Рямовое (Часть 1)
Уходят в прошлое деревни,
к закату клонится их день...
Как нету леса без деревьев,
России нет без деревень!
Мы сами бросили деревни,
мы сами вырубили лес,
и на Земле святой и древней
такая тишь стоит окрест!
Ничьё не празднуют рожденье,
покосы некому косить.
Как больно слово "вырожденье"
сегодня мне произносить!
«Сначала заброшенный, а потом и исчезнувший», - можно сказать как раз о поселке Рямовое. Люди ушли. На месте деревни сейчас березы, осины – все что угодно, но не стоящие жилые или заброшенные дома. Пожары и время стерли всё, и только кое-где остались бетонные опоры как напоминание о былой жизни.
Дорога тянулась вдоль леса, кустарников. Тракторные сани скользили по первому снегу. В носу постоянно стоял запах жжёной солярки, глаза слезились от дыма. Я, закутанный в шаль, сидел на каких-то вещах, думая, когда, наконец, доедем. Так начиналось моё путешествие на новую малую Родину – Рямовое. Это было в далёком 1958 году, когда семья переехала в новый, ещё строящийся посёлок.
Посёлок Рямовое располагался в восемнадцати километрах на север от села Пихтовка Колыванского района. Это был посёлок лесозаготовителей, вся жизнедеятельность которого была подчинена только одной цели – дать Родине древесину. Название посёлок получил от места расположения – это действительно было болотистое лесистое место, малодоступное и малопроходимое. Активно расти и развиваться посёлок начал с 1952 года. С севера Рямовое располагалось на границе хвойного леса. Это были заболоченные сосняки, где росла клюква, брусника, голубика. Можно было после уроков (с обеда) пойти за огород метров на 300-400 и спокойно набрать полведра клюквы, 3-4 литра брусники. Голубику собирали вёдрами. Кроме сосняков, нередко встречались острова кедра (сосны сибирской), ель. Пихта встречалась ближе к реке Шегарка, лиственница – очень редко, один островок до 150 штук располагался по правой стороне дороги, которая шла в шести километрах от поселка на 30 градусов северо-востока между первым и вторым лагерями, где содержали заключенных. К югу от хвойной стены посёлок окружали березово-осиновые леса, болота с огромными кочками, небольшими гривами, многообразием тальников.
Животный мир был представлен большим разнообразием, характерным как для темнохвойной тайги, так и для смешанных лиственных лесов. Часто можно было встретить медведя, лося, рысь, росомаху, волка, лису, зайца, из мелких обитали колонок, хорёк, горностай, ласка. Соболь появился только в 80-90-ые годы, быстро вытеснив более мелких представителей семейства куньих. В изобилии были тетерева, рябчики, к середине зимы подходили и белые куропатки. Часто встречался глухарь. Большому разнообразию животного мира в окрестностях посёлка способствовала хорошая кормовая база – ягодники, сенокосы, посевы злаковых. На расстоянии полутора километров от посёлка располагались поля, засеянные пшеницей, овсом, горохом, кукурузой. Кроме того, к северу от посёлка находилась огромная незаселённая территория, которая включала не только тайгу, богатую кедровыми орехами, но и тундру, сплошь усеянную клюквой и брусникой. В некоторые годы волков было столько, что они, появляясь на окраинах деревни, нападали на собак, овец. Проблем с добычей дичи не было, хотя охотников в посёлке – через одного. В 80-ые годы количество промысловых птиц и зверей резко сократилась. В 90-ых годах численность волка упала до минимума, что привело к распространению косули, кабана. Увеличилось поголовье медведей, которые подошли с Красноярского края и Томской области из-за пожаров на этих территориях. Причинами уменьшения поголовья стали: сокращение посевов злаковых, пожары, которые привели к исчезновению кормовой базы, отсутствие крупнорогатого скота, покосов. Получилось так: не стало деревни – резко сократилось и численность животных.
Почва содержала много торфа, и когда начинались пожары, то торфяные болота могли гореть до весеннего половодья. На этих гарях впоследствии гнездилось много уток, куликов и других околоводных птиц.
Народ в посёлке был очень разный. Кто ехал заработать, ведь на лесозаготовках платили много больше, чем в колхозах, да и снабжение товарами было лучше. А кто и старался подальше «спрятаться» от власти. Были в посёлке и прибалты, молдаване, цыгане, ну и, конечно, в большинстве – русские.
Жил у нас в посёлке человек по фамилии Одорич, имя его мало кто и знал. Так вот, он вёл скромную, незаметную жизнь, работал. Кто он и откуда, никто не знал, пока не решил он поехать в отпуск на Родину, в Западную Украину. Назад в деревню не вернулся. Оказалось, в годы Отечественной войны был он полицаем. Его опознала одна из местных жительниц, оставшаяся в живых, хотя было это уже в середине 60-ых годов.
Жили и бывшие заключенные, которые прибыли с первыми поселенцами, а также и освобожденные из лагерей, которые находились в четырех и восьми километрах от деревни. Первый и второй лагеря заключенных были образованы во второй половине 30-ых годов. Контингент заключенных со временем изменился с политических до уголовных. Политические – находились до 1954 года, после были в основной массе освобождены. Некоторые переселились в Рямовое, образовав семьи ещё в лагере. Об одной семье знаю более подробно, так как жили они в соседях, хотя и на отшибе деревни. Мы, ребятишки, часто прибегали в гости, где нас угощали то конфеткой, то помидоркой. Михаил Тимофеевич и его жена Лукерья Алексеевна были с Дона. Он – белый офицер, подпоручик, которого после гражданской войны в 1924 году амнистировали, как и многих, кто был не за красных. Баба Луша, как мы её все называли, попала в лагеря в 1938 году – за то, что, по её рассказу, укрывала в годы гражданской войны молодого раненого офицера, хотя в 1924 году тоже была амнистирована. Некоторое время, после освобождения 1953 года, они оставались в лагере вольнонаёмными. Дядя Миша работал завхозом, а баба Луша – поваром. Ехать сильно было некуда, да и нельзя было выезжать, поэтому в конце 50-ых они и поселились на окраине «Сахалина».
Михаил Тимофеевич был очень образованным, начитанным человеком, хорошо играл в шахматы, научил всех соседских ребятишек этой замечательной игре. Лукерья Алексеевна была очень набожной женщиной, обладала «даром» - она могла остановить кровь, снять зубную боль и многое другое. Многие в деревне её побаивались. Однажды, было это в июне, когда баба Луша осталась дома одна, она услышала звук трактора, приближающегося в сторону дома. Мы, соседские ребятишки, гурьбой бежали за этим трактором. Это был бульдозер с большой лопатой, внутри которого сидел нетрезвый сосед – тракторист. Комаров было столько, что не было видно майки, в которой он был одет. Тракторист - молодой, любящий выпить. Вот и в этот день подъехал на тракторе к домику бабушки Лукерьи. После отказа что-нибудь налить выпить, сказал, что «уберёт дом в сторону!» Включил скорость и поехал прямо на дом. Мы стояли рядом, сделать, конечно, ничего не могли с этой огромной серой махиной. Баба Луша вышла навстречу. В руках у груди она держала икону и что-то шептала. Не доехав метра два-три до ограды, трактор заглох. Толя, так звали тракториста, минут двадцать пытался завести машину, крутя ручку пускача, но, видно обессилив окончательно, улёгся на сиденье трактора и заснул. Об этом случае ещё долго говорили в деревне, но дальше этого дело не пошло.
На усадьбе у них всегда было много помидоров, цветов. Про жизнь в лагерях они сильно не рассказывали. Знаю, как были устроены лагеря по их рассказам, а также в конце 60-ых годов, будучи мальчишкой, с отцом был на втором лагере, где пришлось заночевать в бараке. Бараки были длинные, высокие, срубленные из кедра. Вдоль стен располагались трехъярусные нары и узкий проход, где стояли деревянные тумбочки. Мы с отцом доехали до лагеря на вагонетке, толкая её перед собой. В Рямовом не было кирпичей, вот и пришлось доставать.
Лагерь был обнесен снаружи деревянным забором из четырёхметровых заостренных бревен (из рассказа дяди Миши). Внутренний забор был из колючей проволоки. Когда в 1986 году с учащимися класса мы побывали на месте второго лагеря, то тогда мало что сохранилось. – Всё уничтожили пожары и время. Забор из колючей проволоки местами сохранился, мы насчитали 17 рядов.
Заключенные занимались лесозаготовками, пилили хвойный лес лучками, складывали в штабеля. В 90-ые, охотясь в тех местах, иногда случайно сталкивался со штабелями истлевшей за годы древесины. С середины 50-ых и до середины 60-ых годов в лагере находились уголовные по «лёгким» статьям, они занимались лесозаготовками. Иногда, в зимние вечера, на грузовике в посёлок привозили из лагерей заключенных в клуб, где им показывали кино. Усаживали их всегда на первые ряды, рядом были вооружённые охранники в форме. Кругляк отправляли по узкоколейке в обход Рямового в село Пихтовку, где по ветке «Пихтовка - Кокошино» древесина шла по стране. Затем в конце 60-ых лагеря передали Лячинскому леспромхозу, древесину вывозили по зимнику, так как железная дорога от лагеря до Рямового пришла в упадок. Бараки на втором лагере разобрали и вывезли в Пихтовку. На первом лагере строения сожгли деревенские подростки.
Очень трудно приходилось людям на новом месте. Не было жилья, а на руках ещё и малые дети - от 5, а в некоторых семья до12-13 ребятишек. Ни садика, ни яслей не было, родители либо на работе, либо по хозяйству, смотрели и воспитывали младших старшие дети.
Воспитывали и смотрели по-разному, ведь сами были ещё детьми. Летом охота бегать, купаться, а младшие всегда мешали. Вот и додумался старший брат, как сделать так, чтобы и самому играть со сверстниками, и мою жизнь не подвергать опасностям, – по лестнице поднимались во внутрь крыши на чердак, затем он лестницу убирал, оставлял мне хлеба, воды и спокойно мог бегать несколько часов. Набегавшись, ставил лестницу, снимал меня с крыши. Жаловаться было нельзя.
По праздникам соседи по очереди собирались то у одних, то у других. В ночь с шестого на седьмое января родители ушли, старших братьев дома не было, младшие ещё не родились. Оставались мы вдвоём с братом Санькой, было лет ему семь-восемь, а мне и того меньше. Ещё раньше мы знали от старших про чертей. Перед Рождеством, помню, рисовали кресты над дверями и в стайке, чтобы отогнать нечистую силу. Брат предложил поймать черта. Для этого мы взяли таз, налили в него воды, по краю нарисовали углём кресты, поставили таз у самого порога. Всё было просто: зайдёт чёрт через порог – и прямо в таз. Тут-то мы его и поймаем! Сквозь сон услышали какой-то грохот и крики. Родители вернулись после полуночи (а свет горел только до двенадцати ночи), и прямо ногами в таз. Нас не ругали. Вообще не помню, что бы хоть раз отец повысил голос на детей или шлёпнул, такого не было.
Тогда все семьи были большими и работниками считались даже дети 5-9 лет. Летней дороги не было, был зимник и узкоколейная железная дорога, зимником практически не пользовались. Условия жизни в поселке были тяжелые: летом гнус, жара, пожары, бездорожье, зимой – непроходимые, занесенные снегом, зимние лесные дороги. Тяжелая работа на лесоповале, железной дороге, которая постоянно нуждалась в ремонте. Многие жители поселка работали именно на узкоколейке.
Узкоколейные железные дороги дешевле в постройке и эксплуатации, чем железные дороги со стандартной шириной колеи. Меньшие размеры локомотивов и вагонов позволяют строить более лёгкие мосты; кроме того, на узкоколейках допускаются более крутые кривые и подъёмы, чем на обыкновенных железных дорогах. Недостатками узкоколейных железных дорог являются: меньший габарит и вес перевозимых грузов, меньшая устойчивость и меньшая максимально допустимая скорость. Как правило, узкоколейные дороги не образуют единой сети и чаще всего строятся предприятиями для одной определённой цели, например, для вывоза заготовленного леса.
Узкоколейка – УЖД (узкоколейная железная дорога), представляла из себя железную дорогу шириной 75 сантиметров. Рельсы узкой колеи р24, р18 изготавливаются в соответствии с ГОСТом длинами 8 м. Литера «р» - условное обозначение рельса, цифры после нее - примерный вес погонного метра изделия. Встречались рельсы р24 ещё дореволюционного изготовления, выпущенные Демидовским заводом в 1891 году. Шпалы двух видов: с широкой колеи, бывшие в употреблении, и самодельные из березняка, сосняка, диаметром от 18 до 24 сантиметров, мы их называли почему-то «тюльками». Узкоколейка проходила по пересечённой болотистой местности, где много ручьёв и речушек. От Пихтовки до Рямового делали насыпь из земли, прежде чем укладывать пути, от посёлка на север – шпалы просто укладывали на грунт. За период эксплуатации пути постоянно проседали, требовали ремонта. Особенно проседали рельсы на моховом болоте, которое начиналось в восьми километрах на север от реки Шегарка в сторону реки Икса. Едет, бывало, состав по болоту, рельсов совсем не видно – ушли в мох, - сверху сплошная вода. А между шпалами, рядом, кругом – повсюду краснела клюква!
В поселке в разные годы проживало от 300 до 500 человек, была начальная, затем семилетняя, с середины 60-ых годов восьмилетняя школа, два магазина - один Барабинского ОРСА, а второй Пихтовского РАБКООПА, клуб, отделение связи, хлебопекарня, общественная баня. Посёлок был разделен с юга на север узкоколейкой на две неравные части. Большую западную часть называли «Участок», где жил в бараках на 5-8 семей или в пятистенках основной контингент рабочих. Дома в большинстве были из добротного красного леса - кедра, много построек также было из осины. В первые годы в посёлке, если у кого и были бани, то топились по - чёрному. На «Сахалине» - восточной части поселка, - все было по-другому: улицы шире, дома более солидные, с большим количеством живности, добротные усадьбы, похожие больше на хутора. Народ на «Сахалине» более степенный, в основном из единоличников, многие держали пасеки от 7 и более 20 ульев, были и у них в хозяйстве и лошади.
Между подростками, молодёжью «Участка» и «Сахалина», особенно в первые 10-15 лет жизни посёлка, постоянно было вражда. Пойдут в клуб или магазин «Сахалинцы», их побьют, придут в школу с «Участка» - побьют их. Крупные стычки проходили за деревней. Маленькие не участвовали, залезали на осинки и наблюдали за драками. Вход шли и солдатские ремни с пряжками, и «свинчатки». К началу 70-ых годов как-то всё успокоилось, да и молодёжи поубавилось. Закончив семилетку, затем и восемь классов, многие уезжали в Новосибирск, где продолжали учебу в училищах, оставались в дальнейшем в городе.
Рямовое (Часть 2)
Одним из самых зажиточных в деревне был Алексеев (имя уже не помню). Жил он на «Сахалине», подальше от людей, на отшибе. Держал большую пасеку – до 30 семей. С детства, по его воспоминаниям, был хромой, поэтому, всегда на лошади. Ещё до революции его усыновила зажиточная семья, поэтому он был выслан в северную зону как сын кулака и оказался в Рямовом. Жил очень скромно, всё, что получал с реализации мёда, откладывал, детей у него не было. Бывало, подопьёт медовухи и начнёт хвастаться, что самолёт может купить. Предлагал моему отцу продать ему одного ребёнка (нас, детей, в семье всего было девять), но отец его сильно обругал. Так вот, жизнь его сложилась трагически. – В 90-ые годы все его накопления обесценились, а хранил он деньги в чемодане, сам он ослеп, и доживал свой век в доме престарелых «Милосердие» в селе Пихтовка.
Если посмотреть на посёлок с высоты птичьего полета, то видно около домов огромные воронки заполненные водой, как будто от взрывов бомб. - Это котлованы, в которых местная ребятня, да и взрослые, купались, здесь же брали воду для полива в огороде, поили скотину.
Котлованы рыли с помощью бульдозеров «С-80», до 2,5 метров в глубину и диаметром от 30 до 100 метров. Самые большие были около школы и на «большой поляне», последний находился в полутора километров от деревни и служил для водопоя деревенского стада во время летней пастьбы.
Семья моя была большая, зарплата у лесников очень низкая. Чтобы как-то выживать, в течение нескольких лет нанимались пасти деревенский скот, собирали и сдавали ягоды – клюкву, бруснику, калину, грибы белянки. Заготавливали ёлки на новогодние праздники, тальниковую и еловую кору, которую использовали в промышленности для дубления кожи. Помогать отцу заготавливать ёлки начинали в начале ноября, выбирали самые лучшие, высотой от полутора до четырёх метров. Аккуратно складывали в штабеля на месте порубок. В декабре вывозили на санях к дому. В некоторые годы приезжало до ста машин, в основном из Новосибирска. План заготовки доходил до двух тысяч штук, платили леснику по 12-15 копеек за штуку, а лесхоз продавал уже по 1,5-2,5 рубля.
Тяжелее приходилось при заготовке коры, хотя это была уже более выгодная работа. В день можно было заработать более десяти рублей, при зарплате лесника в месяц в 54 рубля. Кору драли в июне месяце, а это – тучи комаров, жара. В посёлке многие занимались этим промыслом, сдавали кору в Пихтовский лесхоз, хотя с каждым годом приходилось работать всё дальше и дальше от деревни, подходящего тальника ближе уже не было.
Найти хорошего пастуха – большая проблема для любой деревни. Надо до 5 часов утра встать и до позднего вечера быть в лесу, где тучи гнуса. Скотина не стоит, разбегается, а пастух отвечает за каждую голову. Мне не пришлось пасти, а старшим братьям доставалось. В общем, счастливого детства, как сейчас о нём говорят, мы не видели. Тяжёлый, изнуряющий, непосильный труд – так в основном жило большинство деревенских детей. «Лето» в деревне начиналось рано, сначала заготовка дров в марте, потом огород; начиная с июля и, считай, весь сентябрь – покос. Косили литовками, убирали ручными граблями, потом надо было сделать копны, достать где-то лошадь и сметать стог. Да и косить негде – только на вырубах или в болоте – все вокруг совхозное, не тронь. Литовку в руки деревенские дети брать начинали рано, в девять лет я вовсю уже косил своей «пятёрочкой». Про себя мы молились, «хоть бы пошёл дождь, чтобы завтра не на покос». – Настолько было трудно.
Жил в деревне один умелец – дед Фофанов. Как попал и почему в посёлок – не знаю, но точно помню, что прибыл он с Европейской части СССР. Он хорошо разбирался в «железках», имел небольшую кузнецу, мог отремонтировать и конные грабли, и косилку. От народа не было отбоя. Первым в деревне сделал косилку, используя двигатель «ЗИД», что уменьшало нагрузку на лошадь – она только таскала косилку, а вращал мотовило двигатель. Стали люди просить скосить покос, соглашался с отработкой. Помню, один день косил нам, неделю мы вчетвером убирали ему сено. А куда было деваться?
Скоро приехала милиция с вопросами «Где взял мотор?», «Где документы на двигатель?» Косилку изъяли. В общем, в те годы работать можно было только руками, чтобы времени ни на что больше не оставалось, чтобы не лезли «глупые мысли» в голову. Пришла ночь – упал без чувств до утра.
Зимой расчищали самые большие котлованы от снега и катались кто на коньках, а кто и на валенках. С более крутых берегов сооружали трамплин, съезжали на лыжах. Детей в семьях много, избы маленькие, поэтому с утра до позднего вечера все на улице либо играли, либо помогали родителям по хозяйству. Отрежешь, бывало, толстый кусок белого, с хрустящей корочкой хлеба, густо намажешь сливочным маслом, посыплешь сахаром и айда бегать, пока тебя «не загнали». Рямовская пекарня была известна на всю округу. Хлеб выпекали в двух больших русских печах, на берёзовых дровах, тесто замешивали руками, булки получались от 1,2 до 1,5 килограмма. Ехали люди в поселок и из Пихтовки и из других деревень, которых было достаточно много, за хлебом, который продавали не булками, а на вес. А булочки! – Кажется, не было ничего вкуснее их. Пока донесешь их в ящике от пекарни до школы, а это метров 300, слюнями изойдешь.
Но так было не всегда. В конце пятидесятых – начале шестидесятых годов, наверное, как и по всей стране, хлеб был чёрный, с отрубями, и продавали его по количеству едоков в семье. Помню, как мать собирала масло, яйца, шерсть для сдачи налога. Из разговоров старших мы, мальчишки, никак не могли понять, как можно было с одной овцы сдать полторы шкуры? В деревне знали, когда приедут сборщики налогов, уводили заранее скотину в лес, там привязывали и ждали, пока они не покидали деревню. Держать можно было одну корову, одного подростка, с каждой свиньи шкуру надо было сдать. Чтобы прокормить большие семьи, родителям приходилось идти на хитрости. В деревне не в каждой семье держали скот, птицу, а налог – для всех, поэтому приходилось соседям обмениваться (яйца на масло и другое). И только со второй половины 60-ых годов жить стало легче.
Детей в школе было много, в 60-ые годы доходило до двухсот пятидесяти. Учились в две смены. При школе была неплохая библиотека и столярная мастерская. Классы были заполнены до предела. Бывало, ребенку не хватало нескольких дней до 7 лет, и его не брали в первый класс.
Учителя в школе были ещё «сталинской закалки», пресекали жёстко все нарушения, наказывали сами, вызывали родителей, а те всегда принимали сторону учителя. Одним из таких учителей, запомнившихся мне на всю жизнь, была Софья Игнатьевна, которая, по сути, переделала меня-левшу в праворукого. Писать можно было только правой рукой. Возьмёшь перо в левую руку, только начнёшь писать, получишь указкой по пальцам – больно, до крови. А, в общем, в школе жили весело – ходили в походы, проводили пионерские праздники, тушили лесные пожары, помогали нуждающимся.
Была у нас такая традиция в школе – закреплять наставников из лучших учеников за неуспевающими. Закрепили меня в четвертом классе за таким школьником – Петькой Ломаковым. Жили они на «Участке» в шестиквартирном бараке. Жили ну очень бедно, мать – Ольга Ивановна, - работала на пути. Был с ней какой-то мужик, который, как обычно, пил и гонял. Так вот, пришёл я как-то, раз к ним домой. В квартире – полный беспорядок, полно мусора. Первым делом заставил навести порядок. Быстро открыв половицу, Петька начал весь мусор сметать в подполье, где что-то с писком пробежало. «Да это свиньи у нас там живут, стайки-то нет», - пояснил Петька.
На столе, в куче разбросанных книг и тетрадей, лежали остатки радиоприёмника. На вопрос «Зачем разобрал?» он ответил: «Да, понимаешь, искал, кто там разговаривает». Петька вообще был интересный парень. Однажды решил сунуть палец змее (у нас водились только гадюки) в рот, посмотреть, что будет. Когда он вернулся через полторы недели из Пихтовской больницы, сказал, что хочет ещё, - там хорошо кормят!
В году, эдак, 68-ом, случилась страшная беда. В ночь перед Рождеством Христовым школа полностью сгорела, спасти удалось немногое, настолько сильный был пожар. Здание сухое, из кедра, где много бумаги, книг, дерева, - очень быстро всё вспыхнуло. Куски шифера летели до 100 метров и с грохотом ударялись о крыши соседних домов. Зарево от пожара было видно во всех уголках деревни. Причина пожара – печи, которые согревали здание школы. Уголёк выпал, дрова, находящиеся около печи, воспламенились, и случился сильнейший пожар. Почти два учебных года дети ютились в двух бараках, где комнаты были по 3 – 4 квадратных метра. Здание новой школы построили местные жители – рабочие посёлка, - довольно быстро, добротно. Учебные и наглядные пособия, мебель прислали из области как для средней школы.
Детей, которые хотели получить среднее образование, возили в Пихтовку, где было две средние школы – в центре Пихтовки и в посёлке Северный. Жили там кто в интернате, кто на квартире. В понедельник уезжали, в субботу возвращались домой. Мотовоз с пассажирами отправлялся в 18.15 вечера. Бывало, иногда опаздывали, и тогда приходилось возвращаться в деревню пешком, по шпалам 18 километров.
К концу 60-ых годов число учеников стало меньше. Все, кто мог, уже родили, молодые уезжали в город. В 1975 году, когда я начал работать учителем физической культуры, а с января 1979 года – исполняющим обязанности директора, в школе было не более 70 детей.
В 1979 году Рямовская восьмилетняя школа закончила свою деятельность, хотя в посёлке оставалось еще 17 детей, подлежащих обучению. Народ стал быстро, но с большой неохотой, уезжать из деревни, надо было учить детей.
В пятидесятые годы в поселке было своя электростанция дизель-генератор, свет горел с 6 утра до 12 часов ночи. Мощности станции хватало только на освещение помещений. Количество лампочек их мощность строго ограничивалась. Использование любых электроприборов запрещалось, да, в общем-то, их и не было.
Молодёжи в посёлке было очень много, был хороший, просторный клуб, а свет – всего до 12 ночи. Проблему, особенно в праздники, старались решить, подпаивая моториста электростанции, он засыпал, и дизель-генератор работал до утра. В 1967 году в Рямовом построили ЛЭП, столбы местами стояли вдоль узкоколейки. ЛЭП была резервная на Атуз-Александровка-Пономаревка и проходила в трёх километрах от посёлка. Когда протянули ЛЭП до посёлка, проблема со светом решилась. Теперь можно было купить телевизор или даже холодильник, но это была непозволительная роскошь. Был в деревне один трудолюбивый молодой мужик, работал он на лесовозе, и было у него уже четверо детей. Так он купил телевизор. Стоил он по тем временам очень дорого – четыре месячных зарплаты, показывал одну программу, да и то с большой «рябью». Особенно зимой, когда работы поменьше, собирались соседские ребятишки, усаживались на полу около телевизора и с открытыми ртами всматривались в голубой экран. Где-то после девяти подтягивались взрослые. Хотя антенна была высотой примерно 45 метров, показывал телевизор только в ясную морозную погоду. И даже это было для всех огромным удовольствием.
Всем хороша была деревня – и кормила, и давала небольшой доход от ягод, грибов, орех, добычи зверей и птиц. Жаль, не было только реки. Поэтому, как только достроили узкоколейку до реки Шегарка, добавилась еще и прекрасная рыбалка. Рыбы было много, река чистая, «необловленная». По возможности, мальчишки ездили на рыбалку. Готовиться к ней надо было с вечера, так как в семь утра рабочие уезжали на работу по узкоколейке на мотовозе, летом – в «коробках» - это были оборудованные, с крышей и лавками платформы, зимой - в вагонах с железными печками «буржуйками». Мотовозы - локомотивы с двигателями внутреннего сгорания мощностью менее 100 лошадиных сил с механической передачей мощности. Мотовозы МУЗ-4Д имели сцепной вес 8,4 тонн, максимальная скорость достигала 22 км/ч. В 80-ых годах появились тепловозы - локомотивы с двигателями внутреннего сгорания мощностью более 100 лошадиных сил, с механической, гидравлической или электрической передачей мощности.
Обычно в вагоне было жарко и очень накурено, дым от самокруток был повсюду. Печка раскалена докрасна, рабочие сидели на лавках, свободного места не было. В то утро Иван был ещё не совсем трезвым. Обычно так бывало, пока доедет до работы – проспится, поэтому он прилёг на пол между лавками и заснул. Работали в ту зиму всего-то в пяти километрах от посёлка, поэтому и брали всё с собой: бензин в восьмилитровых канистрах, бензопилы, цепи, топоры, чекеря (это такие тросы для зацепления деревьев). Вот эти-то чекеря и стали главной причиной гибели Мартынова Ивана, жившего напротив нас метров в двухстах. Мужики решили подшутить и обмотали ноги спящего тросами. – Проснётся, а как встать? Смешно!... На одном из поворотов вагон качнулся, бензин из канистры, а закрывались они просто, негерметично, попал на раскалённую печь. Кто-то из рабочих быстро открыл дверь вагона, и все на ходу (мотовоз ехал быстро) начали прыгать в глубокий снег. Иван проснулся, когда вагон охватило пламя, дышать было нечем. Это был здоровый, крупный мужчина, женатый, имел двоих детей-школьников. Спутанные ноги не позволили продвинуться к двери. После этого случая, хотя и не нашли виновных, все инструменты, топливо стали перевозить на отдельной платформе. Недаром говорится, что «все правила и законы написаны кровью».
Антон – так в деревне его все звали – прежде чем попал в посёлок, прожил страшный отрезок своей жизни. Будучи 16-летним подростком, проживал на Украине, в период оккупации был угнан на работу в Германию. Про эти мучительные годы старался не вспоминать. После Победы – попал в Сибирь, тогда сильно не разбирались, сам поехал в Германию или тебя насильно увезли. Интересно, что со своей будущей женой он, находясь в работниках, познакомился там же в Германии. Вместе они и попали в Рямовое. Жену в деревне звали Люба – «хохлуша», всю жизнь проработала она почтальоном. Все её уважали, ждали в каждом доме. Газеты, журналы, письма от близких, а также все деревенские новости – всё это несла по посёлку Люба – «хохлуша».
Антон был невысокого роста, крепко сбитый мужчина, всю жизнь с техникой. Работал на мотовозе – возил рабочих, лес-кругляк. Очень любил рыбалку. Построенная на берегу реки Шегарки «Антоновская избушка» ещё долгое время спасала рыбаков и охотников от непогоды, давала ночлег. Было, едет Антон в лес с «порожняком» (так называли сцепы платформ без леса), остановится в двух-трёх местах, кинет петли, а на обратном пути снимет три-четыре зайца.
Ездить на работу приходилось все дальше и дальше от посёлка – сначала до реки Икса, а позже – и вдоль правого берега Иксы на 20 километров, до «Шанхая».
Большие нагрузки, особенно с появлением тяжёлых тепловозов, заставляли руководство участка затрачивать много трудовых ресурсов на ремонт путей. Доходило до того, что снимали бригады с лесозаготовок для ремонта путей или прокладки новых «усов» - участков линии к делянам от 3 до 7 километров. Большую помощь в ремонте узкоколейки приносили подростки. Уже в 14 лет можно было устроиться на летний период, между учёбой, на работу путейцем первого разряда. Работа на линии была очень тяжёлой. Очень много гнуса: комар, мошка, слепень, жара больше тридцати градусов.… Укладывали бывшие в употреблении шпалы, привезённые с широкой колеи. Хорошо, если попадётся не из лиственницы, иначе – поднять их и нести по бурелому было нереально. От криозотной пропитки шпал слезала кожа на лице и руках. На каждого давалась норма, и её надо было выполнить. Это была вынужденная необходимость, так как надо было помочь семье, купить обувь и одежду к школе.
В обеденный перерыв, в жаркие дни, разгоняли вагонетку и до речки. В то лето наша молодёжная бригада, а нас было четырнадцать подростков и двое наставников, работали на 35-ом километре узкоколейки, - это всего два километра от реки. Мы успевали быстро пообедать и искупаться. Но в один из дней всё пошло как-то не так. С утра было очень много комаров, защищаться нечем, ведь средств от гнуса практически не было. Толя, так звали подростка, отошёл метров на сто от линии и, чтобы совсем не «съели» комары, развёл небольшой костерок – «дымокур», потом вроде бы затушил. Лето было сухое, жаркое, июль. Пока мы съездили до речки и обратно, тайга уже вовсю горела. После двух недель безуспешной борьбы с огнём пошли дожди.
Ольга Ивановна, мать Петьки, - женщина довольно крупная, широкая, подслеповатая. Всю взрослую жизнь работала на путях узкоколейки, помогала нам – подросткам осваивать профессию путейца: забивать костыли, работать с домкратом, рихтовать линию. В силу своих природных особенностей, невысокого интеллекта, отсутствия образования, образа жизни, часто являлась объектом шуток и насмешек со стороны, работающей с ней молодёжи. Был такой случай. Летом едем с работы на мотовозе в коробке. Нас ждёт получка! Ольга, прислонившись, задремала. Обычно, растолкав всех, Ольга Ивановна – первая у кассы. А тут кто-то из молодёжи прибил гвоздём к лавке её свисающий рабочий костюм. Проснулась, а подняться не может. Взяв огромную палку, долго гонялась она по перрону за обидчиками. Зная её жесткий нрав, все быстро разбежались, виноват – не виноват, могло попасть каждому!
В первые годы существования посёлка лес валили, считай, рядом. Сначала пилили лучками, потом появились бензопилы «Дружба» Надёжность пилы была высокая, простая конструкция пилы и её хорошая изученность в сочетании с невысокой для мощной пилы ценой и большой производительностью пиления обусловливают популярность «Дружбы» и в настоящее время. К достоинствам пилы также следует отнести высокое расположение рукояток относительно плоскости реза, что позволяет оператору работать стоя в удобной позе (работа с современными пилами при валке деревьев производится в положении оператора на коленях или согнутым). В конце 70-ых годов на лесозаготовках стали использовать бензиновые пилы «Урал», которые были более мощные и меньше весили.
К месту погрузки в 50-ые годы лес, до 4 метров длиной, свозили с помощью лошадей. В посёлке была большая конюшня, в которой доходило до 200 лошадей. В 60-ые годы появились первые трелёвочные трактора ТДТ-40, незаменимые на тот момент, дизельные, с мощным двигателем, обеспечивающим великолепную проходимость по сложным участкам местности. Лошадей стали использовать только для пахоты огородов, количество их уменьшалось, и в 80-ые годы оставшиеся 15-20 голов перегнали в Пихтовку. В 70-ые годы перешли на ТДТ-55 — гусеничный трелёвочный трактор, предназначенный для вывозки среднего и крупного леса. Этот трактор был лучше приспособлен для работы в сложных лесных условиях, зарекомендовал себя как неприхотливый в эксплуатации и ремонтопригодный практически в любых условиях.
С появлением тракторов и бензопил объём лесозаготовок резко вырос. В начале 70-ых годовой план по заготовке деловой древесины доходил до 60 тысяч кубометров. Помню, как руководство участком устраивало аврал в конце года, отправляя всех, кто мог держать топор, чтобы выполнить план и получить премиальные.
Запасы деловой древесины сокращались, к месту работы добирались более трёх часов. В конце 70-ых годов рабочим посёлка Рямовое приходилось работать вахтовым методом. Был построен мост через реку Икса и жилые бараки на 30-40 человек.
В конце ноября 1972 года, до армии, решил поработать на лесозаготовках. Взяли приёмщиком леса по третьему разряду (десятником). Работа была в общем «непыльная», но очень ответственная, ведь от того, сколько кубов насчитаю, зависела заработная плата бригады. Получали деньги с выработки, а не почасовой. В шесть утра – подъём, в семь – на мотовозе, в вагоне с жарко натопленной буржуйкой, до Иксы. Если не было в пути аварий, то к 9 утра пребывали на место работы. Аварии иногда были: слетит тележка вагона с линии, а то и обе. Приятного мало. В первые годы существования посёлка опыта у мотоводителей «как поставить на рельсы упавший вагон или платформу» было мало. Потом научились: подкладут рубки (рельсы длиной до полутора метра) под колесо тележки и потихоньку затягивают. Многое здесь зависело от умения и сноровки «главного», - так называли помощника водителя мотовоза.
Светало зимой поздно. По прибытию двигатели тракторов уже были заведены, этим занимался сторож, который назначался из опытного тракториста. Он разогревал воду в бочке, заливал кипяток в радиаторы и заводил двигатели тракторов. Одновременно в лесу работало до 7-8 бригад. Бригада состояла из вальщика, он и был бригадиром, толкача – рабочего, который длинной жердью с железной вилкой на конце, помогал валить дерево в нужном направлении. Также в бригаду входило по 3-4 сучкоруба, это были люди более слабого здоровья, часто женщины, или отстраненные за прогулы или пьянку трактористы, вальщики и другие рабочие. К каждой бригаде был прикреплен трактор с трактористом и помощником – чекеровщиком. Бывало, не выйдет на работу вальщик - бригада стоит, не работает. От узкоколейной линии до пасеки, места, где валили лес, расстояние было от 300 метров до 3 километров. Моя задача – встретить груженый трактор и заточковать древесину. Делалось это с помощью мерной линейки – вилки и специальной сортиментной таблицы. В широком понимании, «точковка (точкование) леса» – это обмер кругляка для определения объёма древесины. За один раз трактор ТДТ-40 (мы его называли «сороковка») мог трелевать до десяти кубов, а кедрача – и того больше. Это зависело от тракториста и в большей степени - от чекеровщика, их желания заработать больше, ведь, как они говорили, «не зря же комаров в лесу кормить!»
В первые недели работы не выпускал вилку из рук, пока не «набил глаз», то есть научился определять диаметр хлыста без измерения. Однажды эту мою деятельность увидел начальник участка – Палыч (так мы его меж собой звали). Александр Павлович – это крепко сбитый, с тяжёлой рукой, невысокого роста мужик. Если и было у него образование, то только самое начальное, но работу свою понимал. К людям относился хорошо, мог отдать последнее. Был вспыльчив, но быстро отходил.
Уже после службы в армии довелось мне жить вместе с ним в одном двухквартирном доме. Я только что заселился, зима, дров нет. Впритык к моему забору с его стороны находились сухие берёзовые дрова, аккуратно сложенные в высокую поленницу. До сих пор стыдно! Брал, чтобы было незаметно… Александр Павлович, увидев меня, но без дров, мягко сказал, чтобы я брал дрова, не стеснялся. А недели через две приказал рабочим привезти из леса сушняка, дал бензопилу и бензина. Хороший был человек, понимающий. Его жена «кума Аданчиха», так мы её называли меж собой, - простая, работящая, любящая выпить женщина.
Однажды утром после праздника, не помню уже какого, пришла она «в гости». Налив ей стопку водки, предложил и сала с хлебом. Посмотрела она на эту стопку и сказала: «Как я пить-то буду – нос в рюмку не входит». Да и правда, женщина она была довольно крупная, с ярко выраженными чертами лица. Тогда я перелил спиртное в граненый стакан, на что она заметила: «Ты, что ли, краев не видишь?» Пришлось долить до краёв. Выпив, занюхала корочкой хлеба и попросила, чтобы «только Аданкину не говорил, что она заходила». День только начинался!
После моих объяснений, что я могу и так определить диаметр без вилки, решил проверить. Предупредил, что, если «Не дай Бог ошибусь на сантиметр, пойду работать на путь». Взяв в руки вилку и измеряя отдельные хлысты, заставлял меня называть их диаметр. Всё сходилось до сантиметра. Палыч громко «выразился», забросил вилку подальше в снег. Больше с этим вопросом не подходил.
Пилили береговую зону по левому берегу реки Иксы. Это был сплошной кедрач, редко пихта попадёт, но какая! Однажды встречаю трактор, который везёт всего один хлыст. Тракторист сказал, что это только половина, вторую сейчас привезёт. Никакой линейки не хватило, чтобы определить диаметр ствола, позже уже в Пихтовке определили – 1 метр 20 сантиметров. Долго лежал этот пихтовый ствол у пилорамы, во всей деревне не было возможности распилить это бревно. И всё-таки нашлись умельцы, которые спилили и скололи ствол, уменьшив диаметр до подходящего. До сих пор не знаю, кто и как разрешил пилить кедрач, да ещё береговой зоны. В ту зиму выпилили более 20 тысяч кубометров кедра. – Говорили, что перестой!
В конце 70-ых годов узкоколейка пришла в упадок - разрушенные пути, большие расстояния, - экономически себя не оправдывала, поэтому древесину стали доставлять в Пихтовку с помощью лесовозов (это были МАЗы, КРАЗы, Уралы) по зимнику. Возили древесину даже с реки Бакчар – это было более восьмидесяти километров от Пихтовки.
Четырнадцатого апреля, перед Пасхой, на тракторе К-700 удалось побывать на реке Бакчар. Переехав рано утром через «мост», который состоял из отдельных брёвен и утрамбованного снега, на левый берег Иксы, заехали на «Бакчарский тракт». – Эту дорогу называли «дорога в никуда». И вот почему. В 30-ые годы активно шло раскулачивание, ликвидация кулачества как класса. Многие взрослые были сосланы на Калыму и другие районы Севера, а кого-то отправили строить дорогу. Проходила эта дорога по моховому болоту, покрытому невысокими сосняками. Место было топкое, лес четырехметровой длины укладывали в несколько слоёв, всего было построено двадцать километров от реки Иксы до реки Бакчар. Никто не пользовался этой дорогой. Деда своего не помню, но точно знаю, что он полтора года строил эту «дорогу смерти» как враг народа – «кулак». Людские потери там не считали, относились как к врагам. Провинившихся, например, привязывали с вечера к дереву, к утру человек погибал мучительной смертью от комаров. Тело бросали под брёвна дороги.
Вечером, возвращаясь назад, захватили «клин» и потянули его в посёлок. «Клин» необходимо было доставить, так как летом в тундру не проедешь, а в следующую зиму снова надо было пробивать зимник. К нашему опасению, «мост» через реку Шегарка был изрядно подмыт. День был солнечный, вода в реке быстро поднималась. Оставив на высоком левом берегу реки Шегарка «клин», попыталась переехать через реку. Трактор на середине переправы просел и начал заваливаться на бок. Быстро покинув кабину, пошли за помощью в село Пихтовка. К обеду следующего дня, когда подъехали к подтопленному трактору, то увидели только небольшую часть выхлопной трубы, торчащей из воды. Вытащили «Кировец» только в сентябре, когда засушливой осенью воды оставалось до половины колёс.
Истощение сырьевой базы, трудности с доставкой древесины заставляли задуматься, как спасать посёлок. Более современная техника, более совершенные способы производства уже не могли сохранить посёлок от закрытия.
Все возможные принимаемые руководством меры не могли сохранить посёлок, а позволили только дать отсрочку его закрытия. Встал вопрос о переносе посёлка на реку Шегарка. В конце концов, было принято решение посёлок закрыть, перевести рабочих в село Пихтовка.
Рямовое прекратило свое существование примерно в 84-85 годах, официально посёлок снят с учета в 1988 году. Рямовое исчезло не только по причине исчерпания доступного к заготовкам леса, но и в результате политики государства 70-80 годов, направленной на укрупнения поселений.
Большинство населения переехали в Бакчарский леспромхоз, образованный из Каргатского лесозаготовительного участка управления Барабинской железной дороги. Контора, гаражи, пилорама и многое другое располагались в селе Пихтовка по улице Железнодорожная. Была построена улица П. Сухова, где в основном стали проживать бывшие Рямовские. Позднее многие переселились в Колывань и пригороды Новосибирска.
  Позже, с годами, пришло осознание того, что другой судьбы посёлок иметь не мог. Лес относится к возобновимым ресурсам, но его восстановление произойдет только через десятки лет. Судьба лесозаготовительных посёлков одна: сначала стать брошенными, а потом - и исчезнувшими. Другое дело земля. Заниматься сельским хозяйством можно веками, главное с умом использовать этот ресурс. Хотя надо отметить, что с 60-ых годов двадцатого века в северной части Колыванского района была заброшено более 25 деревень, в которых занимались сельским хозяйством: растили хлеб, разводили крупнорогатый скот. Почему? Это уже другая история.
--------
http://www.letopisi54.ru/letopis/author.php?ID=2045