Вот тут пишут, что его выступления в городе были в 1946 и 1956-м: Ссылка
Но если пройтись поиском по книжке 1991-го, то там так же есть и 1951-й год: https://imwerden.de/publ-7859
Поискал по подшивке СовСибири за 1951-й и нашёл, т.е. ещё и в 1951-м был.
Ниже просто где упоминается Новосибирск в письмах в той книге.

Новосибирск.
26 янв. 51 г.
Моя дорогая Лиличка!
Вчера ночью приехал сюда— в поезде замучился. Номер мне дали прямо неземной. Ванна, уборная, тепло, чисто! Я блаженствую после своих горемычных дней. Привел себя в порядок. Послал тебе телеграмму— ответ на твою красноярскую. И сел писать тебе письмо. Да, в этой бочке меду есть и капля дегтя. Утром в ванную, где я мылся, спокойно зашла огромная крыса— посмотрела на меня удивленно и ушла. А выражение лица у нее было такое, точно она хотела сказать: «Ну и гость теперь пошел... Голодранцы какие-то... Ни продуктов, ни чего-нибудь съестного!» В чемоданах одни папиросы, а в авоське— черный перец который) я везу с Сахалина домой. Позвонил Казимиру, у него родился сын. Он, конечно, уже в него влюблен и говорит, что он красавец мужчина и совершенно непонятно, в кого он пошел. Я ему, дураку, еще в прошлом году говорил: рожай сына, это даже лучше стихов! А теперь я сказал, что это мой сын, а не его, потому что это я ему внушил. Он очень смеялся. Через час он придет ко мне. Видел фильм «Далеко от Москвы»— ничего особенного. Павлик играет себя— Кадочникова, а остальные персонажи страшно орут на «полном актерском» темпераменте, изображая нового советского человека, которого, собственно говоря, еще нет, или вернее — он «собирательный тип». Герои не так скоро рождаются, и их надо создавать в литературе и в искусстве годами. Так создавались Обломовы, Онегины, Чайльд-Гарольды и прочие, а потом уже человечество начинает им подражать, этим образцам, и «герой» входит в жизнь. «Советский человек», конечно, есть и существует, но он еще не полноценный «герой нашего времени», и черты его разбросаны в каждом из наших людей. Его надо собрать и умно смонтировать. А вот почему надо его играть на сплошном пафосе, с таким напором— я не понимаю. Хорошо и спокойно играет Охлопков.
Пекочка, что это ты все гриппуешь? Верно, бегаешь опять в своей курточке? Надо одеваться тепло, Пека! А то ты слабенькая. Отдохни от экзаменов. Полежи дома, почитай в кровати. Я скоро приеду. Осталось работы недели на две, и конец. Устал я здорово. Но выгляжу хорошо. Так говорят. Мне ведь надо поспать дня два, и я опять хорошо выгляжу. Скучаю по вас, мои дорогие родственники! Мои писенята, наверное, уже выросли! Скоро четыре месяца, как я езжу. Тут морозы слабые, 9—10°, и я сразу перестал задыхаться и кашлять.
Поезжай все-таки в Л[енингра]д. Тебе же нужно для творческой зарядки! А к 15-му фев[раля] возвращайся. Я уже буду дома. Целую тебя крепко, лапочка моя, и доченек обожаемых. Привет Л. П.
Саша

Новосибирск.
23 апреля 56 г.
Мой дорогой любимый старший дочь
Бибулек! (Это для меня.)
Уважаемая Марианна! (Это для тебя.) Вчера был очень рад, услышав твой голосок по телефону. И Настенькин. И решил сегодня написать вам. Меня очень радует, что вам наконец купили пальто, а также сшили кофточки и юбочки. Я люблю, когда мои дочери хорошо одеты (и причесаны к тому ж!). Интересно было на даче? Так ты говоришь, что коты толстые? Очень рад. И бежали за вами на вокзал? Правильно. Кузя и Джема Энди — кот! А снег уже стаял или нет еще? Десятого мая я приеду, и мы поедем все вместе. Я очень устал от трудной поездки по разным местам, где нет никаких удобств, и от поездов — и теперь хорошо себя чувствую здесь, в Новосибирске, где у меня хороший номер в гостинице. Скоро уже каникулы. Меня только огорчает, что учитесь вы плохо: «на тройках с бубёнцами!..»— как поется в одной песне. У вас там тепло в Москве, а здесь все еще холодно, идет снег довольно ча|сто, а вчера была прямо снежная вьюга. Я купил тебе хорошую книжечку: А. Грин, «Алые паруса» — привезу. А Настеньке — сказки, но боюсь, что эта книга у вас уже была. Ты в этом году будешь уже семиклассницей. Это уже считается «старшим» классом. Вот как время бежит. Через три года ты кончишь школу! Ну и ну!..
Ну, пока до свиданья. Целую тебя, мой золотой Бибулек, во все твои веснушечки, в носик, в голубые глазки и в косюли.
Ты у меня орел!
Привет маме и бабе.
Настеньку поцелуй.
Папа

Новосибирск
28 апреля 1956 г.
Лиличка!
Сегодня спел 26-й концерт. И закончил Новосибирск. Концерт был тяжелый. Вернулся, наконец, машиной домой. Съел два холодных пирожка - мой ужин. Выпил коньяку и уже хотел совсем было лечь спать - у нас 1 час ночи, но вдруг сказал сам себе громко: "Нет, я напишу письмо жене, а потом лягу!". Я часто говорю сам с собой - я почти всегда один.
Не хочется мне жаловаться, но концерты эти - просто пытка какая-то! Сидят. Как будто понимают. Молчат. Реагируют слухом на исполнение, а аплодировать не находят нужным. Как будто это им полагается! Каждый день! Я злюсь. Не кланяюсь и гоню концерт. Скорее кончить! Занавес! Наконец-то! Вот тут только, когда все кончилось и они получили по весу" то, за что заплатили деньги, они вдруг начинают просить "прибавки" и разражаются аплодисментами. Но я уже доведен до предела. Нервы натянуты. С наслаждением я даю занавес и даже не выхожу больше на поклон.
Они аплодируют, стучат, орут. Выходит ведущий и говорит:
- Концерт окончен!
Неужели они не понимают моей тяжкой, честной и благородной работы? Я ведь ничего не скрываю от них, пою так же, как я пел бы для Господа Бога, -искренно, глубоко, правдиво, как верующий, как "священнослужитель"! И в ответ... Будь проклята моя профессия! Лучше возить г... в бочках, чем быть на моем месте! Ну ладно. Хватит, не сердись, пожалуйста. Но мне не с кем поделиться всем этим, кроме тебя.
1-го мая еду в Омск, а пока "на простое" - четыре дня. В Омске 6 концертов подряд. Возможно, 10-го утром прилечу. Целую тебя и детей моих.
Саша.

Владивосток. 11 окт. 1950 г. гост. «Интурист».
Дорогая Пекочка!
Совершенно замучился с этой проклятой дорогой. Девять дней! Спать невозможно— качает и трясет. Есть нечего, кроме взятого с собой. В ресторане ужасная гадость и вдобавок ко всему — собачий холод, топить будут с 15-го! И, как на смех, со мной в вагоне ехали угольные генералы из М[ини-стерст]ва уг[ольной] промышленности] — здоровые, как медведи! В первый вечер они напились в дымину, вытащили меня из купе и чуть не задушили в объятиях. Потом стали учить проводника всем вагоном, как воровать уголь на станциях с платформ. Он долго отказывался, потом согласился, бедняга. С самого начала мне пытались подсадить в купе даму с ребенком. Я поднял страшный «хай», вызвал начальника] поезда и стал на него орать. Потом прикинулся сумасшедшим и стал грозить, что выброшусь из поезда. Они испугались и дали мне мужчину—уголь[ного] генерала. Он меня мало беспокоил, так как все время пил в ресторане или играл в купе в преферанс. Приходил только ночью— спать. В Новосибирске они все слезли, и я остался один в купе уже до конца поездки. Девять дней мой слух терзало радио, которое фальшиво, детонирующе до ужаса, играло пластинки Утесова, Бернеса и др[угих] светил нашей эпохи. Особенно много было Александровича на еврейском языке. Почему? Не знаю. Потом, когда население поезда узнало, что я еду,— началось массовое паломничество пьяных пассажиров. Меня обнимали, тискали, обслюнивали и чествовали насильно до потери сознания. Я вспоминал слова Саши Черного:

Боясь, что кого-нибудь плюхну,
Пробрался тихонько на кухню
И плакал за вьюшкою грязной
Над жизнью своей безобразной!

Под самый конец меня поймали в ресторане молодые летчики и моряки— очень славные ребята, которые с таким обожанием слушали меня, окружив кольцом, и так благодарили меня за то, что я вернулся на родину, и за песни, с которыми] они, по их выражению, «с детства не расстаются», и за то, что я стал играть в кино... что это меня как-то утешило, и я подумал, что, в сущности, публика не виновата в том, что я избрал себе такую профессию, в то время как, если бы я был инженером, или банщиком, или, на худой конец, ветеринаром, я бы тихо и скромно ставил клизмы коровам и меня бы никто не знал и не чествовал! Так в размышлениях я доехал наконец до Владивостока. Отоспался, и вечером мы все пошли в цирк, «чтоб забыться». Сегодня первый концерт. Я простужен и чувствую себя неважно. Город огромный, грязный, мощенный булыжником, битком набитый пьяными. Сюда из Магадана прибывают время от времени отсидевшие сроки преступники, набитые деньгами, скопленными за долгие годы работы в лесах, и др., и пропивают их в несколько дней. Потом начинают грабить и опять садятся на прежнее место. Драки на каждом шагу, город портовый, и страсти тут морские, буйные. Никаких комиссионок тут нет. Так что твои мечты развеялись прахом. То есть они есть, но, кроме рваных брюк и стоптанных ботинок, в них ничего нет. Кораблей никаких нет, кроме наших. Губной помады никто не привозит. О, ужас! Правда, на базаре, говорят, продают живых крабов. Но кто их будет варить? И с чем их есть? Майонез остался у Елисеева. А устрицы вообще обиделись и ушли отсюда вместе со старым режимом. Такова картина «на сегодняшний день», как говорится.
Как прошла твоя проба? Напиши мне подробно о своих переживаниях в Мосфильме. Меня это интересует. Как встретили тебя в институте? Как ремонт, а главное, как мои обожаемые «сябаки», «сюкины дети»? Кто водит Бибочку в школу? Пиши скоро и только авиапочтой. Я пробуду здесь дней 15—20. Потом Хабаровск, я тебе оттуда протелеграфирую адрес, а то филармония может затерять письма.
Я долго думал над ролью Скотта1 и решил, что она мне не подходит. Во всяком случае, в интерпретации Довженко. Притом я из тех актеров, которых нельзя учить и переделывать на свой лад. Мне надо дать играть так, как я понимаю роль. Тогда будет хорошо, а иначе я не отвечаю за нее. Так было во всем моем творчестве, я одиночка и отвечаю «сам за себя» — так должно быть и дальше. Калатозов меня не трогал— дал играть, как я хочу, — вот роль и удалась. А тут... В общем, я решил не гоняться за этой ролью, а лучше посидеть в турне подольше. Возможно, что я и к Новому году не приеду. А что? Особого удовольствия посидеть в Доме актера одну ночь я не вижу, да и ты тоже. Лучше работать и заработать денег детям на дачу! Если бы Мих[аил] Константинович] дал мне роль Локарта2, было бы интересно. Я бы сыграл такую штучку, перед которой «кардинал» бы показался пустяком! Но он не начнет скоро, у него еще нет даже сценария. Я успею, я скучаю, Муничка, по своей грузинской жене и украинским детям с кубанским характером. Напиши, кто звонил и что говорил.
Как доченьки оценили новые кроватки? Как их шубки — отнесли? Здесь холодно, но в шубе жарко. А дальше — в Хабаровске и Чите уже морозы! Так что одет я правильно. Предстоит тяжкий путь на Сахалин и по разным точкам. Все же работать интереснее, чем сидеть сложа руки.
Ну, до свиданья, Пекуля. Крепко целую тебя в ямочку на правой щеке, в носик и в губки. Писенят тщательно облизываю и пишу им отдельно открыточки. Привет Л[идии] П[ав-ловне].
Храни вас Бог.
Ваш шмуз и папа Саша
1 Персонаж в к/ф «Прощай, Америка».
2 М. К. Калатозов предполагал снять к/ф о т.н. заговоре послов.