Гастев А.К. Свидание с Лениным

Это было 3-го июня 1921 года. Я был вызван к часу дня. Еще проходя через приемную Совнаркома, я увидел, что на стене было вывешено «Как надо работать» (цитовская памятка).
В кабинете ровно в час Владимир Ильич уже ждал. В первый же момент он буквально облил своим радушием, реальную теплоту, которого  многие и не знают.
«Я теперь в хороших условиях, я очень недурно кормлюсь, а вот Вы что-то плохо, все на Вас висит, а поэтому Вам надо куда-то поехать. Поезжайте-ка за границу да отдохните».
Вот были фразы, с которыми он меня встретил. На встречный вопрос о здоровье Владимир Ильич стал жаловаться на недомогание. Уже не в первый раз, как и в прошлых встречах, он упоминал о том, что у него появилась какая-то глухота, которой не было, заявил о том, что он начал стареть.
Как-то не верилось, однако, в эту старость, когда он быстро пошел в соседний кабинет и принес книги. Твердой топающей походкой, которую он проводил как будто на одних каблуках, почти бегая, как юноша, он принес книги и сказал:
«Вот, все некогда, а обязательно, обязательно...» – и начал с воодушевлением рассказывать о том, как многое необходимо было бы сделать в области организации труда, как тщательно надо изучать капиталистический опыт.
Владимир Ильич припомнил наши встречи, которые предшествовали настоящему разговору, и указывал, что вопросы организации труда – это есть самое главное, которое нужно теперь проводить, а потом начал говорить о том, что дело надо обставить хорошо, что условия для работы надо создать приличные, что оборудовать нужно так, как это нужно для Советской трудовой республики.
И в то же время говорил, что неладна в хозяйстве вопиющая, а вот надвигается какая-то новая страдная пора: «Вот сейчас мне Раковский телефонировал с Украины, – хлеб, говорит, горит, плоховато что-то», – и начал говорить подробно о том, что, вероятно, будет голод и общее истощение.
Немного поговорив об этом, он сказал: «А все-таки это дело такое, которое надо поднять». Тогда как-то не имелось точного представления о золоте.
Эпоха военного коммунизма не приучила нас к тому, чтобы знать реальный вес золота и реальную величину государственного золотого запаса, и поэтому я тогда размахнулся на оборудование ЦИТ а суммой в полмиллиона золотых рублей.
Эту сумму удалось беспрепятственно провести через Наркомвнешторг  но скоро оказалось, что решить легко, но реализовать, вследствие малой оперативной подвижности Внешторга, безумно трудно.
Когда я сказал об этом Владимиру Ильичу, он подал мысль обратиться в Наркомфин и настаивать перед ним, чтобы было сделано «хоть кое-что». Но тут же, сейчас же мы съехали на разговор о волоките.
В разговоре пришлось коснуться того, что мы очень плохи по части исполнительства. Провести какое-нибудь дело через инстанции не представляет никакой трудности, но точно, реализовать его, точно выполнить, – это очень трудно. Смеясь и грохоча, Владимир Ильич давал реплики по этому поводу.
Я бросил фразу о том, что слово «да» в разговорах очень мало значит; «так точно» – гораздо определеннее.
Старая солдатская формулировка не допускала сомнений и предрешала действие. Он живо откликнулся и, когда давал письмо тов. Альскому, то нарочно вставил слово «точнее» и подчеркнул его. Однако я не мог скрыть от Владимира Ильича, что плохо верю в реализацию этого дела.
Тогда он сказал: «А знаете, ведь, чем черт не шутит, почему не попробовать?..», – и показал мне только что полученный номер американской газеты, где информировалось о том, что американские капиталисты посылают в Россию медикаменты.
«Вот посмотрите, газета не наша, газета соглашательская, и смотрите, пишет… Ведь вот находятся же дураки», – сказал он и дал мне этот номер газеты для того, чтобы я мог сделать какие-нибудь выводы из этой информации.
Уходя, Владимир Ильич останавливал и говорил, что если встретятся какие-нибудь препятствия, то обязательно надо «черкнуть», что если бы случилось, что он где-нибудь занят, если бы случилось, что он на заседании, то надо тогда «маленькую записку в два слова» передать и он сейчас же на этой записке ответит.
Однако после этого свидания я не решался беспокоить мелочами, но с тех пор, во всяком случае, я всегда чувствовал, что дело, за которое я взялся, находится в поле зрения этого беспримерного человека, и это настроение давало силы, уже не встречаясь с ним, даже и не ища этих встреч, знать, что этим делом нельзя шутить, а его нужно делать.
Как-то легко потом пришлось отнестись к тому факту, что знаменитые полмиллиона рублей золотом так и не попали к ЦИТ .
От Наркомфина мы тогда не получили ничего, кроме маленького любезного разговора с тов. Альским, который, конечно, кроме этого разговора, при тогдашних условиях ничего не мог сделать, а наша заявка через Наркомвнешторг, которая сначала прошла в количестве полмиллиона рублей золотом, была сбавлена до ста тысяч, сто тысяч было сбавлено до двадцати тысяч. Эта цифра потом прошла через тот же глаз т. Ленина (по должности Председателя СТО ) и он сказал: «Дело хорошее, а все-таки сейчас больше не можем».
В дальнейшем оказалось, что и двадцати тысяч мы не получили, и заявка наша была сведена до восьми тысяч рублей, да и то она была реализована далеко не в такой мере и не так, как нам хотелось.
Заграничный аппарат Наркомвнешторга не мог ее реализовать с той скоростью и целостностью объема, на который мы рассчитывали. Мы сами уловили эту тенденцию и в ожидании заграничных благ, перешли на так называемую робинзонаду.
Мы начали собирать все то, что было из какого-нибудь случайного оборудования, и создавали свою аппаратуру на месте. За отсутствием металла мы многое начали делать из дерева, и в этой работе, конечно, имело исключительное значение то, что работа по созданию ЦИТ а была в поле зрения человека, который разбил историю человечества на два куска: один до него, другой после него.
Повторяю, что я больше не имел разговоров с тов. Лениным. Но та потрясающе грузная возня мысли, которая происходила в мозгу Ленина, нами чувствовалась не только по общей информации, мы ее реально ощущали в тех справочных запросах, которые мы получали из управления делами и секретариата Совнаркома.
ЦИТ – Центральный институт труда при ВЦС ПС, научно-исследовательское учреждение по разработке, демонстрации и пропаганде принципов научной организации труда и подготовки рабочих. Основан в 1920 году.
Раковский Христиан Георгиевич (1873–1941). Революционер, советский политический, государственный и дипломатический деятель. Необоснованно репрессирован, реабилитирован в 1988 году. В публикациях, вышедших до 1991 г., фамилия Раковского по политико-идеологическим причинам не упоминалась. 2 Засушливое лето, определившее голод в стране. (Примечание А.К. Гастева).  при активной поддержке тов. Лежавы1,
Лежава Андрей Матвеевич (1870–1937). Советский государственный деятель, первый советский председатель правления Центросоюза, сторонник «рютинской платформы» в ВК П(б). Необоснованно репрессирован, реабилитирован в 1956 г.
Альский Аркадий Осипович (1892–1936). Настоящие фамилия и имя: Мальский Аркадий Иосифович. Революционер, советский государственный деятель, сторонник Левой оппозиции в ВК П(б). Необоснованно репрессирован, реабилитирован в 1988 г. 3 В публикациях, вышедших до 1991 г., вместо слова «реализацию» было другое – «реализабельность».

Альманах Ассоциации исследователей Гражданской войны
в России_Вып.4-5._Гражданская война в России: история и современность, память и уроки_под.ред.В.И.Голдин _СФУ_Архангельск_2021_291с.
https://disk.yandex.ru/i/Rtv3BE2C9V65WA