «Когда наша газета сможет размещать столько же рекламы, как вы, а «Ва-банку» начнут доверять так же, как нам, начнется Золотой век прессы».

ВЕДУЩИЙ. — …Но Золотой век прессы продлился для некоторых всего года три.

ДОСЫЧЕВ. — Газете «Новая Сибирь», кстати, через два месяца исполнится 28 лет. И если полистать старые подшивки, до сих пор получаешь страшный кайф. Правда, я давно не листал, не проверял. Золотой век — да, мы немного захватили: в то время, когда в стране интерес к центральной прессе практически рухнул, вице-премьер Игнатенко назвал нашу газетой своей любимой. И добавил, что, дескать, он мечтает о том, чтобы в России, как в Штатах, появились свои провинциальные издания, такие как «Лос-Анжелес Таймс» и «Чикаго-трибьюн». Все это звучало хорошо, и нам дали тогда на конкурсе первую премию — десять миллионов рублей. В то время у меня ежемесячная зарплата была восемь.

ВЕДУЩИЙ. — Ну, тогда, я помню, в «Новой Сибири» была просто эйфория.

ДОСЫЧЕВ. — На съезде журналистов в Москве в 94-м все клянчили бабло, а я предложил министру печати Грызлову запретить выдавать прессе государственные дотации — пусть сами зарабатывают. Я, кстати, и Путину об этом потом говорил. Лично. Как и о том, чтобы органам власти запретили учреждать средства массовой информации. И через какое-то время это было сделано, а вместо дотаций стали выдавать гранты и госзаказы, что, конечно, правильнее.

ВЕДУЩИЙ. — Большое спасибо тебе за такую инициативу.

КАУРДАКОВ. — Не надо обольщаться. Никуда дотации не исчезли. Изменилась форма их выдачи. Теперь, вроде бы, как проводятся тендеры на получение «грантов» от местных властей, при этом все оговаривается загодя... А в подоплеке всегда закладывается лояльность СМИ. Получил — будь добр соответствовать.

ДОСЫЧЕВ. — Так у нас в тот период все было отлично, и казалось, что так будет всегда. И ничуть не жалко было платить сотрудникам высокие зарплаты — от трехсот долларов обычному журналисту. Это были дикие деньги по тем кризисным временам. Что касается культуры, в газете были отделы театра, кино, литературы, музыки и изобразительного искусства. Собрался просто потрясающий набор молодых талантов: общим начальником был Миша Калужский, а кроме него — Аня Миркес, Арсений Суховерхов, Эгем Кабулов, Лена Канунникова, Лариса Алексеенко… Отдел литературы возглавляли Макс Туханин (нынче знаменитый столичный сценарист), после него Саша Лаврова. А отдел светской хроники вел Дима Константинов, теперь тоже известный сценарист и режиссер. Даже штатный поэт был в редакции — уже упомянутый Дима Рябов. Не считая группы литераторов из ПАН-клуба на гонорарах.

ВЕДУЩИЙ. — Большую часть которых редакция в итоге так и не выдала, правда.

ДОСЫЧЕВ. — Это было уже потом. А поначалу городской культурный уровень мы несколько лет поднимали с помощью Дней рождения газеты, на который приглашали реальных звезд — особо культовых в те годы «Лицедеев», поэта Игоря Иртеньева и сатирика Михаила Мишина, чуть ли не весь орден Куртуазных маньеристов. А Игорь Губерман гордо называл себя другом «Новой Сибири» и даже в своих телепередачах что-то про нас рассказывал. Ну и наши родные филармонические ансамбли тоже выступали тогда на сцене «Глобуса». А главный маньерист Вадим Степанцов потом рассказывал, что по нашему примеру тоже начал в Москве устраивать водочные фонтаны.

ВЕДУЩИЙ. — Характерный атрибут утопии. Или это была антиутопия?

КАУРДАКОВ. — Я думаю, что все тогдашние проблемы  в СМИ каким-то образом были связаны с предчувствием грядущего «ада» — Интернета. И вообще, с началом следующей нашей газеты «Честное слово» — в начале 98-го года — началась какая-то совсем другая жизнь: в городе начали беспрерывно стрелять, в том числе и в фигурантов наших статей. Стреляли и в банкиров, и в генералов… Был просто какой-то шок. Как там у Райкина: «Настроение было гнусное и атмосфера была мерзопакостная. Но, тем не менее, рыба в Каме была!»

ВЕДУЩИЙ. — В том числе и культурная жизнь продолжала бить ключом. Но не сильно долго.

ДОСЫЧЕВ. — Достаточно долго, чтобы произвести нужный эффект. Но и культурная  жизнь, как говорится, полна разочарований. Этим сотням приглашаемых на праздники гостей все очень нравилось, конечно, только с ними потом приходилось не отдыхать, а работать. На трехлетнем нашем «юбилее» один бизнесмен клятвенно пообещал подарить нам кучу бумаги, кто-то пообещал какую-то обалденную технику, и так далее. Да и Москва сулила миллиардные гранты. Пока не закончились президентские выборы. Вот мы и влезли в долги, да еще и запустили помимо еженедельной еще и ежедневную версию газеты. Мы ведь были «ничьи», то есть, сами себе хозяева — двадцать пять равноправных учредителей, а штат газеты доходил до ста пятидесяти человек…

ВЕДУЩИЙ. — Хотели прыгнуть выше крыши, да помешал потолок?

ДОСЫЧЕВ. — И тем не менее. Пара местных медиа-магнатов в середине 90-х сказали, что уровень корпоративных мероприятий «Новой Сибири» был поднят на такую высоту, что теперь уже хрен дотянешься. Да и наши старые статьи о культуре местные культуртрегеры нынче находят и переводят в электронный формат — как пример для будущих поколений. Этот общий высокий уровень 90-х годов, я думаю, касается не только нескольких печатных изданий тех лет, но и отдельных проектов радио и телевидения. Иначе о чем тогда мы тут с вами так долго разговаривали?.. С другой стороны, ничего принципиально в СМИ с тех пор не изменилось, по-моему. Просто изменился носитель. Сегодня в Интернете существуют ресурсы очень похожие на СМИ тридцатилетней давности. Что до культуры — так она сама виновата, если с ней сейчас что-то не в порядке.

ТИТОВ. — Одно грустно: институт корректорства приказал долго жить.

P.S. В очередной раз хочется выразить особую благодарность Юрию Евдокимову, хозяину «Каприччо», за то, что он предоставляет площадку, где в форме простого нарратива участники событий могут вспоминать о творческих проектах своей молодости и зрелости.

Николай ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»

Фото Евгения ИВАНОВА